Коллектив авторов - Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе

По приказу преемника фюрера гросс-адмирала Деница в Нидерландах начали формироваться полки морской пехоты для их вывода в Германию. Фельфе назначили командиром роты одного из таких полков. Однако морские коммуникации уже были перерезаны американским и английским флотом. Стала очевидной угроза плена, и масса жгучих вопросов, каждый из которых, как жало, вонзался в душу, мучил его. Что готовит ему судьба, как поведут себя победители — расстреляют, будут пытать, издеваться? Но он никому не причинил зла, никого не убил, не ударил, не оскорбил.

В день капитуляции Германии 8 мая 1945 года канадские войска взяли подразделение Фельфе в плен. Началось томительное заключение. Сначала старая крепость с казематами, окруженная глубоким, наполненным водой рвом. Затем английские лагеря для военнопленных. Они классифицировались по номерам от 050 до 010.

«Первый лагерь, — вспоминает Фельфе, — был настолько переполнен военнопленными, что даже не всем хватало места в бараках. Еду давали два раза в день в ограниченном количестве. Поэтому все время хотелось есть. Говорили, что это сортировочный лагерь и что уже отсюда будут направлять в зависимости от степени вины в другие лагеря. Английские офицеры и солдаты в первую очередь начали выявлять крупных эсэсовцев, которых доставляли в лагерь 050. Они считались кандидатами в покойники. На первых допросах я честно и без утайки рассказал о себе все, где служил, чем занимался, какое имел звание в СС. Следователи работали и днем и ночью. Первые дни шел интенсивный допрос. Наконец, объявили, что меня направляют в лагерь 030, из чего я сделал вывод, что попал в разряд опасных военнопленных.

В последующих лагерях условия содержания улучшились. На допросах, а их было очень много, следователей интересовала практически одна тема, что я могу сообщить о деятельности РСХА и VI управления. Я рассказывал все, что знал. Вел себя ровно, вежливо, но старался не заискивать и не лебезить. Постоянно чувствовал, что англичане, которые открыто представлялись сотрудниками разведки — «Сикрет интеллиндженс сервис», тщательно проверяли все сообщаемые мною сведения. После того, когда они убедились, что я действительно откровенен, их отношение ко мне улучшилось».

Между тем в лагере до Фельфе стали доходить слухи, что многие сдавшиеся в плен англичанам военнослужащие вермахта остались на свободе в составе своих частей и, более того, под началом своих прежних командиров. Поговаривали, что они скоро вновь будут сражаться, но на этот раз на стороне американцев и англичан против русских. Тайная враждебность западных держав по отношению к Советскому Союзу не была для Фельфе откровением. Ведь через него проходила определенная часть информации о закулисных сепаратных переговорах Аллена Даллеса о капитуляции Германии на Западе. Однако рассказы о концентрации нерасформированных немецких частей в английской зоне оккупации, а также на территории Нидерландов, Дании и Норвегии казались маловероятными и сомнительными.

Только после войны Фельфе узнал, что 24 мая 1945 года премьер-министр Англии Черчилль дал указание начальнику английского генерального штаба сэру Аллену Бруку разработать секретный план военных операций против Советского Союза, который предусматривал бы широкое использование бывших войск фашистской Германии. Нелегальная «немецкая армия Черчилля», как ее называли немецкие солдаты, просуществовала практически до начала 1946 года и была распущена только после решительных протестов Советского Союза.

Буржуазные правительства западных стран никогда не питали симпатий к Советскому Союзу. Именно Англия и Франция в 1938 году в Мюнхене пошли на политические уступки Гитлеру, чтобы столкнуть фашистскую Германию с Советским Союзом, но, оказавшись затем жертвами германской агрессии, они были вынуждены, спасая себя, заключить союз со своим идеологическим антиподом — СССР.

Медленно и монотонно тянулось время в лагере. Иногда приходили письма из дома. Одно из них доставило прискорбное известие о смерти отца. Читая письмо, Фельфе чувствовал, как, не подчиняясь ему, бегут по щекам слезы. В памяти возникли далекие картины детства и образ отца, строгого, но любящего, доброго, честного человека. «Вот она жизнь, призрачна и скоротечна, как мало сделал я для отца, даже не бросил прощальную горсть земли на могилу», — думал про себя Фельфе и от боли ему хотелось закричать, чтобы услышали все: — Не будьте жестокими, люди, любите друг друга. Ведь жизнь одна и нет ничего более ценного в этом мире, чем человеческая жизнь». Прошло полтора года, как Фельфе находился в плену. Наконец наступил день, когда, получив от лагерной администрации свидетельство, что он не является военным преступником и не обвиняется в нарушении прав человека, Фельфе вместе с партией военнопленных был доставлен в город Мюнстер в лагерь для интернированных. Случайно от переводчика, немца, Фельфе узнал, что проживавшие до войны в Мюнстере освобождаются немедленно, как только сообщат свой бывший домашний адрес. На следующий день, прогуливаясь вдоль лагерного забора, он разглядел название близлежащей улицы и номер дома: Мюллерштрассе, 43. Желание как можно скорее обрести свободу было настолько велико, что он решил рискнуть и пойти с заявлением в комендатуру. Хитрость удалась. Без проволочек он получил документ об освобождении. Не дожидаясь обеда, Фельфе и его лагерный знакомый, бывший оберлейтенант, подошли к проходной. Сердце учащенно забилось: вдруг сорвется и вместо освобождения отправят в карцер. Внимательно посмотрев документы, часовой коротко бросил «О'кей» и показал рукой на выход. Стараясь идти спокойно, они дошли до угла забора и, завернув за него, бросились наутек подальше от лагеря. С попутным поездом в багажном вагоне Фельфе доехал до Бад-Хоннефа под Бонном, где жила сестра жены. На календаре стояло 31 октября 1946 года. За плечами остались страшная война, восемнадцать месяцев плена, целая жизнь. Началась новая жизнь. Какой она будет?

Через две недели в Бад-Хоннеф приехала из Берлина жена с сыном. Почти два года не видел их Фельфе. Сколько радости было от этой долгожданной встречи. «У Инги стали печальные глаза, раньше этого не было, она заметно похудела, но по-прежнему красива, — думал, глядя на жену, Фельфе. — Вот оно счастье — быть среди близких после долгой разлуки и чувствовать, как оттаивает и обдает тебя животрепещущим теплом замершее сердце». Двухлетний сын Ули прыгал у отца на коленях, издавая смешные и непонятные звуки, из которых приятно ласкало слух одно четко выговариваемое ребенком слово — папа. Отца это приводило в восторг.

Через некоторое время Фельфе с семьей перебрался в Рендорф, маленький зеленый городок в Рейнской области. У хозяйки виллы снял он две комнаты и только тогда по-настоящему огляделся вокруг. В детстве он любил составлять из игральных карт отца многоэтажные игрушечные домики, а затем сильно дуть на них, наблюдая, как в одно мгновение разлетается картонное сооружение. Послевоенная Германия напоминала Фельфе развалившиеся карточные домики из игры его детства. Дорогой ценой заплатили немцы за 12-летнее господство нацистов.

Миллионы погибших, сотни тысяч инвалидов, оставшихся без кормильцев семей, сирот. Многие города лежали в руинах и развалинах. В стране царил хаос. Люди голодали. Резко упал курс марки. Процветал черный рынок. Как маятники двигались туда и сюда потоки беженцев и переселенцев. Миллионы немцев охватил шок, внутренняя опустошенность, полная политическая апатия, страх перед будущим. Германия потеряла четверть довоенной территории. Она была разделена на зоны оккупации.

В восточной зоне, в Дрездене, по-прежнему жила его мать. Захватив с трудом добытые две банки американской тушенки и какие-то еще продукты, Фельфе отправился в Дрезден. «По имевшемуся адресу мать разыскал довольно быстро. Уже по одному виду понял, что горя она хлебнула с лихвой: вся осунулась, поседела, глаза провалились. Увидев меня, мать замерла и вдруг заплакала. Потом мы с ней побывали на могиле отца. Там, стоя у простого креста, я попросил прощения, что не смог выполнить сыновний долг и проводить отца в последний путь.

Свой красивый Дрезден я не узнал, как будто атомный смерч пронесся по нему. Шли мы с матерью по Пражской улице и почти ни одного целого дома. Тогда мать рассказала, что бомбили, почти не переставая, два дня. Словно эпилептик в припадке дергался в конвульсиях город от разрывов тысяч фугасных бомб. Мать спаслась в бомбоубежище, но когда на следующий день выбралась оттуда, то чуть не сошла с ума — все было в развалинах, горело, трещало. Огонь и пепелище. Спустя месяцы все еще вытаскивали из-под обломков погибших. Позже подсчитали — одних только 35 тысяч погибших. Были случаи, когда вывозившие трупы санитары не выдерживали, лишались рассудка. Долго стояли мы с матерью у развалин родного дома, где прошло как будто не мое, а чужое детство, и слезы навертывались на глаза. «Нет, трагедия войны не должна больше никогда повториться, живым надо за это бороться», — думал я».