Виктор Сапарин - Ультраглаз (сборник)
— Гм, — неопределенно произнес Шервуд. Некоторых из этих «чиновников» сконструировал когда-то он сам. Тогда, пять или семь лет назад, они не представлялись ему тупицами.
А Костя стал передвигать роботов, устанавливая наиболее способных так, чтобы они были под рукой, а «тупиц» загоняя в дальние углы. Шервуд окинул взглядом бюро. Роботы, добродушные чертежные роботы, с которыми была связана часть его жизни, честные работяги, изведшие не одно ведро туши по его заданиям, выглядели сейчас какими-то беззащитными. Те, до которых еще не добрался практикант, стояли с виноватым видом и словно втянули головы в плечи. А жертвы его неуемного стремления все перестроить по-своему, уныло торчали, как неприкаянные, в новых местах. Привычный уют бюро был нарушен. А Костя поднял руку даже на тех роботов, которым «даровал» право на существование. Он предложил полдюжины из них подключить к программной машине, которая переводила язык чертежей на язык, понятный станкам.
— Мы выключим их чертежное устройство, — убеждал он. — Результаты своих вычислений они будут передавать не рейсфедеру, а по проводам прямо сюда, — он похлопал по станине программной машины. Кажется, это была единственная машина, которая ему нравилась.
Шервуд не стал спорить. В бюро было две программных машины. Одну из них он согласился пожертвовать для эксперимента. Когда агрегат был смонтирован, Костя уговорил Шервуда разрешить ему самостоятельно спроектировать целый узел — обзорную башню. И он с азартом взялся за дело: лента с дырками, предписание для станков, изготовляющих детали, лезла из агрегата, словно фарш из колбасной машины.
Но Шервуд не мог проверить работу практиканта, глядя на эти дырки, поэтому он попросил Мак-Кинли изготовить детали в уменьшенном виде для контрольной сборки. И тут Шервуд, вернее — принцип изготовления чертежей, одержали победу над Костей. Известно, что матери пристрастны к своим детям. Но Костя не скрывал отвращения, глядя на безобразное сооружение, которое выросло на столе перед ним. Башня походила на кривой гриб, у которого сползала шляпка. В разных местах от гриба отходили какие-то нелепые выросты.
— Что это? — в ужасе воскликнул он. — Разве я этого хотел? Эти безобразные линии! И она еще нагнулась, словно собирается боднуть кого-то…
— Вы забыли дать роботам одно важное условие — форму будущего сооружения. Конструктор должен знать, что может делать только он сам, а что можно поручить машине.
Шервуд разъяснил юноше, что роботы лишены чувства красоты, Им дали условия — машины нашли наиболее рациональное решение. Им сказали, что на Венере господствующие ветры в широтном направлении. Они нагнули башню навстречу ветру. Им «объяснили», что желательно иметь улучшенный обзор к югу. Они не нашли ничего лучшего, как приделать к башне этот безобразный вырост. Законы сопротивления материалов соблюдены. Упрекать роботов не за что.
— Значит вся затея впустую? — Костя кивнул на агрегат.
— Почему же? Ведь во многих случаях форма не играет роли. Вот такую работу мы и будем отдавать ему. И чертежи, действительно, не всегда нужны. Надо только заказать настоящую машину.
Агрегат, слепленный Костей, и на самом деле выглядел технически нелепо: чертежные роботы, собравшись в тесную кучку толпились вокруг машины-переводчика, протягивая к ней металлические руки. Все вместе напоминало заговорщиков из старинного романа.
— А что делать мне?! — спросил Костя.
— Взять рейсфедер, — усмехнулся Шервуд, — и тушь.
И Костя покорно склонился над бумагой, рисуя «старомодные загогулины» и «никому не нужные линии», над которыми всегда издевался. Но, видимо, машины решили в отместку поиздеваться над Костей. Когда Шервуд через час подошел к своему помощнику, тот сидел с выражением крайнего отчаяния на лице, а стол перед ним был завален набросками башни — один красивее другого.
— Что ж, — заметил Шервуд, взяв в руки один из рисунков, — очень мило!
— Но посмотрите, что делают с этим машины! — Костя ткнул рукой на чертежи, сфабрикованные роботами. Шервуд взглянул и невольно улыбнулся: рядом с рисунками Кости лежали аккуратно вычерченные карикатуры на них. Линии теряли плавную форму, башни превращались в уродцев, по сравнению с которыми первый «гриб» выглядел просто красавцем. — А когда я настаиваю на своих линиях, — продолжал жаловаться Костя, — они вычерчивают такие сложные конструкции, что вся работа теряет смысл. Посмотрите, сколько дополнительных креплений добавили они к этой модели. А ведь хороша? — Костя вытащил рисунок, похожий на увеличенное яйцо, поставленное вертикально.
— У вас, — сказал Шервуд, — рука художника работает отдельно от мысли конструктора. Дайте-ка я… — Он сел за Костин стол и в пять минут набросал силуэт башни. — Ну как?
— Ничего… — Костя критически оглядел набросок. — Вы знаете, мне даже нравится. Но как отнесутся к этому чертежные роботы?
— А вы отдайте им!
Машина, к явному удивлению Кости, вычертила нечто очень близкое к рисунку Шервуда. Тот подумал, кое-что изменил и опять отдал машине. Теперь работа Шервуда и машины совпала.
— Я никогда не буду конструктором, — огорчился Костя. — Удивительно, как быстро вы справились с делом!
Шервуд рассмеялся.
— Я пользовался вашими готовыми идеями по части формы. Иначе я провозился бы дня два. Знаете, мне иногда кажется, что мы с вами вдвоем составляем одного идеального конструктора. Так что не отчаивайтесь, вы, половинка!
Вскоре Шервуд сделал еще одно открытие: его новый практикант мечтал стать художником. У него был даже готовый замысел картины — он хотел изобразить молодежь Великой Эпохи, удивительного и неповторимого периода в истории человечества, когда создавался весь тот мир, в котором мы с вами живем. Он сказал, что очень ясно представляет себе, как должна выглядеть эта картина.
— Понимаете: все должно быть просто. Героические люди — это люди, которые просто делают великое дело.
Он добавил, что ему недостает одного важного условия. Однако не художественного мастерства, как думал Шервуд, — по-видимому Костя в своих способностях не сомневался, — а, как выяснилось, совсем другого.
— Участия в каком-нибудь большом деле, — сказал Костя. Шервуда в глубине души всегда немного возмущало это постоянное стремление молодежи непременно к великим делам. Кто же, спрашивается, будет заниматься делами повседневными, которых еще немало на нашей планете.
— Ну, великого дела я вам обещать не могу, — сказал он. — Но станция на Венере, вся, с потрохами, должна стоять на полигоне ровно через два с половиной месяца. Какой-никакой, пусть прозаический, но все-таки труд!