Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Коллектив авторов

— Я улавливаю какие-то сигналы, — встревоженно проговорил Рагожин. — Не пойму какие… Я боюсь!.. Мне хочется бежать!

Афродита тоже заволновалась. Она освободилась из-под крыла, отплывала и вновь подплывала к Тушке. Она куда-то звала за собой.

Вода вокруг ходила ходуном, самолет качало, брызги поливали стекла.

— Смотрите! — воскликнула Надя и отшатнулась, спряталась за Валентина, прижалась к его спине.

На расстоянии полумили от нас всплывала подводная лодка…

— Черт возьми! — Михалыч торопливо натягивал форму. — Мы в нейтральных водах! Надо радировать…

Он не договорил, стальное чудовище выплюхнулось из воды: струйки, как змеи, стекали с его стальных боков, рубка торчала воинственно и казенно, как ручка перевернутого пистолета.

Мы были беззащитны, распластанные на воде и даже неспособные подняться в воздух. Что лодка не наша, ясно было с первого взгляда: темная, хищная, с опознавательным знаком «44», так похожим на эсэсовские молнии… Стыдно признаться, захотелось закрыть глаза, а когда снова открыть — лодки чтобы не было. Ох, нет ничего в жизни хуже, чем ощущение беспомощности!

И тут произошло то, что я никак не ожидал и до сих пор не могу забыть. Отчетливо, будто было вчера, вижу я эту картину, и слезы наворачиваются мне на глаза. Нет, не могу! Простите, не могу.

(Привожу запись из бортового журнала.) «…в 10.45 китиха Афродита последний раз подплыла к тушке, ткнулась мордой в головную часть самолета, затем, резко изменив маршрут, устремилась к подводной лодке с опознавательным знаком «44». В 10.49, набрав предельную скорость, китиха грудью ударила неизвестную подводную лодку, лишив ее маневра и выведя из строя системы наведения. Более тело китихи Афродиты на поверхности не появлялось…»

Мы тяжело переживали потерю нашей общей любимицы. За короткое время мы успели привязаться к ней, полюбить… Что уж говорить о Тушке… Как он перенес эту потерю, одному ему известно. Видимо, утешало его, что и ему недолго еще быть на этом свете, что встретятся они там (где же?!) и обретут наконец заслуженные счастье и покой…

Впрочем, и люди частенько думают так же.

Шторм начался неожиданно. Сначала появились быстро бегущие перистые облака. Как гонцы, как предвестники, а потом…

Мы не заметили предупреждения. Мы были потрясены разыгравшейся на наших глазах трагедией. Шторм восприняли как бешенство океана, как гнев и возмездие. А может быть, так оно и было? Впоследствии не раз я отмечал, что проявления водной стихии в чем-то сродни человеческому характеру, а значит… Однако такие обобщения делать еще рано.

Шторм навалился. Дикие волны гигантскими шагами ходили по океану. Молнии озаряли потемневшее небо, как оскал зубов, как восклицание: «A-а, вы еще здесь?!»

Нас относило все дальше и дальше на юго-восток. Подводную лодку относило на запад, и оттуда слышались крики «Спасите!» на языке НАТО.

…Шторм бушевал двое суток. Наши силы были на исходе. Когда появилось солнце, первое, что мы увидели, — нас несет на скалы!

Скалы стояли воинственно, а некоторые даже выскочили навстречу, так им не терпелось нашей гибели!

Ослабленные борьбой с водной стихией, мы были поражены новым коварством и уже готовы были смириться со своей участью. И, возможно, смирились бы (никогда!), но стоял перед глазами подвиг китихи Афродиты. Второй раз своим поступком она нас спасла — заставила действовать, найти силы, принять решение.

А решение было столь смехотворно легкое, что, не прими его, цена нашей смерти обозначалась бы в ломаный грош.

Николай Николаевич Померанцев! Это он догадался, что изменить направление самолета можно поворотом руля — хвост-то у самолета до сих пор был в воде.

Мы гурьбой кинулись поворачивать штурвал, и пассивности и покорности как не бывало. Опять была сплоченная и сильная команда.

Я еще раньше заметил на светлой песчаной отмели темные продолговатые предметы, но что это могут быть киты…

Шурша песком. Тушка въехал на берег. Волна, что вынесла его, отбежала назад.

Жутко было глядеть. Киты лежали на песке, как протест, как укор. Обида, непреодолимая обида на несправедливость висела в воздухе над их телами. Она была прозрачна, и увидеть ее мог только тот, кто хотел увидеть… Это были наши киты. Вот тот, что дальше других выпрыгнул на берег, три дня назад буксировал нас в стадо. Я невольно стал искать глазами Тушкиного соперника. Он лежал ближе всех к воде, вероятно, до последнего ждал Афродиту…

Что их заставило выброситься на берег? Шторм — это им привычно. Тогда что — подводная лодка, которая отняла у них подводное могущество? Страх перед загрязнением окружающей среды? А может быть, в знак протеста против милитаризации Мирового океана?

* * *

На географической карте остров не значился. Решили, что на берег сначала сойдут Валентин и Рагожин. Обследуют местность, возьмут пробы грунта, разведают запасы пресной воды.

Надя волновалась, хотела что-то сказать.

— Что вы, Надюша? — подбодрил Померанцев. — Вас что-то смущает?

Валентин уже выкинул за борт веревочную лестницу и спустил одну ногу. Стоял так, смотрел преданно на Надю.

— Я… я предлагаю назвать этот остров именем Афродиты!

Голос девушки прозвучал высоко, обнаженно и сорвался, как бывает, когда человек говорит то, что для него сокровенно и свято.

«Ну откуда, откуда в ней?! — подумал я. — Широта мысли, понимание масштаба происходящего, проникновенность…» Вроде бы пустяк — название острова, но я почувствовал, что стал богаче. Будто не в сберегательной книжке, а в какой-то другой (уж не в книге ли судеб?) кто-то заполнил, еще одну строчку. И нисколько не удивился имени Афродита, хотя вслух оно было произнесено впервые.

Мы поздравили Надю. Николай Николаевич поцеловал ей руку. Рагожин чмокнул в щеку. Михалыч взлохматил волосы. Валентин засмущался, смешался, не зная куда деть свои руки, сунул их в карманы и — свалился вниз.

Следом спустился и Рагожин. Они помахали нам на прощание и пошли… День был солнечный, умиротворенный, и казалось, все будет хорошо… Если не смотреть в сторону китов.

Тем временем принялись за ремонт самолета. Михалыч — материалист — полез в душу к Тушке с паяльником и отверткой. Запахло канифолью, жженой резиной.

— Ты у меня будешь как новенький, — приговаривал Михалыч. — Ишь что вздумал — тосковать! Да если каждый начнет — работать будет некому!

Николай Николаевич грустно улыбался, слушая Михалыча, и старательно выводил на карте вдоль всего Тихого океана: «Остров Афродиты». Надежда, подоткнув юбку, мыла в кают-компании пол.

Я послонялся немного без дела и сел в проеме люка, вдыхая новый воздух и покачивая ногами.

За песчаной отмелью начинались кусты, еще дальше взбиралась в поднебесье лиловая гора. Меня насторожило, что она была какая-то слишком ровная, будто придуманная мной. Почему? Я не успел додумать, как услышал крик о помощи. Кричала Надя.

…Мы нашли ее без чувств, лежащую у туалета рядом с ведром и тряпкой. Михалыч опустился на колени, легонько потряс девушку за плечи.

— Надюшка, очнись! Что с тобой? Ты меня слышишь, это я…

Надя открыла глаза. Не понимая, издалека вернулся ее взгляд.

— Наденька, Надюшка! — обрадовался Михалыч. — Что с тобой?..

— Весь остров… — прошептала она. — Весь… ост-ров…

И вновь потеряла сознание.

Мы подняли обмякшее девичье тело, пронесли вперед и уложили на кресла 1а и 1б. И туг меня бросило в жар.

— Весь остров!.. — это Рагожин послал нам какой-то сигнал! Они что-то узнали. Они в опасности! А кому Рагожин может сообщить? Михалыч ему не доверяет…

— Я чего… я, если…

— Вам, Николай Николаевич, он постесняется… А Надя — она же, наверное, постоянно думала о Валентине и первая приняла сигнал. И он ее… поразил.