Антон Первушин - Война по понедельникам (сборник)
Но сил не хватило, песок осыпался под ногами, а старик начал материться.
— Хватит ты, — шипел старик. — Не ерепенься, мать твою за ногу.
Валентин выпустил его, сел рядом.
— Что теперь? — спросил тихо.
— Теперь я умру, а ты отчалишь… — старик помолчал. — Ты прости меня, Валентин, — сказал он вдруг.
— За что? — Валентин вытянул ноги, глядя в сторону.
— Я тебя использовал… — старик снова помолчал, давая себе передышку. — Я знал, как ты думаешь обо всем этом дерьме, что свалилось к нам с неба. Ты по пьянке болтал, а мне доложили… Очень удобная позиция у тебя была — грех не использовать… Легко было тебе приказывать… приказывать убивать; ты вообще был на редкость послушный мальчик…
— Я и сейчас послушный, — сказал Валентин с горечью в голосе.
— Ты сейчас другой, меня не обманешь. И никак иначе быть не может, иначе сдохнешь ты…
— Не зли, старик!
— Я тебе вот что… Знаешь, перед смертью… где-то слышал, люди только правду говорят. И я тебе правду скажу. Не декорация мы все-таки, Валек… наверное. На самом деле это все с нами, вокруг нас… так уж оно…
— Да плевать я хотел! — выкрикнул Валентин, он лгал: не плевать он хотел, а снова плакать навзрыд — до того было муторно.
— Ты посиди еще, не уходи, — попросил старик. — Последнее хочу тебе… Я это время карту составлял… по допросам. Сказки всякие собирал, слухи… думал, прикидывал: правду от лжи трудновато отличить… Она у меня здесь, за пазухой… — он часто задышал. — Возьми ее… Валек… на ней все отмечено: окрестности, кое-какие места интересные. Посмотри… Есть там одна точка, красным помеченная, в двухстах километрах южнее… По слухам, там они и живут… — Валентин сосредоточился, силясь понять. — Уж не знаю, что у них там: космодром или база какая — нам не разобраться… но только там их и можно встретить… найти ее можно…
— «Ее»?
— Обратную связь… Знаешь, наверное, что такое? Инженером, вроде бы, работал…
— Знаю, — Валентин полез старику за пазуху, нащупал карту, завернутую в целлофан.
— Сбереги ее, — сказал старик с мольбой в голосе. — Сбереги… И попробуй… знаешь, попробуй добраться… Ведь должно же быть что-то, должно же быть… как-то мы должны им показать… отомстить им… этим скотам, понимаешь? — он перевел дыхание, облизнул губы. — Теперь уходи… и помни, что я говорил… Уходи… и прощай…
Старик замолчал, закрыл глаза. Через минуту он совсем затих и умер.
Валентин в оцепенении сидел на песке, поглаживая карту и думая, что вот теперь, наверное, у него есть новая цель, новый смысл жить, и что, наверное, это самое лучшее, что мог подарить ему старик перед смертью. Он сидел до тех пор, пока из утреннего сумрака стремительной тенью не выскользнула гибкая подвижная тварь.
Тварь вцепилась в старика. Захрустели кости. Видимо, ее интересовала исключительно мертвечина. Валентин увидел сморщенную отвратительную морду, четыре широко расставленных фасетчатых глаза. Его чуть не вырвало. Тогда он поднял автомат и выстрелил твари в голову.
Потом Валентин выбрался из оврага и пошел прочь через лес, забросив АКМ на ремне за спину и пряча карту в нагрудный карман. Скоро стало совсем светло, и он смог рассмотреть ее подробно…
Антон поднялся с кушетки и выглянул в окно. Ничего не изменилось. Та же улица, та же вывеска. Антон посмотрел на часы. 20.34. Однако!
Ким заставлял себя ждать. Хотелось есть. Антон пошел на кухню, но вспомнил, что последнюю корку хлеба доел еще за завтраком. «Булочная в двух шагах, — подумал Антон, — взять и сходить». Он вспомнил, с какой настойчивостью просил его Ким «не высовываться» на улицу до его прихода. Даже записку не поленился написать. Но что может, в конце концов, случиться? Целый день гулял вчера один и ничего, а тут «не высовывайся». Всего-то: выйти, пересечь дорогу, купить буханку и сразу назад. Тем более что — Антон еще разок выглянул в окно — ничего страшного там внизу не происходит. Вон прохожий протопал. С авоськой. «А Ким — перестраховщик!» — окончательно решил Антон и, проверив на месте ли деньги, направился в прихожую.
Оленьих рогов там более не наблюдалось — Ким их припрятал. На гвоздике, вбитом в стену, висела связка ключей. Один подошел к замку, и Антон сунул его в карман. Потом вышел из квартиры на лестничную площадку, захлопнув дверь.
Антон спустился по лестнице, обратил внимание, что лампочек, которые поминались вчера, в этом подъезде просто нет, а свисают пустые патроны. Интересно, от каких таких «Муравьев» зависит, есть лампочки или нет? Может, в Стране Чудес «муравьями» называют электромонтеров? Или соседей?..
С минуту Антон постоял у подъезда (погода, кстати, отличная!), посмотрел налево, потом — направо. Бесконечная тесная улочка, зажатая двумя рядами жилых домов, навевающая воспоминания о детских еще прогулках по Таллинну и Риге, но вздымающаяся здесь вверх и справа и слева, где-то там теряющаяся в белесой дымке. Слева и вниз по направлению к Антону продвигалось некое шествие — целая толпа людей с трудноразличимыми транспарантами.
«Демократия», — подумал Антон со скепсисом и перешел улицу.
За дверью под вывеской «Хлеб» имели место просторный относительно чистый зал и невероятной протяженности очередь покупателей с авоськами. Антон терпеть не мог очередей, и даже в самые тяжелые для Ленинграда постперестроечные времена избегал становиться в них. Потому, разочарованный, он хотел уже развернуться на сто восемьдесят и уйти, но тут заметил, что очередь совершенно неподвижна, и та из женщин, которая стояла первой в ее голове, к кассе подходить, вроде бы, не собирается. За кассовым аппаратом сидела, позевывая, толстая кассирша в безразмерном белом халате. Покупатели переговаривались между собой, и в первый момент, когда Антон только зашел в магазин, в зале стоял гул многих голосов, но тут же все присутствующие замолчали, уставившись на нового посетителя. Антон смутился. Возникло почти непреодолимое желание проверить, застегнута ли ширинка. Однако Антон быстрым усилием воли подавил его и осмотрелся внимательнее.
«Сахара ждут», — подумал он, не заметив пакетиков с ним на полках.
Это было ему знакомо. В Ленинграде наверху сахар тоже бывал приливами. Здесь, оказывается, аналогичные проблемы. Демократия, но оголодавшая. Еще, небось, и отягощенная сухим законом. Хотя по вчерашнему изобилию полок в «Чуме» такого не скажешь. Впрочем, какой смысл голову ломать: придет вечером Ким и все разъяснит.
Антон направился к лоткам с хлебом, выбрал себе буханку и пошел прямо к кассе. Очередь перестала дышать. В абсолютной тишине кассирша выбила чек. И назвала сумму.