Коллектив авторов - Смута в Московском государстве

От Бога же и исцеление удобно, к нему же и взывать достойно, чтобы всем получить благодать его и человеколюбие в бесконечные веки. Аминь.

Иностранные авторы — военные, дипломаты, торговцы, монахи, врачи — смотрели на Россию совсем не так, как русские историографы Смуты. Они не обладали счастливым даром беспристрастности, потому что служили разным русским господам или для большей убедительности перелицовывали историю в соответствии с противоречивыми ев-ропейскими толками о далекой России, отделенной от стран Западной Европы «восточным барьером» (Швеция — Речь Посполитая — Крымское ханство — Оттоманская порта). Но иностранные наблюдатели обладали и важными достоинствами, в первую очередь, более выработанным европейским опытом политического сознания, подсказывающим им верные оценки отдельных лагерей Смуты и их лидеров. Записки иностранцев, как заметил Ю. М. Лотман, отличаются и другим свойством: русские никогда не загромождали литературы тем, что в их жизни было неизменным и казалось им вечно присущим жизни — детали быта, привычки, обряды; чтобы записать их, нужен был посторонний, чужак.

Англичанин Джером Горсей впервые появился в России через год после отмены опричнины — в 1573 году, когда он был направлен в Москву компанией лондонских купцов. Эта компания называлась Московской и возникла в 1555 году после головокружительной экспедиции англичан, сумевших пройти вокруг Скандинавского полуострова от рейда Дет-форда до устья Северной Двины и получивших от Ивана IV грамоту на право свободной торговли с Московским государством. Горсей представлял в Москве интересы компании, но выполнял также дипломатические поручения царей Ивана и Федора, английской королевы Елизаветы Тюдор, уезжал из России северным морским путем или сушей через Гамбург, вновь возвращался в столицу великой северной державы и окончательно покинул Московию лишь летом 1591 года, вскоре после убийства царевича Дмитрия в Угличе.

Горсей написал три сочинения о России, составивших ему немалую литературную славу — «Торжественная и пышная коронация Федора Ивановича» (1587—1589), «Трактат о втором и третьем посольствах мистера Джерома Горсея» (1592—1593) и «Путешествия сэра Джерома Гор-сея», часто называемые также «Записками». Последний труд наиболее интересен — он основывается на путевых заметках Горсея второй половины 80-х годов, которые были переработаны в 90-х годах XVI века и пополнялись и редактировались автором вплоть до издания «Записок» в увлекательной книге Самюэля Перчеса «Наши пилигримы» (Лондон, 1626). Горсей умер на следующий год после выхода этой книги.

Записки агента лондонской Московской компании помимо благородных просветительных целей преследовали и некоторые меркантильные: например, Горсей продолжал длительную тяжбу с теми, кому прежде служил. В 1585—1586 годах на Горсея поступил донос некоего Финча, обвинявший будущего писателя в различных злоупотреблениях, Московская компания подавала жалобу на своего агента лорду-казначею Сесилю-Берли, поэтому Горсей в «Записках» с прежним пылом стремился доказать безупречность своих намерений и привести доказательства беспорочной службы.

Горсей не упускал случая польстить самолюбию англичан, покоривших к этому времени полмира — так русский Грозный царь начинает превозносить «храброго короля Англии Генриха VIII». Некоторые страницы «Записок» мало отвечают духу путевого дневника и становятся похожими на памфлет. Однако в отличие от многих памфлетистов Европы и авторов «летучих листков», жалящих Московита без всякого понятия об истории и географии неизвестной им державы, Горсей не раз доверительно разговаривал с монархами и еще чаще почтительно слушал царей Ивана Грозного и Федора, не отходил от своего покровителя «лорда-протектора» Бориса Годунова, знался со многими русскими вельможами и купцами, видел принесенного с предсмертной пытки царского лекаря Елисея Бомелия, дивился сокровищам кремлевской казны, в ночь после убийства царевича Дмитрия передавал бальзам и венецианский териак дяде убитого Афанасию Нагому. Эти выхваченные из самой быстрины истории факты ставят «Записки» агента Московской компании в исключительное положение среди прочих иностранных известий о России исхода XVI столетия.

«Записки» Горсея отличаются сложной структурой, нередко в изложении нарушена хронология событий, однако благодаря усилиям современных ученых А. А. Севастьяновой и Р. Кроски удалось примерно восстановить подлинное место каждого эпизода. Не имея возможности опубликовать сочинение Горсея целиком, помещаем здесь наиболее важные страницы его труда.

(...) Царь жил в постоянном страхе и боязни заговоров и покушений на его жизнь, которые он раскрывал каждый день, поэтому он проводил большую часть времени в допросах, пытках и казнях, приговаривая к смерти знатных военачальников и чиновников, которые были замешаны в заговорах. Князь Иван Куракин был найден пьяным, как рассказывали, будучи воеводой, в Вендене, далеком городе в Ливонии, когда король Стефан осадил его; он был раздет донага, брошен в телегу и засечен до смерти на торговой площади шестью проволочными кнутами, которые изрезали его спину, живот и конечности. Другой, насколько я помню, Иван Обросимов, конюший, был подвешен на виселице голым за пятки, четыре палача резали его тело от головы до ног; один из них, устав от этой долгой резни, ткнул нож чуть дальше, чтобы скорее отправить его на тот свет, но сам он за это был тотчас же взят в другое место казней, где ему отрезали руку, а так как ее не залечили как следует, он умер на другой день. Многие другие были убиты ударами в голову и сброшены в пруды и озера около Слободы, их трупы стали добычей огромных, переросших себя щук, карпов и других рыб, покрытых таким жиром, что ничего, кроме жира, на них нельзя было разглядеть. Это место было долиной Геенны и Тофета, где язычники-египтяне приносили в жертву своих детей мерзским дьяволам.

Князь Борис Тулупов, большой фаворит в те времена, будучи уличен в заговоре против царя и сношениях с опальной знатью, был посажен на кол, заостренный так, что, пройдя через все тело, он вышел у горла; мучаясь от ужасной боли и оставаясь живым 15 часов, князь разговаривал со своей матерью, княгиней, которую привели посмотреть на это ужасное зрелище. И она, почтенная добрая женщина, за тот же проступок, была отдана на поругание сотне стрельцов. Ее раздувшееся, нагое тело было приказано отдать псарям, бросившим его голодным псам, растащившим его на куски, валявшиеся повсюду. Царь при виде этого сказал: «Кого жалую, тех содержу в чести, а кто мне изменил, тому воздам такую же казнь». Друзья и слуги князя горько оплакивали это несчастье и перемену судьбы. Я мог бы назвать многих из тех, кто на себе почувствовал жестокость тяжелой в гневе руки царя, однако поберегу скромность и христианское терпение моих читателей.

Царь наслаждался, купая в крови свои руки и сердце, изобретая новые пытки и мучения, приговаривая к казни тех, кто подвергался его гневу, а особенно тех из знати, кто был наиболее предан и любим его подданными. В то же время он всячески противопоставлял им, поддерживал самых больших негодяев из своих военачальников, солдат, все это на деле привело к росту враждующих и завистников, не осмелившихся даже один другому доверять свои планы свержения царя (что было их главным желанием). Он видел это и знал, что его государство и личная безопасность с каждым днем становятся все менее надежными. Беспокоясь о том, как бы избежать участи своих жертв, он подробно расспрашивал Элизиуса Бомелиуса, как указано выше, лживого колдуна, получившего звание доктора медицины в Англии, искусного математика, мага и т.д.,— о том, сколько лет королеве Елизавете, насколько успешно могло бы быть его сватовство к ней. И хотя он имел причины сомневаться в успехе, т.к. две его жены еще были живы, а кроме того, королева отказывала в сватовстве многим королям и великим князьям, однако он не терял надежды, считая себя выше всех других государей по личным качествам, мудрости, богатству и величию. Он решился на эту попытку, с этой целью он постриг в монахини царицу, свою последнюю жену, обрекая ее жить как бы умершей для света.

И, как я уже сказал ранее, с давнего времени имея мысль сделать Англию своим убежищем в случае необходимости, он построил множество судов, баржей и лодок у Вологды, куда свез свои самые большие богатства, чтобы, когда пробьет час, погрузиться на эти суда и спуститься вниз по Двине, направляясь в Англию, а в случае необходимости — на английских кораблях. Своего старшего сына, царевича Ивана, он оставлял управлять и усмирять свое беспокойное государство. С этой целью он задумал изыскать новые богатства, чтобы упрочить власть своего наследника, и теперь привел в исполнение свое давнее намерение. Он потребовал к себе главное духовенство, аббатов, архимандритов и игуменов всех наиболее влиятельных, богатых и известных монастырей и обителей своего царства, которых было великое множество, и сказал, что им самим лучше известно то, что он хочет им сообщить. (...)