Виктор Петров - Колумбы российские

Резанов поднял брови, задумался:

— Так вы опасаетесь бунта?

— Да нет, не думаю, до этого не дойдет, а вот некоторым может прийти мысль сбежать с корабля… это вполне возможно.

— Нам нельзя терять ни одного человека, Николай Александрович. Сегодня же попрошу дона Луиса распорядиться ловить беглецов, если такое случится, и доставлять их обратно к нам. А с пруссаками надо сразу же принять меры — изолировать их.

— Да как изолировать на таком маленьком кораблике?

— Средство, я думаю, есть хорошее. На время нашего пребывания в этом порту мы без них можем обойтись. Они нам нужны только в пути. Мне кажется, есть хороший способ… Пойдемте, лейтенант, на палубу… я вам покажу!

На палубе Резанов подвел Хвостова к борту.

— Посмотрите-ка в том направлении… Видите скалистый остров, покрытый деревьями… видите, как быстрое течение бьется бурунами о его скалы! Это же природная тюрьма. Сегодня же высадите бунтарей на этот остров, оставьте им провизии на несколько дней, и мы будем избавлены от этой заразы Снимем их с острова, когда подойдет время к отплытию домой, в Новоархангельск… Сбежать с острова они не смогут… я наблюдал за течением, течение там стремительное, и если попытаются вплавь добраться до берега, их унесет в открытое море, а потом эти острые скалы и страшные буруны — как я сказал, это природная тюрьма, где не нужно держать охраны Объясните пруссакам, что всякая попытка к бегству будет равносильна самоубийству… Остров — довольно далеко от берега и потом — это сильное течение… Люди нам нужны, как вы сказали, для возвращения в Новоархангельск. Скажите им, что там они будут списаны с корабля и смогут вернуться домой, в Бостон, на любом иностранном корабле, который зайдет в Новоархангельск. С сегодняшнего дня сократите команде отпуска на берег. Разрешение давайте маленьким группам в два-три человека.

Перевозка пятерых бостонцев в «ссылку» на остров — Хвостов назвал его островом Смирения — не обошлась без инцидента, виновником которого оказался все тот же эскулап Лангсдорф. Возбужденный доктор подбежал к Резанову:

— Этого нельзя позволить, барон, — он по-прежнему продолжал называть его бароном, — как можно посылать людей на пустынный остров, подвергать их жизни опасности… там ничего нет, нет крыши над головой… ведь это не русские ди… — он опомнился, хотел сказать «дикари», да во время остановился. — Русские привыкли к лишениям, а эти пять человек, представители цивилизованной германской нации…

Резанов насмешливо посмотрел на доктора:

— Вот мы этих «цивилизованных» пруссаков и научим хорошим манерам, которых и вам, почтенный доктор, я вижу, недостает! В следующий раз, когда посмеете повысить голос в моем присутствии, посажу вас под домашний арест… вам будет запрещено сходить на берег.

Резанов резко повернулся и ушел в свою каюту.

Лангсдорф, чувствуя свое бессилие, только яростно прошептал себе под нос: «Я вам этого никогда не прощу, барон фон Резанофф!»

Хвостов, делая вечером записи в судовой журнал, записал: «Свезено на остров пять человек английских матросов за дурное их поведение и за намерение к побегу, который открытый остров назвали "островом Смирения"».

С «ссылкой» пятерых бостонцев на «остров Смирения» разговоры среди матросов о привольной жизни в Калифорнии не прекратились. Верные люди доносили Хвостову о том, что матросы часто и охотно обсуждают прекрасный климат Калифорнии, сравнивают здешнюю жизнь с полуголодным существованием на Ситке, — эти опасные разговоры чреваты большими неприятностями. Если даже половина команды сбежит, то судно окажется не в состоянии отправиться в Новоархангельск.

Утром следующего дня после отправления бостонцев на остров отпросились два матроса, Кальянин и Полканов, пойти на речку постирать белье. Подошел полдень, матросы не вернулись. Встревоженный Хвостов послал патруль под командой мичмана Давыдова пойти на речку поискать матросов. Вернулись ни с чем. Матросы исчезли бесследно, точно их ветром сдуло с лица земли. Просьбы к испанцам о помощи в поисках дезертиров ни к чему не привели. Или матросы заранее сделали приготовления к побегу и с чьей-то помощью скрылись, или испанцы, несмотря на их заверения, что дезертиров будут ловить и возвращать на корабль, на самом деле, вероятно, даже не пытались их искать. Может быть, даже в их интересах было, чтобы матросы разбежались с судна.

В своем очередном письме вечером того же дня Резанов записал:

«Прекрасный климат Калифорнии, богатство хлеба, сравнение избытков ея с нашими недостатками и голодная опять впереди перспектива были повсечасно предметами разговоров у людей наших. Мы заметили наклонность их совсем здесь остаться и взяли меры свои. На третий день прихода, четверо бостонцев и один пруссак объявили мне, что желают остаться здесь… Велел я их свезти на один голой остров, где они во все время пребывания нашего до самого отбытия, содержались бы… Поставили мы на берегу пикет, а Гишпанцы дали конные объезды… но двое из матросов, Михаило Кальянин и Петр Полканов пошед на речку мыть платье бежали»…

Конча встала поздно на следующее утро после бала. Она долго не могла заснуть накануне, думая о событиях бала. В ее голове теснились мысли… в своих мечтах она видела себя вдали от берегов дикой Калифорнии, представляла себя в окружении высшего общества в столицах Европы. Она даже не думала о городе Мехико — городе-мечте большинства калифорнийцев. Мехико ей представлялся захудалым провинциальным городом. Сейчас она думала только о Резанове, человеке из другого мира, блестящего мира красивых женщин и блестящих людей типа Резанова. Она с некоторым внутренним удовлетворением вспоминала, как он не сводил с нее глаз, когда она танцевала с другими, видела, как его холодные, серо-стальные глаза внезапно теплели и выдавали его чувства, когда она поворачивалась к нему с улыбкой.

Утром, проснувшись, она опять стала мечтать о Резанове, мечтала о том, что она уже вышла за него замуж и вместе с ним поехала путешествовать в далекую Европу и потом поселилась в такой далекой-далекой, но уже милой ее сердцу России. В ее ушах все еще раздавались звуки его голоса, говорившего с ней с таким странным, экзотическим акцентом. Но уже в следующий момент она испуганно отогнала грешные мысли, выскочила из постели, бросилась на колени перед небольшой статуей Девы Марии и горячо просила простить ее за такие грешные мысли и мечты.

В ожидании приезда коменданта и губернатора Резанов с офицерами и доктором каждый день проводил в доме Аргуэльо. И каждый день непреодолимая сила сближала их с Кончей, хотя оба они боролись против этого притяжения по разным причинам. Резанову даже в голову не приходила мысль о женитьбе. Он знал, что был много старше ее — на целых 25 лет. И, конечно, большим препятствием было различие в их вероисповеданиях, православном и католическом. Часто, вернувшись на корабль и вспоминая Кончу, он старался отбросить мысли о возможности увлечения ею. Конечно, ничего серьезного не было в том, что он видел ее ежедневно.

Конча тоже боролась со своими сомнениями. Смешно, думала она, даже думать о том, что столь важный, высокопоставленный человек может увлечься ею, человек, все время которого так занято важными государственными делами.

И несмотря на все эти сомнения, они оба искали встречи друг с другом, с нетерпением ждали ставших теперь регулярными встреч за утренней чашкой шоколада. У них появилась возможность больше времени проводить вместе, когда Резанов попросил ее помочь ему в совершенствовании испанского языка. Он довольно сносно говорил по-испански, но хотел иметь больше практики в разговорном языке, и ему казалось логичным, что она помогала ему в этом. Каждое утро после завтрака они проводили время вместе в оживленных разговорах по-испански на самые разнообразные темы, смотря друг другу в глаза.

Время проходило быстро и незаметно. Нужно было возвращаться на корабль, и Конча смотрела на него своими яркими, живыми глазами, когда он на прощание склонялся и целовал ей руку.

— Сеньор всегда чем-то занят, — заметила она, когда он прощался с ней.

Резанов улыбнулся:

— Вы правы, сеньорита. У меня очень много забот и главная — это результаты встречи с губернатором Ариллага.

— О вам не нужно беспокоиться. Я об этом позабочусь и все устрою, — сказала она, всерьез веря в свои способности.

Резанов, не совсем принимая ее слова всерьез, с улыбкой сказал:

— Вы замечательная девушка, Кончита, самая необыкновенная девушка, которую я когда-либо видел и встречал и… самая красивая, — добавил он.

Конча улыбнулась:

— Я вам нравлюсь?

— Бесконечно!

Конча посмотрела на него и потом, сменив тему разговора, сказала: