коллектив авторов - Смех в Древней Руси

   Как велики планеты? Мудрецы нам сообщают, что луна столь широка, что закрывает всю землю, кроме рек и морей; а солнце вдвое больше луны, а планеты такие же, как луна.

   Отчего нам кажутся звезды маленькими? Высота — земное творение, и как если бы солнце стояло так же высоко, как и звезды, то нам бы таким же оно казалось, как и звезды.

   Теперь расскажи о луне. Луна меньше других планет и проходит ближе всех к земле, оттого весь мир судят по ней.

   Аминь.

А и на Дону, Дону, в избе на дому,

 На крутых берегах, на печи на дровах,

Высока ли высота потолочная,

 Глубока глубота подпольная,

 А и широко раздолье — перед печью шесток,

 Чистое поле — по подлавечью,

 А и синее море — в лохани вода.

А у Белого города — у жорнова

 А была стрельба веретенная:

10

 А и пушки, мушкеты горшечные,

 Знамена поставлены помельные,

 Востры сабли — кокошники,

 А и тяжкие палицы — шемшуры,

 А и те шешумры были тюменских баб.

 А и билася-дралася свекры со снохой,

 Приступаючи ко городу ко жорному, —

 О том пироге, о яшном мушнике;

 А и билися-дралися день до вечера,

 Убили они курицу пропащую.

20

 А и на ту-то драку, великой бой

 Выбежал сильной могуч богатырь,

 Молодой Агафонушка Никитин сын.

А и шуба-то на нем была свиных хвостов,

 Болестью опушена, комухой подложена,

 Чирьи да вереды — то пуговки,

 Сливные коросты — то петельки.

 А втапоры старик на полатях лежал,

 Силу-то смечал, во штаны ‹...›;

 А старая бабу, умом молода,

30

 Села ‹...›, сама песни поет.

 А слепые бегут, спинаючи глядят,

 Безголовые бегут, они песни поют,

 Бездырые бегут — ‹...›,

 Безносые бегут — понюхивают,

 Безрукой втапоры клеть покрал,

 А нагому безрукой за пазуху наклал.

 Безъязыкого того на пытку ведут,

 А повешены слушают,

 А и резаной тот в лес убежал.

40

 На ту же на драку, великой бой

 Выбегали тут три могучие богатыри:

 А у первого могучего богатыря

Блинами голова испроломана,

 А другого могучего богатыря

 Соломой ноги изломаны,

 У третьего могучего богатыря

 Кишкою брюхо пропороно.

В то же время и в тот же час

 На море, братцы, овин горит

50

 С репою, со печенкою,

 А и середи синя моря Хвалынского

 Вырастал ли тут крековист дуб,

 А на том на сыром дубу крековостом

 А и сивая свинья на дубу гнездо свила,

 На дубу гнездо свила,

 И детей она свела — сивеньких поросяточок,

 Поросяточок полосатеньких,

 По дубу они все разбегалися.

 А в воду они глядят — притонути хотят,

60

 В поле глядят — убежати хотят.

 А и по чистому полю корабли бегут,

А и серой волк на корме стоит,

 А красна лисица потакивает:

 «Хоть вправо держи, хоть влево, затем куда хошь».

 Они на небо глядят, улетети хотят.

 Высоко ли там кобыла в шебуре летит.

 А и черт ли видал, что медведь летал,

 Бурую корову в когтях носил.

 В ступе-де курица объягнилася,

70

 Под шестком-то корова яицо снесла,

 В осеку овца отелилася.

А и то старина, то и деянье.

Благословите, братцы, старину сказать,

 Как бы старину стародавную.

 Как бы в стары годы, прежния,

 Во те времена первоначальныя

5

 А и сын на матере снопы возил,

 Молода жена в при́прежи была,

 Ево матушка обленчива,

 Молода жена зарывчева,

 Молоду жену свою поддерживал,

л. 72 об., 10

 Он матушку || свою подстегивал

 Своим кнутиком воровинныем,

 Изорвался кнутик, он — березиной.

Как у нас на селе заспорил Лука с Петром, сомутилася вода с песком, у невестки с золовками был бой большой; на том на бою кашу-горюху поранили, киселя-горюна во полон полонили, репу с морковью подкопом взяли, капусту под меч приклонили. А я на бой не поспел, на лавочке просидел. В то время жили мы шесть братьев — все Агафоны, батюшка был Тарас, а матушка — не помню, как звалась; да что до названья? Пусть будет Маланья. Я-то родом был меньшой, да разумом большой. Вот поехали люди землю пахать, а мы шесть братьев руками махать. Люди-то думают: мы пашем да на лошадей руками машем, а мы промеж себя управляемся. А батюшка навязал на кнут зерно гречихи, махнул раз-другой и забросил далеко.

Уродилась у нас гречиха предобрая. Люди вышли в поле жать, а мы в бороздах лежать; до обеда пролежали, после обеда проспали, и наставили много хлеба: скирда от скирды, как от Казани до Москвы. Стали молотить — вышла целая горсть гречихи. На другой год батюшка спрашивает: «Сынки мои возлюбленные, где нам нынче гречиху сеять?» Я — брат меньшой, да разумом большой, говорю батюшке: «Посеем на печке, потому что земля та порожняя; все равно круглый год гуляет!» Посеяли на печке, а изба у нас была большая: на первом венце1 порог, на другом потолок, окна и двери буравом наверчены. Хоть сидеть в избе нельзя, да глядеть гожа.

Батюшка был тогда больно заботлив, рано утром вставал — чуть заря занимается, и все на улицу глазел. Мороз-то и заберись к нам в окно да на печку; вся гречиха позябла. Вот шесть братьев стали горевать, как гречиху с печи собирать? А я — родом хоть меньшой, да разумом большой. «Надобно, — говорю, — гречиху скосить, в омет2 свозить». — «Где же нам омет метать?» — «Как где? На печном столбе: место порожнее». Сметали большой омет.

Была у нас в дому кошка лыса: почуй она, что в гречихе крыса, бросилась ловить и прямо-таки о печной столб лбом пришлась; омет упал да в лохань попал. Шесть братьев горевать, как из лохани омет убирать? На ту пору пришла кобыла сера, омет из лохани съела; стала вон из избы бежать, да в дверях и завязла: таково-то с гречихи у ней брюхо расперло! Задние ноги в избе, а передние на улице. Зачала она скакать, избу по улице таскать; а мы сидим да глядим: что-то будет! Вот как брюхо у кобылы-то опало, я сейчас в гриву ей вцепился, верхом на нее ввалился и поехал в кабак. Выпил винца, разгулялся добрый молодец; попалось мне в глаза у целовальника ружье славное. «Что, — спрашиваю, — заветное аль продажное?» — «Продажное». Ну, хоть полтину и заплатил, да ружье купил.

Поехал в дубовую рощу за дичью; гляжу: сидит тетерев на дубу. Я прицелился, а кремня-то нет! Коли в город за кремнем ехать — будет десять верст; далеко; пожалуй, птица улетит. Думаючи этак сам с собою, задел невзначай полушубком за дубовый сук; кобыла моя рванула с испугу да как треснет меня башкой о дерево — так искры из глаз и посыпались! Одна искра упала на полку, ружье выстрелило и убило тетерева; тетерев вниз упал да на зайца попал; а заяц сгоряча вскочил, да что про меня дичины набил! Тут я обозом в Саратов отправился; торговал-продавал, на пятьсот рублев дичины сбывал. На те деньги я женился, взял себе славную хозяюшку: коли вдоль улицы пройдет, всю подолом заметет; малые ребятишки встречают, поленьями кидают. Не надо покупать ни дров, ни лучины; живу себе без кручины.

Уродился я ни мал, ни велик — всего-то с игольное ушко, не то с приворотную надолбу. Пошел я в лес, самое дремучее дерево рубить — крапиву. Раз тяпнул — дерево качается, в другой тяпнул— ничего не слышно, в третий тяпнул— выскочил кусок, мне, добру молодцу, в лобок. Тут я, доброй молодец, трои сутки пролежал; никто меня не знал, не видал, только знала-видала меня рогатая скотина — таракан да жужелица. Встал я, доброй молодец, отряхнулся, на все четыре стороны оглянулся, побрел по берегу, по берегу все не нашему. Стоит река — вся из молока, берега из киселя. Вот я, добрый молодец, киселя наелся, молока нахлебался . . . Пошел я по берегу, по берегу все не нашему; стоит церковь — из пирогов складена, оладьями повершена, блином накрыта. Вступил я на паперть, вижу двери — калачом двери заперты, кишкою бараньей задернуты. Тут я, доброй молодец, догадался, калач переломил да съел, кишку собакам отдал. Вошел я в церковь, в ней все не по-нашему: паникадило-то репя-ное, свечи морковные, образа пряничные. Выскочил поп толоконный лоб, присел — я его и съел. Пошел я по берегу, по берегу все не нашему: ходит тут бык печоный. в боку нож точоный. Кому надо закусить, изволь резать да кроить.

Текст напечатан А. Н. Афанасьевым без обозначения места записи, см.: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева, т. III. Под ред. М. К. Азадовского, Н. П. Андреева, Ю. М. Соколова. Л., 1940, № 425, с. 251—252. О наличии вариантов см.: там же, с. 456.

Старину скажу стародавнюю,

 Стародавнюю, небывалую;