Виктор Петров - Колумбы российские

Группа монахов состояла из лиц самого разного происхождения. Иеромонах Ювеналий, в прошлом офицер, и иеродиакон Стефан — тоже из офицеров — были образованными и начитанными людьми. Остальные в основном из духовных семей. Судьба их была различна, и дольше всех прожил в Русской Америке смиренный монах Герман, доживший до преклонных лет на островах и умерший отшельником на Еловом острове, недалеко от Кадьяка, в 1837 году.

Баранов, получив сообщение Шелихова об отправлении к нему духовной миссии, искренне этому обрадовался. В своем ответном письме Шелихову он писал: «Радуясь от души вводимому здесь благовестию святой евангельской веры… от усердия моего отдал для пользы церкви и духовных особ 1500 рублей за себя и 500 за разных служителей».

Строительство церкви, однако, к приезду миссии еще не началось, так как Баранов был слишком занят другими неотложными делами, для чего требовалась каждая свободная пара рук. В результате сооружение церкви все откладывалось и откладывалось. Это и то, что для монахов не было даже построено келий, сразу восстановило их против Баранова, который прямо сказал в ответ на жалобы:

— Стройте сами, у нас нет лишних людей, а не хотите — живите в казарме с промышленными.

С самого приезда на Кадьяк у архимандрита Иоасафа обострились отношения с Барановым. Оба с каждым днем все более и более озлоблялись друг на друга. Первый — потому, что не нашел в колонии того, чего он ожидал и что ему было обещано, а второй — от постоянных и, как ему казалось, бессмысленных требований монахов, а они должны были бы видеть: он физически не в состоянии выполнить их требования. Заняты люди тяжелыми работами для компании, нужна каждая пара рабочих рук для рыбной ловли и охоты на тюленей, нет никакой возможности было выделить рабочих для постройки жилищ монахам.

Не только это, но и сам порядок жизни русских промышленных, не исключая и самого Баранова, вызывал в монахах отвращение. Все промышленные совершенно открыто жили с алеутками. У большинства из них остались жены и дети где-то далеко на родине. У многих появились отпрыски их греховного сожительства. Первым и самым неотложным делом иноков миссии было скорейшее приведение в лоно православной церкви девиц, живших с русскими, а потом — оформление их сожительства законными церковными браками. Промышленные, однако, не торопились с этим, так как по приказу Шелихова их жены-алеутки и дети-креолы не допускались в Россию. Таким образом, нужно было бросать новоприобретенные семьи или же оставаться навсегда на Кадьяке.

Баранов также совершенно открыто жил с молодой дочерью крупного вождя индейского племени кенайцев. Правда, свой брак с молодой, гордой красавицей он оформил по индейским обрядам. Так как у него до сих пор еще была жива жена в России, то монахи смотрели на его «брак» просто как на греховное сожительство.

В тот вечер, 24 сентября 1794 года, когда духовная миссия прибыла на Кадьяк, долго сидел Баранов у стола в своей каморке и перечитывал письмо от Шелихова, переданное ему архимандритом. Тот, как обычно, писал ему пространные инструкции с указанием детальных фантастических планов: «…ежели можно, то хотя построить батареи редутами и между оными обнести хорошим и высоким заплотом… растянуть ее укрепления кругом всего селения, аноипаче стех сторон где более опасно, адля входа или въезда вделать большие крепкие ворота, кои наименовать поприличеству русския ворота…»

Баранов протер глаза:

— Что за чертовщина! Уж не мерещится ли мне?.. ведь час поздний… Какие там батареи… да пушки! Где же эти пушки?

Взял письмо и стал читать дальше:

«…насих батареях поставить хотя додвадцати пушек так, чтоб оныя вовсе стороны действовать могли, «одну пушку иметь внутри селения у гоубвахты навсякой случай нужды»…

Повертел письмо Баранов в изумлении, посмотрел на него со всех сторон и принялся читать дальше, с трудом разбирая почерк Шелихова…

«… святым отцам отпустили мы особо всего наих содержание довольно и покрайней мере года натри с бережливостью»…

Шелихов, видно, думал держать монахов на подножном корму, потому что в конце он приписал… «хлебных семян уделите и им наразвотку и наземледелие»… Очевидно, он считал, что монахи должны были заняться хлебопашеством для прокормления миссии.

Нужно сказать, что несмотря на абсурдность инструкций Шелихова, которые, как Баранов уже понял, предназначались главным образом для высших сфер в Петербурге, Александр Андреевич тем не менее по мере возможности старался эти инструкции выполнять, если это вообще было физически выполнимо.

В частности, Шелихов еще раньше писал, что для расширения деятельности компании и продвижения дальше в глубь американских земель, настоятельно рекомендует Баранову ни больше ни меньше как начать постройку… морских кораблей!

Баранов только руками развел… на складе ни гвоздя, не только парусов, тряпки лишней нет, — а строй корабль…

Он смачно выругался:

— Что я, свои портки повешу на мачты вместо парусов, что ли?..

Поругавшись, однако строить корабль решил, тем более что надежды на регулярное сообщение с Охотском у него не было. Нужно самому строиться и устанавливать связь. Не на Шелихова же уповать.

В начале сентября 1793 года, за год до приезда духовной миссии, корабль, названный «Фениксом» был спущен на воду в гавани Трех Святителей, а в конце 1794 года, к приезду духовной миссии, «Феникс» совершил свое первое путешествие вокруг острова Кадьяк и вошел в Павловскую гавань. Не обошлось, конечно, без инцидентов. Старые, дряхлые канаты рвались. Паруса обрывались. То там, то здесь корпус судна давал течь. Поистине чудо, что корабль смог вообще совершить даже такое короткое путешествие.

В то же самое время из Охотска пришел новый, прекрасно оснащенный корабль «Орел» под командой английского капитана Шильдса. Шелихов поручил ему построить судно в Охотске, и англичанин — старый морской волк — добросовестно выполнил задание и привел на Кадьяк хорошее, добротное судно.

Базируясь на факте постройки кораблей как доказательстве продуктивности работы его компании, Шелихов продолжает энергично бороться за получение монопольных прав. Он организовывает Северо-Восточную компанию и начинает ходатайствовать о разрешении его кораблям торговать уже не только с Америкой, но и с далекими Кантоном, Макао, Батавией, Филиппинскими и Сандвичевыми островами. Больше того, он проектирует даже обследование устья Амура — за пятьдесят лет до того как эта работа была наконец предпринята.

Каждый человек занят. Рук не хватает, а с монахами отношения все хуже и хуже. Баранов зубами скрежещет, когда вспоминает при Кускове о монахах. У тех же нет более бранного слова, чем имя Баранова, которого сравнивают чуть ли не с антихристом.

Зима 1794 года оказалась суровой как для ветеранов борьбы со стихией на севере — Баранова и его приспешников, так и для новичков — монахов. Конечно, никаких трехлетних запасов, как писал Шелихов, монахи не привезли, и жить им пришлось впроголодь. Ко всему были готовы "монахи, собираясь в суровую Америку, но то, с чем им пришлось встретиться, им даже не снилось.

Несмотря на все лишения, нужду и голод, группа монахов упорно вела свою миссионерскую работу среди туземного населения, и, конечно, основной их опорой был глава миссии архимандрит Иоасаф. Похудел отец архимандрит от трудов, почернел лицом — стал похож на аскета, но работы не бросал и все время призывал свою братию, не покладая рук, просвещать алеутов.

Наступила весна. Потеплело… и решил Баранов отправить груз пушнины Шелихову на своем новом, самодельном судне «Феникс». Воспользовавшись случаем, оба они — и Баранов, и архимандрит — написали длинные письма с жалобами друг на друга. Отношения между ними к этому времени дошли до крайних пределов вражды.

Баранов в своем письме Шелихову жалуется на постоянные невыполнимые требования монахов и на то, что они подстрекают как туземцев, так и русских промышленных к непослушанию. Пишет Баранов, что прибывшую с монахами на корабле партию крепостных из России, отправленных в колонию в виде пробы для основания здесь земледельческих колоний, монахи открыто призывают к неповиновению, рассказывая им ужасы об Якутате, где Баранов намеревался их поселить.

Не менее обличительно и письмо архимандрита Иоасафа, датированное 18 мая 1795 года, в котором он порицает открытый разврат в колонии и противодействия Баранова всем своим мероприятиям. Пишет отец архимандрит:

«Отправясь Августа 13-го из Охотска, на Кадьяк прибыли мы Сентября 24 благополучно; чрез зимовку здесь всех приезжающих добровольно кадьецких жителей также аляскинцев, кинайцов и чугачь крестили немалое число; церкви унас походной и теперь еще нет; просил угоспод прикащиков и Александра Андреевича наполатку, нониоткуда не получил, а хотя ивызывался сам Александр Андреевичь вскоре зделать местную здесь малую церковь, которую ноября 21-го числа изаложили 4-х саженей церков и полторы сажени трапеза, ноона итеперь еще истены недорублены; япринужден остаться нерепертовать к Преосвященному Митрополиту опоходной церкве ничево»…