Писатели США о литературе. Том 2 - Коллектив авторов

начинают жить на широкую ногу, и тут-то они и попадаются. Теперь уж им, хочешь не хочешь, приходится писать, чтобы поддерживать свой образ жизни, содержать своих жен, и прочая, прочая,— а в результате получается макулатура. Это делается отнюдь не намеренно — всему виной спешка. Всему виной то, что они пишут, когда им нечего сказать, когда вода в кбЛодце иссякла. Всему виной честолюбие. Раз изменив самим себе, они стараются оправдать эту измену, и мы получаем очередную порцию макулатуры. А бывает и так: писатели начинают читать критику. Если верить критикам, когда те поют тебе хвалы, приходится верить й в дальнейшем, когда тебя начинают бранить, и кончается это тем, что ты теряешь веру

в себя. Сейчас у нас есть два хороших писателя, которые не могут писать, потому что они начитались критических статей и изверились в самих себе. Не брось они работать, у них иногда получались бы хорошие вещи, иногда посредственные, а иногда и совсем плохие, но то, что хорошо_;—осталось бы.. А они начитались критических статей и думают, что надо создавать только шедевры. Такие же шедевры, какие, по словам критиков, выходили раньше из-под их пера. Конечно, это были далеко не шедевры.. Просто вполне сносные книги. А теперь эти люди совсем не могут писать. Критики обесплодили их.

— А кто это такие?

— Имена вам ничего не скажут, и, может быть, за это время они написали что-нибудь новое, опять испугались и опять страдают бесплодием.

— Что же все-таки происходит с американскими писателями? Выражайтесь точнее.

— Видите ли, о прошлом я ничего не могу рассказать, потому что в те времена меня на свете не было, но в наши дни с писателями бывает всякое. В определенном возрасте писатели-мужчины превращаются в ворчливых бабушек. Писательницы становятся Жаинами д’Арк, не отличаясь, однако, ее боевым духом, И те и другие мнят себя духовными вождями. Кого онц за собой ведут—это неважно. Если последователей не находится, их изобретают. Тем, кто зачислен в последователи этих людей, никакие протесты не помогут. Их обвинят в предательстве. А, черт! Чего только у нас не бывает. Но это еще не все. Есть и такие, кто пытается спасти душу своими писаниями. Это весьма простой выход. Других губят первые деньги, первая похвала, первые нападки, первая мысль о том, что они не могут больше писать, первый случай, когда они убеждаются, что ничего другого делать не умеют. А бывает, что писатель и сам не знает, что ему нужно. Генри Джеймсу были нужны деньги. Ну и, конечно, больших, денег он не видал.

— А вы?

— У меня много других интересов. Жизнью своей я очень доволен, но писать мне необходимо, потому что, если я не напишу какого-то количества строк, вся остальная жизнь потеряет для меня свою прелесть.

— А что вам нужно?

— Мне нужно писать, и как можно лучше, и учиться в процессе работы. Кроме того, у меня есть моя жизнь, я ею очень доволен, жизнь у меня просто замечательная.

— Охота на куду ?

Да, охота на куду и многое другое.

— А что—другое?

— Много чего—разное.

— И вы знаете, что вам нужно?

— Да.

— И вам действительно доставляет удовольствие делать то, что вы делаете сейчас—такая чепуха, как охота на куду?

— Не меньше, чем посещение Прадо.

— И вы ставите знак равенства между Прадо и куду?

— И то и другое мне необходимо. Не говоря о прочих вещах.

— Ну конечно. Иначе не может быть. Но неужели это действительно что-то дает вам?

— Дает.

— И вы знаете, что вам нужно?

— Совершенно точно, и я получаю то, что мне нужно.

— Но это стоит денег.

— Деньги я всегда заработаю, кроме того, мне везет.

— Значит, вы счастливы?

— Да, пока не думаю о других людях.

— Значит, о других вы все-таки думаете?

— Да, конечно.

— Но ничего для них не делаете?

— Ничего не делаю.

— Совсем ничего?

— Ну, может, так, самую малость.

— А как вы считаете—ваша писательская работа стоит того, чтобы ею заниматься,— может она служить самоцелью?

— Да, конечно.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно уверен.

— Такая уверенность, должно быть, очень приятна.

— Да, это очень приятно—сказал я.—Это единственное, что приятно в писательской работе без всяких оговорок.

— Беседа принимает весьма серьезный оборот,— сказала моя жена.

— Это очень серьезная тема.

— Вот видите, есть же такие вещи, к которым он относится серьезно,— сказал Кандисский.—Я знал, что для него существуют и другие серьезные проблемы, помимо куду.

— Почему сейчас все стараются обойти этот вопрос, отрицают его важность, доказывают, что здесь ничего не добьешься? Только потому, что это очень трудно. Для того чтобы это стало осуществимо, требуется, наличие слишком многих факторов.

— О чем это вы?

— О том, как можно писать. О том уровне прозы, который достижим, если относиться к делу серьезно и не знать неудач. Ведь есть четвертое и пятое измерения, а ими можно овладеть.

— Вы верите в это?

— Я это знаю.

— А если писатель сладит с такой задачей, тогда что?

— Тогда все остальное уже будет неважно. Это самое значительное из всего, что писатель способен сделать. Может быть, он потерпит неудачу, это весьма вероятно. Однако некоторые шансы на успех у него есть.

— По-моему, то, о чем вы говорите, называется поэзией.

— Нет. Это гораздо труднее, чем