Коллектив авторов - Полдень, XXI век (февраль 2012)

Все притаились. Каждый впился глазами в старинную клавиатуру. Аппарат не заставил себя ждать. Он написал:

«Пройди десять шагов от входа в сельсовет вдоль стены направо и копай».

Катушки еще крутились некоторое время, и динамик шипел и трещал, как печка с дровами, но вся братва уже ковыряла лопатами газон в указанном месте.

Зарыто оказалось неглубоко. Достали серп и молот, скатерть с ядреной дояркой, вышитой пионерками, шкатулку со звездой, вырезанную из дерева пионерами, потускневшее дырчатое знамя, хорошо сохранившийся пулемет ДШК и ящик патронов к нему. Пулемет быстренько перебрали, почистили и смазали. Тут донесся шумок с окраины, и стало ясно, что началась атака отморозков. Так что старое орудие подоспело вовремя. Его вынесли на передовую и штурм быстренько отразили.

Да столько в этом бою положили городских, что остатки их ушли прочь – искать другое место для выживания. А Многокомарку впредь обходили стороной.

Научно-технический прогресс идет отнюдь не только потому, что научные открытия предоставляют человечеству возможности развиваться в том или ином направлении. Конечно, без научных открытий техническое развитие немыслимо, но не меньшее значение имеют также потребности и интересы, определяющие направление движения цивилизации, а также социальные механизмы, способствующие распространению инноваций и создающих экономический базис для их внедрения. Если общество ощущает настоятельную потребность в определенных научно-технических преобразованиях, то именно в этой сфере концентрируются и инвестиции, и усилия ученых. Напротив, там, где не существует социального заказа, научные открытия остаются невостребованными, а со временем и самих открытий становится меньше. Отсюда – значение войны для научного прогресса.

Лучшей иллюстрацией всего этого является то, каким жестоким разочарованием обернулось развитие космических технологий.

Весь XX век человечество мечтало об освоении космоса, о полетах людей к другим планетам, о создании инопланетных колоний и городов, о межзвездных перелетах. Фантазии были настолько подробными и реальными, картина космической экспансии, созданная усилиями фантастов, кинематографистов, футурологов, мыслителей и всевозможных энтузиастов, была настолько правдоподобной, что уже начало казаться: техника напрямую подходит к реализации этой картины, и до полета человека к звездам осталось совсем чуть-чуть.

Между тем, действительные космические достижения на фоне игры воображения выглядели убогими, смелые прогнозы не сбылись, техника и экономика оказались недостаточно мощными, чтобы выполнять указания фантастов, а у государств и правительств просто не оказалось достаточных мотивов выделять на амбициозные космические проекты еще больше денег.

Сейчас примерно такой же «космический» прогностический энтузиазм окружает сферу биотехнологий. Реальные достижения ее не очень велики – то есть невелики, если рассматривать их на фоне не замедливших появиться смелых предвидений. Пока что мы видим важные научные открытия, которые обещают многое, – но кто может сказать, когда, как и в какой степени будут выполнены эти обещания? Но, не дожидаясь, пока наука подарит нам чудеса, фантасты и футурологи уже рисуют картину того, какими будут эти чудеса: преобразования человеческого тела; синтез человеческого тела и с компьютером, вживление в человека компьютерных чипов, чипизация мозга и так далее, и тому подобное.

В 2011 году российский медиапредприниматель Роман Ицков даже создал общественное движение «2045», целью которого является создание искусственного тела.

У многих не охваченных биотехнологическим энтузиазмом здравомыслящих людей возникает вопрос: даже если бы это все было возможно – зачем все это нужно? Ведь далеко не всегда человечество реализует предоставляемые ему наукой и техникой возможности просто потому, что эти возможности есть. Кроме возможностей, нужны еще и потребности, и особенно в том случае, если реализация возможностей – вещь дорогостоящая. В конце концов, у человечества есть техническая возможность погибнуть в ядерном апокалипсисе, но, хотя многие подготовительные работы проделаны, сама возможность пока не реализована, поскольку умирать не очень хочется – то есть потребность в гибели цивилизации недостаточна велика.

Космическая экспансия была заторможена во многом именно потому, что никто не понимал, зачем она нужна и какую пользу могла бы принести сверхдорогостоящая колония на Марсе. Как вполне резонно сказал Антон Первушин, если бы на Марсе была обнаружена жизнь – подготовка марсианских экспедиций происходила бы с куда большим энтузиазмом, но жизни на Марсе не видно.

Следовательно, размышляя о том, смогут ли биотехнологии радикально изменить человеческую природу, надо думать не только о том, до каких вершин смогут добраться наука и технология, но и о том, насколько остро стоит потребность в преобразованиях нашей телесности – и прежде всего, общественная потребность.

Так вот, эта потребность, кажется, действительно существует. Если говорить коротко, человеческая цивилизация достигла такого уровня сложности, что человек не справляется с функциями, выполнения которых ожидает от него общество. Человек перестает быть исправным винтиком общественного механизма. Так бывает в технике (например, так было в советской вычислительной технике) – когда развитие элементной базы отстает от задач и конструкции технических устройств. Сейчас конструкция нашего социума такова, что требует замены элементной базы. Человек устарел для созданного им же общества. «Человеческий материал» задерживает развитие политических и экономических институтов, делает общественные процессы менее эффективными и управляемыми, порождает «заторы» и дезорганизацию информационных потоков и тормозит развитие некоторых областей техники.

В XX веке, в период между двумя мировыми войнами, появилось эссе философа Эрнста Юнгера «Рабочий», в котором было возвещено о появлении нового человека, приспособленного к экстремальным ситуациям и войны, и новейшей тяжелой промышленности. Юнгер был известным «романтиком» войны, он был восхищен современным сражением, где сплелись жуткая мощь взрывчатых веществ и машин, – и он обратил внимание, что обстановка на современном промышленном предприятии, где гремят машины, бушует пламя, льется раскаленный металл и летят искры, очень напоминает обстановку боя. И вот образ воина (привычного – в отличие от «простого обывателя» – к сражению) и образ рабочего (в отличие от «простого обывателя», привычного к пылающей мартеновской печи) вместе породили ожидание некой антропологической реформации.