Антон Первушин - Охота на Герострата

— Постойте, — сказала Марина. — А как же быть с ним? — она кивнула на парнишку.

— Если вы еще не закончили, то заканчивайте скорее.

Вопрос к бойцам:

— Вы готовы, ребята?

— Так точно, — отозвались бойцы.

— С командованием свяжусь сам, — Сифоров быстро вышел из комнаты.

Он вернулся минут через десять. Поверх майки он нацепил кобуру и теперь на ходу засовывал руки в рукава джинсовой куртки.

— Поехали, — сказал Сифоров с блеском в глазах. — Мы отправляемся за Геростратом…

Капитан ФСК Сергей Андронников размышлял.

Невесело ему было в этот солнечный летний день; неуютно он чувствовал себя в просторном освежаемом кондиционером кабинете.

Хотя вроде бы причин для невеселых раздумий не было: операция прошла успешно, Гамаюн корпит над отчетом, работы на сегодня больше не предвидится, можно допивать чай и собираться домой.

Однако причина такая имелась. Смутное беспокойство, задевшее капитана Андронникова утром, когда они брали «пострела» (как точно его охарактеризовал Гамаюн), находчиво переменившего облик под курсанта пехотного училища, не оставляло и теперь, по прошествии семи часов с того момента, когда на запястьях «пострела» замкнулись браслеты наручников.

Он, капитан Андронников, опытный сотрудник госбезопасности со стажем работы в одиннадцать лет, упустил сегодня нечто очень важное. Чутье подсказывало капитану, что это может стоить ему карьеры. Для многих в ФСК в нынешние времена слово «карьера» было пустым звуком, хорошо если не ругательством, но только не для Андронникова. Он относил себя к старой генерации сотрудников и здраво полагал, что при любой власти тайная полиция будет нужна, и чем выше должность ты в этой самой полиции занимаешь, тем больше тебе будет всяческих благ и привилегий. А сегодня карьера капитана Андронникова оказалась под угрозой.

Он размышлял.

Сработали мы все правильно, думал он. Уж получше, чем предыдущая команда. Быстро, четко, без пальбы. «Пострел» и не пикнул. Но ТАКСИСТ. Почему он остановился? Он не должен был останавливаться. Глаз у настоящего таксиста наметан, логика настоящего таксиста проста: курсант, в форме, у такого денег — кот наплакал, не хватит оплатить и первые сто метров; и наоборот: женщина с сумкой, явно куда-то торопится, готова, и главное — СПОСОБНА заплатить и переплатить. Рациональнее взять ее.

Можно допустить, конечно, что таксист был первоначально не в «настроении», а потом настроение у него появилось. Можно допустить… Но допущение это повисает в воздухе, ты не находишь, Сергей?

Ты упустил таксиста. Тебе нужно было его проверить. Перестраховка, но зато не болела бы теперь голова. А ты его в горячке упустил. «Спасибо» тебе за это никто не скажет. И размахивание кулаками после драки у нас тоже не поощряется. Так стоит ли сознаваться в ошибке? Стоит ли, а?

Сознаваться в допущенном промахе капитану ФСК Андронникову не хотелось. А хотелось ему поехать домой, поужинать, лечь спать и забыть навсегда и про «пострела», и про подозрительного таксиста.

Вошел, улыбаясь, Гамаюн.

— Что приуныл? — осведомился он у Андронникова.

— Отчет написал? — не поддержал жизнерадостный тон своего напарника Андронников.

— Написал, однако, — небрежно отмахнулся Гамаюн. — Ты домой, кстати, сегодня собираешься?

— Послушай, Максим, — обратился к нему Андронников, — ты таксиста того помнишь?

Стоит ли сознаваться?..

— Какого таксиста? — Гамаюн явно не понимал о чем идет речь. — Послушай лучше, какую историю сейчас в курилке Валентин из четвертой рассказал.

— Какую историю? — Андронников словно очнулся.

— Поучительную, однако, историю, — заявил Гамаюн, присаживаясь на краешек стола и в предвкушении удовольствия.

Вообще-то, в органах госбезопасности формально (многочисленными инструкциями и циркулярами, спускаемыми сверху) было запрещено обмениваться оперативной информацией с коллегами из соседних отделов и групп, но, как всегда это случается, на низшем уровне служебной иерархии формальные распоряжения понимались по-своему и не могли удержать того или иного конкретного сотрудника от соблазна рассказать коллегам какую-нибудь свежую байку из своей насыщенной приключениями жизни.

— Так вот, — начал рассказ Гамаюн. — Брали они сегодня одного «защитника окружающей среды», — так на жаргоне Большого Дома иногда называли дельцов от наркомафии. — Все там было честь по чести: охрана, стволы — целый арсенал. Но самое печальное, никто «защитника» в лицо не знал. Даже примет у ребят на руках не было. Решили тогда: плевать, без примет разберемся, кто — босс, кто — охрана. И выдали по полной программе. Повязали всех в минуту. Только один успел как-то вывернуться. Смотрят: волокет какого-то интеллигента, в штаны наложившего, пушка — у виска; сейчас, говорит, шлепну, он — мой заложник.

Ребята, однако, не растерялись, не выпустили его. Взяли на прием, скрутили. Заложник, живой-здоровехонький, сразу пустился в благодарности. Спасибо, мол, бойцам «Альфы» за их благородный труд. Если бы не вы и так далее. И собрался сделать ручкой. Соображаешь? И ушел бы, да только Валентин вовремя вспомнил: ребята, а где «защитник» — то? Предъявите удостоверение личности, гражданин!

И оказалось, интеллигент этот никакой не заложник, а самый что ни на есть босс! Пострелы они стали, однако. Ну, как тебе такая история?

Гамаюн выжидательно уставился на Андронникова.

— Не смешно, — заявил Андронников хмуро.

Ему действительно было не до смеха. История, рассказанная Гамаюном со слов неизвестного капитану «Валентина», как специально, наглядной иллюстрацией подтверждала его худшие опасения. Сегодня другая группа могла упустить «заложника», но не упустила. Сегодня он мог не упустить «таксиста», но упустил. И кто теперь скажет, что это был за таксист, да и таксист ли?

Гамаюн обиделся:

— Как знаешь, однако.

Он встал.

— Так ты домой собираешься?

Андронников думал. Он думал о том, что можно, конечно, промолчать, не признаться в промахе: вон Гамаюн и думать забыл об этом таксисте, хотя сам же давал ему прикуривать — и ты можешь сказать, если спросят: «Не помню такого, не было такого.» Но не станет ли такая отговорка в будущем последней каплей, после которой тебя просто вышвырнут с треском за дверь? И если не признаться, поехать сейчас домой — а как хочется, блин! — сумеешь ли ты спокойно уснуть?

— Собираешься или нет?

— Нет, — твердо сказал Андронников. — Не собираюсь. А ты можешь уматывать. Я тебя отпускаю.