Коллектив авторов - Сборник рефератов по истории. 9 класс

П. Н. Милюков на предложения о создании коалиционного правительства ответил отказом, чем очень обрадовал П. А. Столыпина и «успокоил» царя Николая II. «Я могу сказать вам теперь, – откровенничал император, – что я никогда не имел в виду пускаться в неизвестную для меня даль, которую мне советовали испробовать. Я не оказал этого тем, кто мне предложил эту мысль, – конечно, с наилучшими намерениями, и хотел проверить свои собственные мысли. То, что вы мне сказали, сказали также почти все, с кем я говорил за это время, и теперь у меня нет более никаких колебаний – да их и не было на самом деле, потому что я не имею права отказаться от того, что мне завещано моими предками и что я должен передать в сохранности моему сыну»[103].

В кругах буржуазной общественности все чаще говорили об альтернативе: свержение кабинета Горемыкина или разгон Думы. И то, и другое, считал, например, лидер октябристов А. И. Гучков, должно было стать величайшим потрясением для страны… «В первом случае, – писал он, – получим анархию, которая приведет нас к диктатуре; во втором случае – диктатуру, которая приведет к анархии. Как видите, положение, на мой взгляд, совершенно безвыходное. В кружках, в которых приходится вращаться, такая преступная апатия, что иногда действительно думаешь, да уж не созрели ли мы для того, чтобы нас проглотил пролетариат?»[104]

В мае-начале июня 1906 г. слухи о предстоящем роспуске Думы, как волны морского прибоя, периодически набегали на страницы печати, носились в разгоряченных думских кулуарах. Так, уже 14 мая 1906 г. трудовик-саратовец Я. Е. Дитц писал на родину: «Завтра ждем разгона. Но нас отсюда не выпустят: если разгонят, то завтра же ожидается железнодорожная забастовка, и мы перед уходом из Петербурга издадим Манифест к народу… Будьте готовы на все… Если эти подлецы не желают давать народу свободу мирным путем, то она будет добыта силой»[105].

2 июня сельский учитель из Смоленской губернии трудовик Т. О. Волков тоже сообщал о предполагаемом буквально на днях разгоне Думы. «Хотя бы скорее, а то все измучились. Скорее бы рассчитались с этим режимом. Если не арестуют, решено собраться в другом городе и объявить себя Учредительным собранием. Многие уже подумывают, что вместо Конституции не получилась бы сразу республика. И это вполне возможно, если правительство не пойдет на уступки». Через три дня, 5 июня, тот же Т. О. Волков пишет на родину: «Положение дел в Думе самое скверное. Правительство ввиду оппозиционности Думы решило ее распустить на днях. В партийных заседаниях этот вопрос обсуждался, и пришли к заключению не расходиться, пока не добудут земли и воли. Вера сделать что-либо хорошее и в самой Думе исчезает. Революция неизбежна. Левые партии уже готовятся вступить в бой. Будет сильное кровопролитие. Из достоверных источников известно, что бумага о распущении думы уже подписана Государем, только не поставлено число – это последнее предложено сделать министерству, когда оно найдет удобным. Необходимо готовиться на местах, чтобы в известную минуту всем вступить в бой с правительством и добить его окончательно. Брожение в армии уже началось. Надеемся, что когда встанет вся страна, то и армия перейдет на нашу сторону»[106].

Дело дошло до того, что 6 июня Петербургское телеграфное агентство вынуждено было официально опровергнуть слух о том, что 4 июня царь якобы подписал указ о роспуске Думы. Как явствует из письма кадета М. Я. Герценштейна от 5 июня, премьер Горемыкин тоже заявил в ответ на вопросы членов Государственного совета, что мысль о роспуске Думы даже на каникулы оставлена. Ему следовало бы добавить: оставлена на время, но об этом Горемыкин предпочел умолчать.

Когда был отклонен план создания кадетского правительства, пришлось решиться на роспуск Думы. Горемыкин с самого начала считал это мероприятие неизбежным, однако вел себя в высшей степени пассивно, выжидая прямого приказания Николая. Глава правительства проклинал своего предшественника С. Ю. Витте, который собрал не палату депутатов, а «грязных подонков населения, сплотившихся в разбойничью шайку». «Теперь, – говорил Горемыкин в начале июня 1906 г., – не остается ничего другого, как распустить Думу, затем созвать ее вновь, повлияв всеми возможными средствами на выборы, а если и это не поможет, то вновь распустить Думу и издать новый избирательный закон»[107].

Царь же считал, что как раз правительству надлежит выбрать подходящий момент для роспуска Думы и предпринять нужные шаги для гладкого его выполнения. Очевидно, это стало непосредственной причиной ухода Горемыкина и назначения Столыпина на пост председателя Совета министров.

П. А. Столыпин сначала придерживался мнения, что не надо спешить с роспуском Думы, но на основании губернаторских докладов он пришел к выводу, что ждать дольше нельзя, и так и доложил царю.

7 июня 1906 г. созвано было у Горемыкина заседание Совета министров. Собравшиеся министры узнали только, что Горемыкин у Государя и приедет позже. В девять часов сияющий Горемыкин вошел в помещение, где ожидали его министры, и заявил: «Ну вот! Поздравьте меня, господа, с величайшею милостью, которую мог мне оказать Государь: я освобожден от должности председателя Совета министров и на мое место назначен П. А. Столыпин, с сохранением, разумеется, должности министра внутренних дел»[108].

В. Н. Коковцев в своих воспоминаниях соединяет в одну красочную сцену подписание указа о роспуске Думы и указа о назначении Столыпина главой правительства. Особый интерес представляют приведенные в этих воспоминаниях высказывания Николая II в столь важный исторический момент: «Все мы, и я в первую очередь, – сказал царь, – понесем ответственность за нашу слабость и нерешительность. Бог знает, что произойдет, если не распустить этого очага призыва к бунту, неповиновения властям, издевательства… и нескрываемого стремления вырвать власть из рук правительства, которое назначено мною, и захватить ее в свои руки, чтобы тотчас же лишить меня всякой власти и обратить в послушное орудие своих стремлений, а при малейшем несогласии моем просто устранить и меня… Я обязан перед моей совестью, перед Богом и перед Родиной бороться и лучше погибнуть, нежели без сопротивления сдать всю власть тем, кто протягивает к ней свои руки»[109].

Затем Николай II перекрестил Столыпина, обнял, поцеловал его и спросил, когда и какие сделать распоряжения для поддержания порядка в Петербурге и Москве.

Указ о роспуске Думы гласил: «На основании статьи 105 Основного государственного закона издания 1906 года повелеваем: Государственную думу распустить с назначением времени созыва вновь избранной Думы на 20-е февраля 1907 года. О времени производства новых выборов в Государственную думу последует от нас особый указ. Правительственный сенат учинит к исполнению сего подлежащее распоряжение. Николай II»[110].

В ночь с 8 на 9 июня 1906 г. указ о роспуске Думы был прибит на дверях Таврического дворца, где заседал первый русский парламент, и опубликован в утреннем выпуске «Правительственного Вестника».

Характерна запись, сделанная Николаем II в дневнике 9 июня: «Свершилось! Дума сегодня закрыта. За завтраком после обедни заметны были у многих вытянувшиеся лица. Днем составлялся и переписывался Манифест назавтра. Подписал его около 6 часов»[111].

10 июля царским указом была приостановлена до 20 февраля 1907 г. и работа Государственного совета.

Первая Государственная дума отошла в историю. История не сказала о ней последнего слова: слишком были различны интересы и идеи, с нею связанные. По сравнению с тем, что было в России до 1905 г., Дума представляла собой несомненный шаг вперед. Бессильная как законодательный орган, она постоянно будоражила, а во многом и формировала общественное мнение, предавала гласности наиболее вопиющие злоупотребления царских властей. Сюда же стекались со всей России многочисленные просьбы и петиции населения. Бесспорно, «таврический комар», как иронически называли Думу в консервативных кругах, не мог всерьез соперничать ни с самодержавным «слоном», ни с народной «улицей», которые олицетворяли две главные силы, непосредственно столкнувшиеся в ходе революции. Тем не менее Дума не стала послушным орудием в руках царя и правительства. Сея конституционные иллюзии и давая царизму некоторую передышку для накопления сил, необходимых в открытой борьбе с народом, она в то же время мешала стабилизации старого порядка и в своем тогдашнем составе объективно приносила царизму больше вреда, чем пользы.

72 дня, которые отпустила история российскому парламенту, не прошли даром. С думской трибуны в Таврическом дворце прозвучал голос самых разных слоев народа и политических партий. Депутаты-перводумцы открыто заявили о животрепещущих экономических, социальных и политических вопросах, стоявших в то время перед Россией, предложили альтернативные варианты их решения, выработали определенную процедуру думских прений и запросов. При этом роль Думы представлялась различным слоям российского общества по-разному: если для одних она стала символом бессмысленности любых надежд на эффективность парламентской системы в условиях России, то для других – необходимым, желанным и в принципе вполне реальным атрибутом будущего правового государства.