Андрей Евдокимов - Площадь диктатуры
- Спецобслуживание! На таком развороте одной бутылки мало, уважительно поглядев на Горлова, сказал капитан и налил еще.
- Семь футов под килем! - перед тем, как выпить, сказал Горлов.
- Вы, случайно, не моряк? - спросил капитан.
- Не довелось, я - инженер, занимаюсь системами наведения, - морщась от лимона, ответил Горлов.
- По твоей части, - капитан толкнул сидящего у окна приятеля и повернувшись к Горлову, объяснил: "Толя у нас - командует БЧ-два*.
- Любой ракете - грош цена, если она на цель не наводится, - прохрипел Толя. - Извини, что так говорю - простыл.
- Прибудем, жена вылечит, - сказал капитан.
- На жену надейся, а сам не плошай, - отозвался Толя. - Доставай эн-зэ**, потом пополним.
- Сейчас и пополним, - сказал Горлов. Рядом как раз подкатилась тележка с сувенирами, среди которых были пятидесятиграммовые бутылочки армянского коньяка.
- Сколько стоит? - спросил он у стюардессы.
- Три сорок шесть, - ответила она, протягивая бутылочку.
- Сколько стоит все? - Горлов обвел руками тележку.
- Все? Тысячи две, две с половиной, точно не знаю, - растерялась девушка.
- Приказываю: узнать и доложить! - чувствуя, как заплетается язык, велел Горлов.
Оставив тележку, девушка ушла, а Горлов сгреб штук десять бутылочек и передал соседу: "Наливай!"
Стюардесса вернулась, ее лицо было удивленным и озадаченным.
- Одна тысяча восемьсот шестьдесят один рубль и сорок две копейки, заглядывая в бумажку, прочитала она.
- Значит, так, - сказал Горлов, вынимая из правого кармана конверт, в котором, - он точно помнил, - было отложено ровно две тысячи. - Коньяк нам, вино и конфеты - экипажу, вернее - его женской части, а остальное раздать пассажирам от... от совместного советско-венгерского предприятия... забыл, как называется. Короче, за дружбу. А это тоже нам, - добавил он, сняв с тележки несколько шоколадок и бутылку шампанского.
Они не успели выпить, как торопливо подошла Лариса.
- Что здесь происходит? - сердито спросила она у Горлова.
- Пьем в честь совместного "Венсовтрейда". Короче: за военно-морскую любовь! За дружбу со всей Восточной Европой! - провозгласил Горлов, протягивая ей чашку из-под кофе, до половины наполненную коньяком.
- Прекрати сейчас же, пассажиры кругом! - прошептала Лариса.
- И пассажиры с нами! - воскликнул капитан, и встав во весь рост, стал раздавать бутылочки с коньком по соседним рядам, куда мог дотянуться.
- Мужики! Офицеры! За ракетно-ядерный щит Родины! - закричал он на весь салон.
- Господи! Какой ты дурак! - выпив все, что было в чашке, тихо сказала Лариса. - Мой дурак!
- Возьмите сдачу, - стюардесса протягивала Горлову деньги, но смотрела вбок на Ларису, с таким изумлением, будто первый раз видела.
- А у вас что-нибудь еще есть? - спросил Горлов.
Девушка мялась, по-прежнему глядя на Ларису.
- Там, вроде, бутылок пять... На обратный рейс, - наконец вымолвила она.
- Неси все! Разве не видишь, у нас кончилось, - велел Горлов, отдавая назад деньги.
- Что ж тут поделаешь? Неси, - улыбаясь, подтвердила Лариса, - и командира с ребятами не забудь.
- Командир за штурвалом не пьет. У него же штурвал в руках, засомневался капитан.
- Он за штурвалом пить не будет. Поставит на автопилот, выпьет и снова штурвал возьмет, - вспомнив анекдот, разъяснил Горлов. - И вообще: с дамами не спорят, тем более - на судне. То есть - на воздушном судне.
Самолет тряхнуло, и Горлов услышал, как на приближающейся тележке глухо звякнули бутылки шампанского.
- По полста на всех хватит, - деловито сосчитал капитан.
Бутылки пошли по рукам, захлопали пробки, где-то впереди выстрелила пенистая струя, и раздался громкий смех.
- У вас, наверное, свадьба? - спросил кто-то.
- До свадьбы далеко, а сейчас - помолвка, - громко сказал Горлов и медленно выпил, глядя на Ларису - у нее вокруг глаз появились еле заметные морщинки от сдерживаемого смеха.
- Горько! Горько, ребята, - закричал кто-то и подхватил весь салон.
Горлов встал и обнял Ларису.
- Никогда не думала, что полюблю такого дурака, что такие вообще бывают, - шептала она. - Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.
* * *
Самолет шел на снижение в кромешной мгле, и Горлов увидел огни аэродрома только после приземления. Свет прожекторов был тусклым, казалось, что он не разгоняет, а, напротив, сгущает тьму. Перед уходом моряки долго прощались и, оставив адреса с телефонами, взяли с Горлова обещание приехать на охоту, когда сможет.
- В любое время! Наш пароход списывают, мы теперь долго на суше будем, - прохрипел моряк, которого звали Толей. С опухшим от насморка носом и красными, слезящимися глазами он выглядел совсем больным.
Они ушли, а Горлов остался на месте, как велела Лариса. Салон опустел, и в нем погасили лампы, включенным осталось только стояночное освещение. Аэродромные рабочие выносили какие-то ящики, из открытых люков задувал ледяной воздух.
Через полчаса Лариса освободилась, и они вместе вышли из самолета. По взлетному полю заметала сухая поземка, мороз кусал лицо, а до здания аэропорта было с полкилометра.
- Ты уверена, что меня пустят в гостиницу? - спросил Горлов. - На всякий случай возьми деньги.
- Милый, не беспокойся, я все устрою. А деньги тут никому не нужны, им свои тратить некуда - здесь же Север! - отворачивая лицо от ветра, ответила Лариса.
Наконец они добрались до гостиницы - ветхого домишки с одним единственным фонарем над дверью. Пока Лариса шепталась с дежурной, Горлов, чтобы согреться, прислонился к батарее отопления.
- Все в порядке, нам дали "люкс", - сказала Лариса. - Повезло с погодой - нет задержек, иначе ночевать пришлось бы в общей комнате.
Они поднялись на второй этаж и прошли до конца длинного, полутемного коридора. Горлов с трудом отомкнул дверь, за которой был тамбур с покосившейся вешалкой и комнатка, где едва помещались две кровати с тумбочкой между ними, журнальный столик на трех ножках, и две расшатанные табуретки.
- А удобства в коридоре, - виновато сказала Лариса. - Не закрывай дверь, мне нужно...
Она не договорила. Горлов прижал ее к себе и, не разбирая, стал целовать ее лицо и голову.
- Нет, нет, подожди! - она слабо охнула, попытавшись высвободиться, но он наконец нашел ее губы. Она снова вздохнула и отодвинулась только для того, чтобы он мог снять пальто: сперва с нее, потом с себя.
Он чувствовал смущение и непонятную неловкость, от которых нужно избавиться, и другого способа Горлов не знал, да и не хотел знать.
Не разжимая рук, он медленно подталкивал ее к одной из кроватей, срывая с себя и с нее одежду. Старенькое покрывало полетело на пол, они упали вместе, будто провалились в мягкую, пружинящую глубину.
"Белье совсем сырое, только бы она не простудилась", - успел подумать он, и Лариса обняла его за шею, крепко прижимая к себе. Потом показалось, что от пронзившего освобождения он теряет сознание и услышал ее глухой, задавленный вскрик.
- Сегодня я самая счастливая женщина на свет, - прошептала она после. - И самая стервозная.
- Почему? - удивился Горлов.
- Затащила тебя в такую дыру! Здесь между прочим тараканы, совсем недавно клопы с блохами вовсю прыгали. Только заснешь, они тут, как тут. По утрам в самолете весь экипаж чешется. Слава Богу, в прошлом году вывели.
- Хорошо, что нет тарантулов, а на блох и тараканов - плевать, сказал Горлов, прижимая ее к себе. Ее губы были теплыми и едва заметно дрожали.
- Сними все, - попросил он, накрывая ее поднятым с пола одеялом.
- Ты, правда, не сердишься за это убожество? - спросила она. - Я понимаю: это не для тебя. Ты - умный и богатый, ты привык к комфорту, но ты был мне так нужен, я не могла больше ждать.
- О чем ты говоришь? То, что с нами - для этого нет слов, нет названия, - говорил он. Ее глаза смотрели будто невидяще, словно затуманены, словно из них вот-вот прольются слезы.
- Погаси свет! Пожалуйста, погаси свет! - прерывающимся шепотом попросила она. - Завтра я буду самой несчастной женщиной в мире.
- Почему несчастной?
- Я слишком счастлива сейчас. Это такое счастье, как у чайки, которая первый раз взлетела в небо. Я только теперь поняла, что всю жизнь стремилась к этому. И теперь боюсь потерять, - шептала она, обнимая его все крепче, пока они не стали совсем вместе.
3.7 ТАК ЭТО И ЕСТЬ НЕБО!
Горлов проснулся один от холода и сырости и с трудом разглядел светящиеся стрелки часов - без десяти шесть. Его одежда была аккуратно разложена на соседней кровати. Натянув брюки и рубашку, он вышел искать уборную - на их этаже была только женская, мужская обнаружилась внизу. Он подставил голову под кран, облился из ладоней до пояса и долго растирался отсыревшим вафельным полотенцем размером в два носовых платка. Через все полотно расползся жирный, черный штамп: