Коллектив авторов - Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина
В то время как Яковлев, Бушуев и Тарле развивали национал-большевистские тенденции, наметившиеся после 1937 г., официальной линии, многие другие, пребывая в нерешительности, по-прежнему оставались на довоенных позициях исторической науки. Таких ученых несколько затруднительно отнести к настоящим «интернационалистам», поскольку их труды по большей части отстаивают русские претензии на этническое превосходство[150], однако эти «идеологические умеренные» выказывали упрямое нежелание полностью распрощаться с классовым анализом{825}.[151] Что важно, многие из них также участвовали в разработке историографии нерусских народов. Первой крупной работой, появившейся в военное время, стала «История Казахской ССР с древнейших времен до наших дней» под редакцией А.М. Панкратовой (1943 г.){826}. «По нашему мнению, — писал в своих воспоминаниях коллега Панкратовой Н.М. Дружинин, — нужно было освещать героическое прошлое не только русского, но и казахского народа, среди которого мы жили и с которым дружно работали»[152].
Будучи спорным проектом с самого начала, «История Казахской ССР» в конечном итоге определила судьбу целого жанра военной пропаганды, касающейся нерусской истории. В написании книги участвовали 33 ученых (работа велась в Алама-Ате): часть из них имела всесоюзную известность, другие были признаны на уровне республики. По мнению редколлегии, их работа была обобщением опыта русско-казахского взаимодействия в борьбе против царизма.
Появившись в ответ на призыв журнала «Пропагандист» в 1942 г. развивать описание нерусских боевых традиций, этот труд, помимо всего прочего, представлял собой новое толкование истории Средней Азии.
В частности, авторы отрицали применимость тезиса о так называемом «меньшем зле» к колонизации Казахстана в царское время, противопоставляя насильственный характер военных завоеваний в Азии более «прогрессивной» ассимиляции Украины и Грузии[153]. По словам Панкратовой, столь принципиальная позиция была обусловлена тем, что, изображая «царских колонизаторов, как носителей прогресса и свободы», невозможно «объяснить Великую Октябрьскую революцию, как освободительницу народов нашей страны». Значительная часть произведения, негативно характеризующего царскую колониальную политику, была отдана под рассмотрение множества восстаний против имперского правления[154].
«История Казахской ССР», являясь скорее серьезным научным трудом, чем вдохновляющей пропагандой, после выхода в свет в 1943 г. была номинирована на Сталинскую премию, по всей вероятности потому, что оказалась первым после 1937 г. крупным исследованием, посвященным нерусской союзной республике. А.И. Яковлев, которому поручили написать рецензию на книгу для Комитета по Сталинским премиям, дал в целом благоприятную оценку. Тем не менее он возражал против анализа, не проводившего четкого различия между царской колониальной политикой и набегами кокандцев и хивинцев. Утверждая, что имперская экспансия носила оборонительный, законный и, следовательно, ярко выраженный «прогрессивный» характер, он также ставил под сомнение особую роль казахского сопротивления царской власти, которую столь упорно подчеркивали авторы. В целом, писал он в заключение, книге не хватает благожелательности не только по отношению к политике Российского имперского государства, но и по отношению к самому русскому народу{827}.
Поскольку из-за рецензии Яковлева книгу «История Казахской ССР» могли снять с конкурса на Сталинскую премию, Панкратова и ее коллеги в конце 1943 г. направили протест напрямую В.П. Потемкину, руководившему исторической секцией Комитета по Сталинским премиям.
Они настаивали на том, что возражения Яковлева необоснованны, и книга является вкладом в мобилизацию всех сил на оборону страны, т. к. поднимает боевой дух граждан республики. Панкратова цитировала в свою пользу Ленина{828} и Сталина{829}, «Замечания» 1934 г. и другие партийные документы, касающиеся исторической науки. Особенно подробной критике подверглось яковлевское определение имперской экспансии в Казахстан, как прогрессивной и оборонительной. По мнению Панкратовой, Яковлев был неправ, проводя аналогию между прогрессивным собиранием земель русских при Иване Калите, Иване III и Иване IV и расширением территорий в XVII–XIX вв. В подтверждение она цитировала недавнее высказывание Яковлева на этот счет: «Русские цари по неизбежному ходу истории проводили общерусские тенденции и поддерживали безопасность русских границ и русского населения». Столь апологетическая трактовка царской политики, на взгляд Панкратовой, практически противоречила однозначно отрицательной оценке колониализма как экономической системы, данной Лениным. Особое внимание к восстаниям против царского колониального правления Панкратова объясняла тем, что сопротивление русскому царизму зачастую влекло за собой бунт против местных элит, таким образом подчеркивая неотделимость народного сознания от классового. Относительно стравливания казахов и русских, якобы провозглашаемого в книге, Панкратова предположила, что Яковлев без должного внимания прочитал описание взаимодействия двух народов: помощь казахов русским бунтовщикам, например Пугачеву, и участие русских крестьян в местных казахских мятежах. Панкратова писала, что рецензия Яковлева противоречит официальной политике, «ибо она наносит удар дружбе народов, лишает… народы СССР их боевых традиций и героев и даже их права на свою историю»{830}.
Возможно, Потемкин и читал письмо Панкратовой и ее коллег, однако он не предпринял никаких шагов, чтобы вернуть книгу в список номинантов на получение Сталинской премии. Огорченная таким решением, Панкратова в начале 1944 г. обратилась в Агитпроп к Александрову и Федосееву с просьбой о повторном рецензировании книги. Отказ Александрова был поучительным:«(1) Книга антирусская, т. к. симпатии авторов на стороне восставших против царизма; никаких оправданий для России она не показывает; (2) книга написана без учета того, что Казахстан стоял вне истории и что Россия поставила его в ряд исторических народов»{831}.[155]
Взбешенная столь явной демонстрацией русского шовинизма, Панкратова направила протест Жданову. Отстаивая «Историю Казахской ССР», она не упустила возможности осудить своих противников, включая Яковлева, Ефимова, Бушуева, Аджемяна и все руководство Агитпропа. Если допустить, что пересмотр негативной характеристики русского колониализма, данной М.Н. Покровским[156], необходим, возникает вопрос: может ли храбрость некоторых печально известных царских чиновников и их принадлежность к русской нации автоматически оправдывать переоценку их деятельности? Панкратова также ставила под сомнение правомерность отрицания героизма нерусских бунтовщиков лишь на том основании, что они отличились, сопротивляясь царскому колониализму или русскому этническому превосходству: «Меня особенно волнует именно эта последняя тенденция, которая может иметь крупнейшие последствия самого отравительного характера среди народов нашей страны. В настоящее время во всех советских республиках усиленно пишутся книги, посвященные истории отдельных народов. Интерес к своей национальной истории, к героическому прошлому своего народа, к бойцам за свободу и независимость исключительно возрос…» Панкратова настаивала, что книги, подобные «Истории Казахской ССР», способны объяснить реальную сущность царского колониализма и боевых традиций нерусских народов и в то же самое время они способствуют «дружбе народов, уважению и любви к великому русскому народу». Прося Жданова дать задний ход решению Александрова, Панкратова предупреждала, что отказ внести книгу в список претендентов на Сталинскую премию «вызовет глубокую обиду руководителей Казахской республики».
«Нельзя отнять у казахского народа его боевых героических традиций и объявить его народом без истории»{832}. Через несколько недель она обратилась к Щербакову, аргументируя важную роль книги наличием в ней данных, «касающихся пропаганды боевых и героических традиций народов СССР среди национальных частей Красной Армии»{833}.
Попытки Панкратовой спасти монографию, свидетельствующие о разворачивавшейся на советском историческом фронте борьбе, в начале 1944 г. были отражены Александровым и руководством Агитпропа, стремившихся перехитрить критиков и вернуть себе контроль над формированием официальной линии. Согласно установившейся практике, для этого следовало организовать конференцию, на которой обсуждались бы и решались спорные вопросы. Выводы становились общим руководящим указанием, и обычно это делалось путем публикации материалов конференции в журнале «Под знаменем марксизма». Очевидно, обсуждение должно было затронуть широкий ряд вопросов: по имеющейся информации предполагалось открытое обсуждение «Истории Казахской ССР», а также выдвинутого Тарле тезиса о положительном значении территориального расширения. Вот один из распространенных слухов: «Среди пропагандистов и преподавателей стали говорить о “пересмотре” важнейших общепринятых концепций, в частности, о том, что “Замечания” товарищей Сталина, Жданова и Кирова по вопросам истории “устарели”». Хотя несколько казахских специалистов отправилось в Москву весной 1944 г. для защиты своей работы, Агитпропу не удалось организовать даже неофициальное обсуждение{834}.[157] Столь же безрезультатно прошла встреча в Институте истории Академии наук приблизительно в то же время{835}.