Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)

Он выпил свои пилюли, скривился, окрасил воду в синий цвет и вернул себе человечье тело.

— Так и не выспался? — спросил Данилов.

— А я спал? — Кармадон ошалело уставился на Данилова.

— Нет, ты разгуливал с гитарой по Испаниям, — сказал Данилов. — Ты ведь ас!

«Это я зря, — подумал Данилов. — Да и чего я злюсь на него! Ну возился я с ним, но я и должен был с ним возиться. Спал он, и хорошо, что спал. По крайней мере, ничего дурного не учинил. Ведь действительно устал он у волопасов, что же ему не отсыпаться!»

— Я спал! — в отчаянии ударил рукой по воде Кармадон. — Я раскис!

— Не расстраивайся, — сказал Данилов уже с некоей жалостью к Кармадону. — Ну подумаешь, спал…

— Нет, позор! Стыд-то какой! Разве я ас? Я слаб!

Кармадон чуть ли не стонал, так был расстроен.

— Что было, то было. Но я не думаю, что теперь, — заметил Данилов, — ты проявляешь сильные стороны своей натуры.

— Ты прав, — утихнув, сказал Кармадон. — Теперь я и вовсе нюни распустил.

— Вот полотенце, вот пижама… Неужели ты ничего не чувствовал и ничего не помнишь?

— Смутно припоминаю что-то… Точно грезы… Водили меня куда-то… Что-то заставляли делать… А я от них шарахался… в разные углы Земли…

— Я тебе потом дам газеты. Из них ты узнаешь о некоторых своих приключениях.

— Какой позор!

Утром ему пришлось будить Кармадона. Тот хоть накануне и отказывался прилечь и просил Данилова пожалеть чистое белье, сейчас тихо спал на диване. Разбуженный, он смутился, опять корил себя, спрашивал Данилова, не знает ли тот средств, чтобы вовсе истребить в организме сон. Данилов средств не знал. Зазвонил телефон. Данилов услышал Наташу.

Экая была досада! Хоть бы Кармадон вышел куда на секунду, за сигаретами, что ли, или за почтой, так нет, вялый и сонный, он сидел в кресле. Данилов слушал милый Наташин голос, а сам боялся назвать Наташу по имени, говорил невнятно и коротко, будто хотел отделаться от Наташи.

— Что с тобой, Володя? — спросила Наташа. — Тебе неприятен мой звонок?

— Нет, я так ждал его, — сказал Данилов, но тут же оглянулся на Кармадона. — Видишь ли, я очень спешу…

— Ну, извини, — сказала Наташа и положила трубку.

— Подожди!.. — чуть ли не вскричал Данилов.

— Кто это? — спросил Кармадон.

— А-а-а! — хмуро махнул рукой Данилов. — Так…

«А впрочем, может быть, оно и к лучшему, что Наташа теперь позвонила, — подумал Данилов, — через пять дней я ее найду и извинюсь…»

— Кофе готов, — сказал Данилов. — Вот бутерброды с сыром. Что ты намерен делать нынче?

— Не знаю, — протянул Кармадон.

— Ну смотри, — сказал Данилов. — Посиди дома. Включи телевизор. Почитай газеты со статьями о тебе…

— Что ж, давай, — поморщился Кармадон.

Данилов, как всегда поутру, гладил электрическим утюгом черную бабочку для ямы. Из кухни он услышал громкие стенания Кармадона над ежедневными газетами. Данилов зашел в комнату.

— Мало того что я спал, — поднял голову Кармадон и сказал печально, — но мне еще и спать не давали. Покой нам только снится…

— Это кто тебе сказал?

— Сам понял…

— Знаешь что, — предложил Данилов, — если ты более не намерен… отдыхать, может быть, ты сходишь в парную? В Сандуны или в Марьинские бани. Сам я сегодня не могу, но я тебе адрес дам…

— В какую уж тут парную, — вздохнул Кармадон.

Он чуть ли не плакал. Такой ли он прибыл на Землю из своей волопасной далекой и бурной жизни! Тогда он был устал, но могуч, тогда он верил в себя и верил в свои грядущие подвиги, рискованные, но уж и со страстями, тогда он был вулкан, а теперь он — пластмассовая пепельница с угасшими окурками, тогда он имел своим девизом слова: «Ничто не слишком», а теперь ему, наверное, было бы стыдно вспомнить о них, тогда он был бас, а теперь он тенор, лирический и тихий, способный спеть лишь Трике, да и то в народной опере мукомолов. Укатали Кармадона волопасные бдения, видно, и асом со спецзаданием он уже не мог себя ощутить. Восемь дней назад, при явлении Кармадона, вышло само собой, что Данилов почувствовал себя станционным смотрителем, принявшим влиятельного камергера, когда-то однокашника. То есть так низко Данилов себя не ставил, но что-то подобное ощутил. Пусть и минутное, но ощутил. Теперь же Данилов готов был стать чуть ли не опекуном Кармадону, так все в госте изменилось за неделю. Данилов погладил брюки, тут он услышал возглас Кармадона:

— Ну это уж слишком! «Синий бык — имп…!» Данилов, разве такое могло быть?! Даже и во сне?

— Как тебе сказать… — осторожно начал Данилов.

Кармадон швырнул на пол газету с заметкой о странном поведении принсипского синего быка, так швыряют рецензии, отметил Данилов, разобрав только, что рецензия ругательная, и не желая вдаваться в подробности. Из чувства протеста и самосохранения. Кармадон смотрел теперь на Данилова, и Данилов знал: Кармадон надеется, что он, Данилов, сейчас назовет газету бессовестной.

— Значит, было что-то… — сказал Данилов.

— Они врут! — возмутился Кармадон и взглядом превратил газету в туалетную бумагу. — Что же, и эта Синтия входила ко мне? И заявила, что бык — импотент? Да как она посмела! Да я разыщу ее теперь!..

— Она входила. И так сказала. И была возмущена быком Мигуэлем не меньше, чем ты теперь ею…

— О ужас! Ужас! — Кармадон закрыл глаза и откинул голову. — Я так мечтал побыть синим быком! И я ведь был синий бык!

— Да, ты был бык, — согласился Данилов.

— Нет, после такого позора мне надо проситься куда-нибудь на последнее дело! Пыль какую-нибудь пересыпать в канавах на Сатурне, чтобы дурачить звездочетов!

И Кармадон затих.

— Оставь эти мрачные мысли, — сказал Данилов. — У тебя еще все впереди. Успокойся.

— Нет, после этой газеты я не успокоюсь! Иначе мне хоть и не возвращаться с каникул… У тебя есть гантели?

— Есть, — сказал Данилов, — пятикилограммовые.

— Хорошо. Я начну с зарядки.

— Начни… Потом сходи в парную.

— И схожу. Я себя пересилю.

«А что, — подумал Данилов, — и пересилит…»

— Тоже мне Синтия! — покачал головой Кармадон. — И коровы этого Бурнабито! Небось какие-нибудь дохлые и забитые…

Однако вечером, вернувшись с исполнения «Барабанщицы», Данилов опять увидел Кармадона унылым. На кухонном столике он обнаружил чужую газету, грязную, мятую, и на ней — следы закуски. И запахи на кухне стояли чужие.

— Пил с кем-нибудь? — спросил Данилов.

— Да. В бане познакомился с двумя.

— Кто такие?

— Из вашего дома. Один водопроводчик, Коля. Другой из твоего театра. Скрипач. Земский. Николай Борисович.