Эпоха героев и перегретого пара (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич
Тот, безутешный после потери сына, на неё порой посматривал странным взглядом, словно обвиняя: из-за тебя! Но она-то в чём виновата? Если бы вдруг, не дай Бог, что-то подобное произошло с Володенькой, она растерзала бы обидчиков как раненая волчица. Фельдмаршал ограничился поездкой в Кале, куда с острова переправили гроб с останками наследника. Он даже не попробовал разыскать драчунов, выяснить подробности, потормошить полицию…
Из него словно выдернули какой-то стержень. А через полтора месяца после похорон он получил странное послание, в котором лежала лишь вырезка из лондонской «Таймс». Юлия тайком подглядела — ничего особенного, о каком-то пожаре в столичном пригороде. Мало ли таких.
Иван Фёдорович произнёс загадочные слова: «он хотя бы что-то сделал». Потом засобирался в Москву, откуда не вернулся, только письмо прислал — упросил регента восстановить его на военной службе.
Княжна поняла — не к добру это. Трупный запах новой войны уже витает в воздухе. И она не ошиблась.
Должность фельдмаршалу приискали не опасную, но хлопотную весьма и к сидению за начальственным столом не располагающую — товарища Военного министра по вооружениям. К ведению Паскевича отнесены были Главный артиллерийский департамент, бронеходное управление, а также надзор за судостроительными прожектами — материя, сухопутному военному в корне непонятная. Главной же трудностью на новом поприще, сосватанном лично Анатолием Демидовым, стала служба под началом генерала от кавалерии Александра Ивановича Чернышёва.
Карьера нынешнего Военного министра взлетела вверх подобно выпущенному из рук голубю в страшные годы Русского Рейха. Наследник боковой и обедневшей ветви старинного дворянского рода, Чернышёв отличался двумя слабостями: неуёмной завистливостью и неумеренным пристрастием к прекрасному полу. Не проявив себя ни в коей мере на военном поприще после наполеоновских войн, он предложил свои услуги Бенкендорфу и отличился, отправив в Сибирь на вечное поселение своего кузена Захара Григорьевича Чернышёва по обвинению в заговоре против фюрера: «знал об умысле на убийство Государя Руси и принадлежал к тайному обществу с знанием целей оного». Захватив поместья родственника и став после смерти единственным наследником рода Чернышёвых, он после реставрации Империи справил себе подтверждение графского титула, однако был лишён государственных постов за мерзости на службе в К.Г.Б. При новом Императоре и помиловании приспешников Пестеля генерал был вновь вознесён как символ, что гнойные республиканские язвы зажили, и не до́лжно более упоминать о деяниях, имевших место в ту мрачную пору.
На посту Военного министра Чернышёв сохранил традиции, памятные ему по молодости. Изо всех родов войск он, естественно, наиболее благоволил к кавалерии, добиваясь наращивания её численности сверх меры. Пехоту презирал, артиллерию терпел, а самоходная техника, негодная к парадам из-за угольной копоти, ему оставалась непонятной и оттого нежелательной. Подчинение же флота подобному сухопутному адмиралу вообще ни в какие ворота не проходило.
Завистливость не делась никуда, несмотря на высший в империи военный пост. Фельдмаршалы Паскевич и Ермолов, победители в кампаниях, досаждали ему как занозы. Эполеты фельдмаршала никто ему не предложил. Ну не было в России большой войны, за викторию в которой он бы этого звания удостоился. Ермолов в Госсовете недоступен, зато второй незаслуженно овеянный славой полководец — вот он, в подчинении, возможностей рассчитаться с ним предостаточно. Поэтому отношения Министра и его первого помощника никак не могли сложиться нормальные.
Вдобавок Чернышёв постоянно нуждался в деньгах. В преддверии новой войны с османами он лично следил за закупками. И ежели пушки, бронеходы, боеприпасы и прочие военные снасти казне продавали компании Демидовых, Строгановых да близких к ним заводчиков и купцов, то провиант и обмундирование шли через другие руки, и непременно только после подношения в бездонный графский карман.
А что вы хотите? Александру Ивановичу стукнул пятьдесят пятый год, утехи с дамочками полусвета стоят изрядно. Угомониться и вернуться к семейному очагу, огонь в котором поддерживала третья уже законная супруга, что-то не позволяло внутри. Если он не будет покрывать самых разных фемин как немолодой, но по-прежнему резвый… ну — почти резвый племенной жеребец, жизнь утратит всяческий смысл.
Посему для России главной угрозой вышла даже не грядущая турецкая компания — сколько их было и будет ещё — а прискорбное обстоятельство, что военная сила Отечества оказалась в столь негодных для этого руках.
В первую же встречу tet-a-tet Чернышёв, вызвав Паскевича в свой роскошный кабинет, прямо заявил:
— Времена изменились, и это к лучшему, господин фельдмаршал.
Иван Фёдорович стерпел, что младший по званию не обратился к нему «ваше высокопревосходительство». Возвращение на казённую службу далось с трудом, поэтому выходки этой выскочки, главного армейского столоначальника, придётся переносить и далее. Тот продолжил:
— Случайный успех от применения железных самоходных поделок на поле боя не может быть повторён. Враг готов к подобному, имеет достаточно орудий большого калибра, чтобы разбить медлительные колесницы. Поэтому в современной войне победит количество конницы и артиллерии, примерная дисциплина и отменная выучка.
Паскевич промолчал. Он понимал, что заказы на новые бронеходы нужно пробивать не здесь, а у Демидовых — они и во власти, и за контракты на уральские заводы радеют. Хуже с флотом, в котором нет особого интереса у императорской фамилии.
— А ваше мнение по поводу новых кораблей, господин Министр?
— Изрядно дорогие и не слишком нужные игрушки для страны, не стремящейся к завоеваниям дальних земель. А наши берега нужно защищать малыми и дешёвыми средствами — береговой артиллерией да малыми паровыми ботиками, как у берегов Крыма. Проследите, фельдмаршал, чтобы новых подрядов на крупные корабли не подписывать. Извольте также проехать на Урал, лично инспектировать тагильские заводы. Я не могу указывать Демидовым, поэтому придётся действовать через Думу — пресекать ненужные закупки самоходов.
И заодно меня сплавить из Москвы, когда пришла пора открывать подряды на 1841 год, зло подумал Паскевич, разглядывая начальственный анфас с блестящими смазанными усиками, чернёными волосами для сокрытия заснеженных прядей и мясистым подбородком, тяжко опирающимся на красный с позументами воротник. Стоймя генерал выглядел ещё импозантнее — над толстенькими ляжками и широким основанием возвышалась сравнительно умеренная талия; Чернышёв носил под мундиром корсет. Он видом своим напоминал стареющую кокотку, из последних сил цепляющуюся за остатки давно минувшего женского лета.
После аудиенции фельдмаршал добился приватной встречи с регентом. Тот согласился с уничижительной характеристикой генерала, однако сослался на недостаток влияния, дабы его сместить.
— Войдите в моё положение, любезный Иван Фёдорович. Увы, самодержавные времена миновали после злодейского убийства на Сенатской. Приходится править этой огромной махиной, непрестанно лавируя среди разных господ, имеющих влияние в Думе-с. Партия народного прогресса, объединившая выскочек республиканского толка, голосует за наши законопроекты благодаря тому, что мы терпим в министерском кресле это крашеное ничтожество. Уверяю вас, сударь, я лично прослежу, чтобы в подрядах на военное снаряжение глупости Чернышёва сказывались в наименьшей возможности.
Допустим, но в высшей мере сомнительно, заключил про себя Паскевич, садясь в карету у кремлёвского крыльца. А замена боевой подготовки строевой муштрой, столь же безмерной, как во времена императоров Павла и Александра? А возвращение к обмундированию прусского образца? Армия — сложный организм, каждая частичка которого зависит от разумности велений, исходящих из Главного штаба. Такой Чернышёв над штабными — нежданная удача для врага. Он один стоит турецкой дивизии или даже корпуса.
Фельдмаршал отправился в Нижний Тагил, выросший от демидовских заводов и лет пять назад ставший губернским городом, прибыв туда в середине января. Что-то к худшему изменилось на государевой службе, а главное осталось: заложенная при Павле Втором Тагильская Политехническая академия, уральская кузница кадров и открытий, продолжила приносить плоды и среди зимы, вопреки законам ботаники.