Коллектив авторов - Страхослов (сборник)

– Но я все-таки засомневалась в случае с привратницей, которой проломили череп в самом начале представления, – сказала Кэйт. – Она подходит под описание одной женщины из списка пропавших.

– Она потом выходила на сцену в роли женщины-собаки в номере с уродцами, – сказала Клара.

Да, это было понятно. У Гиньоля маленькая труппа. Один актер исполнял по две, три, четыре роли, а то и больше. Если дона Бартоломео и Изабеллу убили на глазах у публики, как потом возвращались в уже других ролях Фрозо и Берма? Даже Крошка Цахес, карлик, которому перерезали горло, появился в другом номере: его забили до смерти нищие Двора чудес[114]. Преступление его героя состояло в том, что он действительно был калекой, и потому притворявшиеся слепцами и калеками не могли соревноваться с ним. Матрона с безумными глазами, в брошюре названная Малитой[115], играла привратницу, женщину-собаку, гильотинированную мадам Дефарж[116] и скорбящую задушенную Кейе. Актера заменить не так просто, как канарейку.

– Но кто-то все-таки похищает людей и убивает их в районе тупика Шапталь, – напомнил Перс. – По свидетельству очевидцев, когда происходят эти преступления, Гиньоль всегда где-то поблизости.

– Гиньоль – это маска, – возразила Кэйт. – Любой может надеть маску. Особенно в Париже. В этом городе больше масок, чем в Венеции во время карнавала.

– Это верно, – согласилась Клара. – Маски Гиньоля тут повсюду.

Англичанка достала из ридикюля маску и приложила к лицу.

– Их продают в театре, – пропищала она, подражая голосу Гиньоля. – Два франка штука.

– Может быть, Гиньоль не только невиновен, но и сам стал жертвой, поскольку истинный преступник или преступники пытаются навлечь на него подозрения, – предположила Кэйт. – У столь успешного заведения, как Театр Ужасов, должны быть враги. Кабаре «Ша Нуар» и комедии «Театра Антуана» уже не привлекают зрителей, как прежде. Но если распустить слух, что зрителей в театре Гиньоля убивают, то это может отпугнуть публику.

– Ты не понимаешь людей, Кэти, – ухмыльнулась Клара. – С тех пор как начались убийства, продажи билетов в Театр Ужасов возросли. Я бы предположила, что зрителей манит только взаимосвязь проливающейся на сцене краски и настоящей крови, рекой текущей на улицах.

– Ты принимаешь свои личные склонности за общий принцип, Клара. Люди не такие, как ты.

– Именно что такие, как я, дорогая. Большинство из них просто не хотят этого признавать.

Кэйт посмотрела на Юки, не вмешивающуюся в их спор.

– Ты знаешь, что она сделала, – напомнила Клара. – Юки больше похожа на меня, чем я сама. Я в основном только смотрела. А Юки действовала. Этим зонтиком она отправляла людей в могилу.

Японка молча отхлебнула чай.

– Поэтому это ты тут ненормальная, Кэти.

Кэйт опять покраснела. Ее пальцы крепко сжали чашку.

– Ну, вот видишь, – проворковала Клара. – Разве тебе не хочется влепить мне пощечину, глупышка? Может быть, вырвать мне глаза вот этой чайной ложечкой? Разбить эту чашку и вогнать осколок фарфора мне в шею?

Англичанка торжествующе улыбнулась, словно победила в споре. И Кэйт знала, что ей не оправдаться. В конце концов, она была ирландкой. Кроме того, они отвлеклись от темы разговора.

Юки допила чай и задумчиво посмотрела на пару кукол-апашей, затем взяла их и, мурлыкая мотив, разыграла на столе сценку танца. В ее руках куклы двигались изящнее, чем парочка, которую Кэйт сегодня видела в кафе, но все же… когда речь заходила об апашах, даже у детской куклы были нож под подвязкой и юбка с разрезом. Клара бы сказала, что такова правда жизни.

О господи, может быть, Клара права? Она не такая как все, а Гиньоль нормален?

Никто важный – или просто приметный – не исчез и не был убит, поэтому в обществе не поднялся шум. Жертвы были простыми работягами, пьяницами, старыми шлюхами, заезжими иностранцами, идиотами. Трупы находили в реке, в канализации или на свалках. Тела не только успевали разложиться: их объедали крысы, птицы или рыбы. Неудивительно, что каких-то частей тела могло не хватать. И невозможно было доказать, что погибших пытали перед смертью. А у полиции были другие приоритеты.

– Я не понимаю, почему об этом не пишут в газетах, – сказала Кэйт.

Перс и Клара пожали плечами.

– В Лондоне такая история вызвала бы ажиотаж. И дело не только в убийствах, но и в близости к Театру Ужасов. Да это же настоящий клад для редактора английской газеты! Только подумайте: это ведь возможность высокопарно вещать о падении общественной морали, образцом которого является чудовищное представление Гиньоля, и в то же время можно, смакуя яркие подробности, описывать насилие на сцене и на улицах. А в качестве иллюстрации к статье напечатать фотографию столь привлекательной в своих страданиях Бермы в рваной одежде. Цикл статей о театре Гиньоля печатался бы несколько недель, да что там, несколько месяцев. Начались бы митинги протеста под сценами театра, бурное обсуждение в парламенте, вышел бы запрет на рекламу Театра, потом распространились бы петиции об усилении цензуры. Конечно, в Лондоне лорд-камергер никогда бы не допустил ничего подобного Théâtre des Horreurs.

– И кто тут теперь циник, Кэти?

– Париж не может быть настолько blasé[117], Клара. Может быть, Монмартр toujours gai[118], но и во Франции хватает синих чулков, лицемеров и моралистов.

– На что вы намекаете, мисс Рид? – уточнил Перс.

– Кто-то уладил этот вопрос. Я знаю, как это работает в Дублине и Лондоне. Сомневаюсь, что в Париже дела обстоят иначе. Газеты конкурируют друг с другом, но принадлежат членам одних клубов. Если владельцы газет согласятся, что какую-то историю следует замалчивать, так и происходит. И неважно, что думают по этому поводу журналисты. Зайдите в паб «Чеширский сыр» на Флит-стрит, и любой писака предоставит вам длинный список потрясающих историй, которые ему пришлось замять. Конечно, тут рука руку моет. Ты не будешь писать, что моего брата арестовали в борделе для геев в Бейсуотер, а я скажу своим ребятам прекратить расследование мошенничества в акционерной компании, где ты числишься в совете директоров. Давайте не будем упоминать мирных жителей, которых твой взвод уничтожил в Гиндукуше… при условии, что в прессе никогда не напишут о группе азартных игроков, которые дали взятку команде по крикету, а это были мои парни, чтобы они не забили три раза подряд. Так ведут дела джентльмены. И в интересах этих джентльменов – вернее, людей, наделенных властью, – чтобы все оставалось по-прежнему. С самого приезда в Париж я читала местные газеты, и хотя словесные перепалки между сторонниками и противниками Дрейфуса куда ожесточеннее, чем это было бы возможно в лондонской прессе, уверена, что тут работает та же схема. Раз мы так и не увидели в местных газетах статью «Убийства Гиньоля» – а именно такой заголовок она получила бы в Англии! – значит, в интересах каких-то высокопоставленных людей, чтобы эту историю замяли.