Владимир Ильин - Куб со стертыми гранями

Человек в кабриолете удовлетворенно сплевывает поверх дверцы, бросает автомат на сиденье и прибавляет скорость. Потом смотрит на часы, и на лице его появляется довольная ухмылка.

Между тем, город заканчивается, и проспект плавно переходит в крутой спуск, на котором один резкий поворот сменяется другим — нечто вроде горного серпантина. Автомобиль несется с ревом под уклон, вокруг внезапно становится темно, так что фары с трудом рассеивают мрак, и когда после крутого поворота человек за рулем видит, что асфальт впереди обрывается необъяснимым образом, то затормозить или хотя сбросить скорость он уже не успевает, и машина на всей скорости прыгает в бездонную пропасть…

В мире существуют такие места, где большинство людей неизменно испытывают радость или горечь, надежду или боль, грусть или окрыленность и прочие сильные эмоции. Особенно это относится к морским и железнодорожным вокзалам, аэро— и космопортам. Девяносто девять процентов уезжающих или только что прибывших, провожающих или встречающих наверняка испытывают необъяснимый душевный трепет, когда мелодичный голос автоматического информационного табло объявляет о прибытии или отправлении очередного рейса. И, независимо от того, о чем идет речь: о Сатурне, островах Гонолулу или соседнем городке, до которого рукой подать, — люди в зале ожидания неизменно начинают бестолково суетиться, изрекать банальные и, как правило, не соответствующие действительности фразы, совершать какие-нибудь пустячные, ненужные в данный момент действия, но забывать сделать нечто действительно важное и необходимое…

Однако, есть и тот самый один процент, представители которого абсолютно равнодушны к космопортам и вокзалам, к отправлениям и прибытиям рейсов. Они не боятся опоздать на посадку, они не ждут, что кто-то будет встречать их на перроне или у трапа, стискивая в потной ладони жалкий и уже слегка увядший букетик цветов, они не надеются найти в той дали, куда отправляются, новых друзей или любимых, и они никогда не сожалеют о тех, кто провожает их, украдкой смахивая слезу и посылая им воздушные поцелуи, — по той простой причине, что никто никогда не провожает их в путь…

Вот и я отношусь к тем, кто спокоен на транспортных терминалах. В отличие от других людей, мне нечем заняться в ожидании объявления посадки на нужный мне рейс, и я просто наблюдаю за теми, вместе с которыми дышу одним воздухом, чуть ощутимо пахнущим отработанным ракетным топливом спейсеров и озоном, исходящих от пассажирских электрокаров. Я старательно пытаюсь представить себя на месте других пассажиров. Но и сейчас у меня ничего из этого не выходит, потому что именно здесь, в зале ожидания космопорта “Земля-3”, наиболее ярко проявляется разница между ними, обычными людьми, и нами, хардерами.

И чем больше я наблюдаю за окружающими, тем всё больше укрепляюсь в мысли, что с каждым поколением эта разница все увеличивается и что когда-нибудь она может стать непреодолимой пропастью взаимного непонимания.

В принципе, я уже частенько ловлю себя на том, что не понимаю других людей. Поскольку мне далеки те чувства, которые они испытывают в повседневной жизни, то я не в состоянии понять, что движет ими, когда они совершают с виду несуразные поступки. Что, например, заставляет их ломать комп-терминалы в общественных местах, надираться в барах до потери самоконтроля или прыгать в реку с высотного моста в доказательство своей любви “до гроба” к ничем не примечательной девице?

И зачем, например, вон тот пожилой мужчина трудовой наружности рассказывает о своем беспутном отпрыске, которого уже в третий раз отчисляют из университета за пьянство, ослепительному светскому льву, которого видит в первый раз в жизни и, скорее всего, никогда уже не увидит? И почему этот “лев” не отошьет назойливого соседа, а терпеливо внимает своему собеседнику с такой улыбкой, будто ему только что удалось выиграть главный приз в лотерейном розыгрыше?..

Они сидят в противоположном ряду кресел, метрах в семи от меня, и до моего слуха долетают лишь отдельные обрывки фраз. Малоинтересные и малоинформативные обрывки, например: “А я ему грю: я в твои годы, свинтус, пахал, как… А он мне грит: бать, чо докопался, как пьяный к столбу… Бабок, грит… Я его эту сучку знаю, это она… Хрен те с маслом, грю, поял?.. Или ты умный, грю, или я — дурак… А если б, грю, я в прошлом годе знал, что ты… отправил бы тебя куда-нибудь с глаза долой… Взял бы с собой на Уран, к примеру, чтоб знал, каким трудом деньжата достаются!”…

В отличие от непосредственного соседа рассказчика, полагающего, что выслушивать незнакомых людей — долг всякого воспитанного человека, я собираюсь отделаться от нудного повествования о всех перипетиях банальных взаимоотношений современных отцов и сыновей самым простым и надежным способом: заткнуть уши наушниками, а глаза — очками, подсоединенными к комп-карду, и еще раз проанализировать те данные, которые побудили меня сегодня торчать в этом зале, ожидая рейса на Венеру-25. Именно там, в городке-колонии с номерным названием, по непонятным причинам стали рождаться такие невероятные мутанты, что язык не поворачивается причислить их к роду человеческому. Позавчера туда уже отправилась группа представителей Академии Всех Наук, которая будет стремиться ответить на ряд жестоких, но неизбежных вопросов. Например, можно ли считать те существа, которые родились от обыкновенных отцов и матерей, людьми, или это — абсолютные выродки? Что обусловило возникновение этой мутации и как с этим бороться? И так далее… Моя же задача, по согласованию с Коллегией Щита, заключается в том, чтобы определить, представляют ли новые мутанты опасность для людей, и если да, то как ее предотвратить с наименьшими жертвами и потерями…

Однако я не успеваю углубиться в изучение комп-материалов, потому что разговор между Львом и Трудягой внезапно приобретает совершенно неожиданную тональность. Несчастный папаша уже вовсе не рассказывает, а слушает, а его лощеный собеседник, наклонившись к его уху и зорко оглядываясь по сторонам, в чем-то пытается его убедить. Я напрягаю свой слух, и мне удается выхватить из бубнящего речевого потока Льва отрывочные высказывания, которые кажутся мне несколько странными для общения двух серьезных и к тому же почти не знакомых друг с другом людей.

— Поймите же, — заливается соловьем Лев. — Ваш уникальный шанс… коррекция… почти что даром… изменить судьбу… ваш сын… не нужно сожалеть, нужно делать!..

Трудяга, наморщив лоб, усердно слушает, но по его растерянному лицу видно, что он абсолютно не понимает, а если даже и понимает слова собеседника, то не верит им.