Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июль 2011)

Свое изобретение я в гараже испробовал. Воды в ведро налил, нагреватель засунул. Приволок аккумулятор. Подключил термодатчик с регулятором. Установил температуру – тридцать шесть и шесть. Закрыл ведро фанеркой. Минут через десять водичка моя нагрелась. Часа два сидел, смотрел. Система поддерживала температуру с точностью одна десятая градуса. Класс! Все работает, как часы. Я снял с полки аэрозоль с краской и напылил ведру глаза, нос и в кривой ухмылке рот. Старые звукачи ему примерил – как раз подходят.

– Ну, дружище, за меня побудешь, пока я… пока я из лужи пить стану. Если невкусно это – сам решу и не буду натуралить больше. Но я хочу знать, чем фильтрованные звуки от натуральных отличаются. А что натуральный звук вреден – не верю. И что в нем масса ненужных частот и патогенных гармоник – тоже не верю. И что звукачи все лишнее убирают, а оставшееся облагораживают – не верю, хоть убей! А «Основы…» эти – муть зеленая и полное фуфло.

Собаки-то пьют из лужи, и ничего… У них звукачей нету, они всю жизнь натурализмом занимаются. Бзик у меня, дружище ты мой резиновый. Бзик, и все тут! А чтоб в СУКУ не попасть, мы с тобой в лес уедем. Подальше. Да и не поймут они – температура-то нормальная! И даже если что не так, если ГЛОНАСС меня определит как… как больного, пока нас найдут – десять раз успею все выбросить да уехать. Ищи-свищи! Вот в следующий выходной и поедем.

– Лап, мне надо в одно место съездить. В следующий выходной.

– Куда это?

– Ну… в одну деревню. Далеко. Меня… э-э-э-э… Володька Шумилов попросил.

– Так у него же машина есть!

– Так сломалась она.

– Так неделя еще!

– Ну… там, в сервисе, нужной детали нет.

– Одно меня радует – врать ты совсем не умеешь.

– Лап, не спрашивай, ага? Вернусь – сам расскажу.

– А ну как не вернешься? Ты меня за дурочку держишь?

– Лапа…

– Поезжай, что с тобой поделать… Но, ради Бога, осторожней…

Лапа отвернулась. В ее ушах сверкнули звукачи в виде красных морских звезд – мой подарок.

…Когда грузил оборудование в багажник, подпевал песенке в звукачах. А как сел за руль и ясно понял, что делаю, – мандраж пробил. Вот сейчас из гаража выползу, и назад дороги не будет… Я сидел в машине минут десять, взвешивая все «за» и «против». Может, выбросить ведро это дурацкое и забыть обо всем? Сотни тысяч людей живут и не задумываются. Звукачи их информируют, развлекают, охраняют, следят за здоровьем и благонадежностью и даже направляют на путь истинный – есть опция исповеди. И вообще, зачем мне этот риск? Есть множество других забот и развлечений. Но…все это не то. Не цепляет абсолютно. Я ХОЧУ ПОПИТЬ ИЗ ЛУЖИ!

Лес встретил меня настороженно. Он смотрел на меня, как собака смотрит на проходящих с той стороны забора, – молча и враждебно. Я загнал машину подальше от лесной дороги, в заросли дикой малины, остановился и заглушил мотор. Включил внешний звук. Песенка оборвалась на полуслове, но ничего интересного не услышалось. Вроде чирикнула птичка. Хрустнула ветка под ногой. Хлопнула дверь машины.

Я достал из багажника ведро, канистру воды и свежезаряженный аккумулятор. Вытащил прибор и датчик. Сел под широкую лапу старой ели, прямо в мягкий мох. Смахнул с лица паутинку. Звукачи вещали что-то об очередной успешной реформе, проводимой правительством. Я соединял провода и, честно говоря, побаивался Третьего, самого страшного закона бзиколоши:

«Бзик вредит человеку как действием, так и бездействием».

Когда прибор показал тридцать шесть и шесть, я осторожно вытащил звукачи из ушей, и воткнул их в соски резинового ведра.

Шум леса накрыл меня с головой, как волна. Я растворился в нем. Я совершенно обалдел. Звуки входили в меня, будто тысячи ножей в масло. Я был в смятении и восторге – плотная масса лесных звуков не вещала ни о чем, не призывала ни к чему! Щебет птиц. Шум ветра в кронах. Деревянный скрип стволов. Далекий голос кукушки. Я слышал все – топот муравьиных лапок по ветке старой ели, трепет крыльев мелких стрекоз и бабочек, жужжание ос и комаров, копание червей в земле и рост травы… И над всем этим звуковым великолепием гулко бил колокол взволнованного сердца… Мое тело стало сплошным ухом, с которого содрали кожу… Звукачи в ведре что-то пищали, но я просто плюнул в их сторону.

Я закрыл глаза и прислонился спиной к бугристому стволу. Бесконечно долго наслаждался дикой лесной смесью гармоник и децибелл. Куда там искусственной тишине! Куда там фальшивому «шуму леса», «шуму моря» и даже «шелесту бабла», что можно послушать в звукачах!

Не знаю, сколько прошло времени – ведь о нем никто не напоминал, а часы теперь бывают лишь у коллекционеров… Я немного пообвыкся и наслаждался лесной симфонией, не выделяя звучание отдельных «инструментов»…

И зря. Потому что не расслышал шагов, что приближались ко мне. Хруст веток я слышал, но мало ли неизвестных звуков на свете… И даже не обратил внимания на шепот:

– Смотри – тоже резиновое ведро. Им всем, что ли, Толян соски вваривает? Он так сопьется к едрене фене… гы-гы-гы…

– К тому идет. Ты видал – он уже гробы в ушах таскает…

– А где он сам-то, умник этот?

– Да вон, под ёлкой сидит…

– Очередной живой покойничек – пульса нет, а температура нормальная… гы-гы-гы…

Нет, они меня не били. Слегка ткнули сапогом под ребра:

– Вставай, натурал грёбаный… бегай тут за вами по лесам, ноги бей…

Я очнулся от грез и вскочил на ноги. На голову мне мгновенно напялили шлем. Щелкнул замок. Громовой голос проорал:

– «Основы звуковой культуры», глава первая…

Пока меня везли, я прослушал восемь глав. На предельной громкости.

Привезли в ту загородную больницу, о которой не принято говорить.

Повели по коридору с рядом одинаковых дверей. Навстречу два санитара протащили человека – голова запрокинута назад, изо рта текут слюни…

Меня подвели к одной из дверей, сняли шлем. До того как втолкнули внутрь, успел прочитать табличку: «РЕАБИЛИТАЦИОННАЯ СУРДОКАМЕРА».

Кровать, унитаз, мягкие стены без окон. На подушке – «Основы звуковой культуры».

И мертвая тишина.

С тех пор я ник-к-к-когда не снимаю з-з-з-звукачи. И в-в-в-вам не советую.

Дынин был графоманом.

Дынин был бездарным графоманом. Очень бездарным. Возможно, самым бездарным графоманом из всех, когда-либо живших на свете. А возможно, и нет.

Он сочинял стихи, в которых рифмовал «прекрасное – ясное» и «розы – морозы». В прозе он мог написать «синие глаза пожирали карие» и «в действие вступили всевозможные преступники, до этого времени мирно сидящие в подпольях». Чаще всего Дынин писал вариации следующего: «Она была воплощением греховного искушения, и темная расселина между ее ягодиц приковывала взор».