В. Маяковский в воспоминаниях современников - Коллектив авторов

В нем чувствовалось желание быть корректным в этом буржуазном, втайне враждебном к нему доме. Повторяю: так держат себя победители.

С приветом, со словами дружбы и признания обратился Маяковский к Пастернаку, обменивался шутливо незначащими репликами с Цветаевой. По всей видимости, он был в отличном расположении духа, полон энергии, как хорошо заряженный аккумулятор. Это было торжество жизни, молодости, удачи и силы.

Вскоре мы встали из–за стола и далеко за полночь разошлись восвояси по снежной, безлюдной Москве, раскрытой настежь для великого будущего.

1953

Б. Ф. Малкин . Воспоминания

ВЦИК, только что избранный на Втором съезде советов, сделал попытку собрать ленинградскую литературно–художественную интеллигенцию. Крупнейшие писатели, артисты, художники были приглашены в Смольный на заседание. Пришло всего пять–шесть человек и среди них – Владимир Маяковский. Он поразил всех нас при этой первой встрече своим кипучим темпераментом и остроумием. Видно было, что его горячо и радостно волновали мероприятия молодой советской власти. Маяковский рассказал, что при старом режиме он дважды сидел в тюрьме и привлекался по делу московской большевистской организации 1.

На заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов б марта 1922 г. Владимир Ильич очень одобрительно отозвался о стихотворении Маяковского "Прозаседавшиеся", напечатанном тогда в "Известиях". "Не знаю, как насчет поэзии, – сказал Владимир Ильич, – а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно" 2.

В тот же вечер мы позвонили Маяковскому и рассказали ему о выступлении Владимира Ильича. Маяковский был крайне взволнован и обрадован. Не удовлетворившись телефонным разговором, он приехал к нам поздно ночью, заставил передать ему всю речь Ильича и долго расспрашивал о съезде.

Маяковский ездил в рабочие районы и читал там свою пьесу "Мистерия–буфф". Я был на одном из таких чтений в Рогожско–Симоновском районе 3 и впервые наблюдал Маяковского в рабочей аудитории. Надо было видеть, с каким восхищением слушали рабочие своего революционного поэта.

Во время дискуссии о профсоюзах Маяковский, внимательно за ней следивший, глубоко сочувствовал ленинской позиции. Однажды он явился к нам в Центропечать с интересным предложением:

– А что, если в "Мистерию–буфф" вставить специальное место о дискуссии, зло высмеять и разоблачить троцкистов и буферников?

На другой же день Маяковский попросил нас проредактировать вновь изготовленный им текст. Получилась очень острая, политически яркая вставка, бичующая с ленинских позиций весь наглый антипартийный блок тогдашних оппозиционеров.

Вставка относится к пятому действию. Кузнец, разнимая спорящих, говорит:

Товарищи,

бросьте,

здесь вам не профсоюзы.

Имеется вариант реплики машиниста, до сих пор не опубликованный:

Что толку в профдискуссии, милый Пров,

Бухарин-то с буферами,

а паровоз-то и без колес, а не то что без буферов 4.

Маяковский переживал смерть Ильича, как глубокую личную потерю.

Решение написать большую вещь о Ленине, которое давно уже созрело у Маяковского, еще сильнее у него укрепилось 5. По мере написания Маяковский читал нам отрывки из своей поэмы, а закончив, попросил, чтобы мы организовали несколько читок ее.

– Я обязательно должен почувствовать, – говорил Маяковский, – как воспринимают поэму партийная аудитория и товарищи, лично знавшие Ильича.

Одну из таких читок мы устроили на квартире покойного В. В. Куйбышева, который восторженно отозвался о поэме. Вторая читка была организована в МK ВКП(б) для партийного актива 6. Впервые партийный актив столицы слушал Маяковского, прочитавшего поэму с исключительным мастерством и подъемом, и наградил поэта бурными продолжительными аплодисментами.

Неизгладимо запечатлелось у меня в памяти одно из последних выступлений Маяковского – чтение им поэмы "Ленин" на заседании в Большом театре 21 января 1930 г. в траурную ленинскую годовщину. Весь зал, глубоко взволнованный, слушал эту прекрасную поэму и бурей аплодисментов приветствовал Маяковского, лучшего, талантливейшего поэта нашей эпохи. Аплодировало все Политбюро.

Маяковский был потрясен этой овацией.

О. В. Гзовская . Мои встречи с поэтом

Мои первые встречи с Маяковским относятся к его юным гимназическим годам. Он часто заходил к моему брату, из комнаты которого доносились громкие споры, и особенно выделялся зычный голос Маяковского. Брат учился тогда в Третьей московской гимназии.

Сверкающие темные глаза, вихрастые волосы, озорной взгляд, всегда энергичный, с быстрой сменой мимики очень красивого лица – таким я помню тогда Маяковского.

Раза два или три происходили у меня с ним беседы. Я была тогда еще очень молодой актрисой Московского Малого театра. Это был сезон 1906–1907 гг.– начало моей сценической жизни. Я играла роль Эрики в пьесе Макса Драйера "Молодежь" и роль Теи в пьесе Зудермана "Праздник жизни".

Я спросила Маяковского – бывает ли он в театре, на что он мне ответил: "Не люблю я Зудерманов, на такие пьесы ходить не стоит. Сыграли бы вы что-нибудь настоящее, а то знаменитость, а играет не то". Я рассердилась на смелого юношу и решила о театре с ним не беседовать.

В то время большой популярностью среди революционной молодежи пользовалось стихотворение поэта Тарасова "Тише". Это стихотворение я узнала от моего брата. В нем говорилось о том, как в одиночном заключении политический узник встречает морозный рассвет. Стихотворение очень сильное, глубокое и трагическое.

В гимназии брата был концерт, на котором я выступала с чтением этого стихотворения. На концерте был и Маяковский. Дня через два после этого я встретилась с Маяковским у нас в передней. Рядом с ним стоял скромный белокурый гимназист – Сережа Медведев. Они оба были довольны моим репертуаром.

– Здорово вы читали, – сказал Маяковский, – сильно... Наш Медведев дрожал как в лихорадке: боялся, как бы вам, артистке императорских театров, не попало за это выступление, – и он расхохотался раскатистым мальчишеским смехом.

Я ему ответила:

– Погодите, не то еще будет, я теперь готовлю "Каменщика" Брюсова и "Море" Гессена – профессора Петербургского политехнического института.

Медведев и Маяковский тут же уговорили меня прочитать им мои новые работы. Стихотворение Гессена я помню не целиком и привожу часть текста:

Ночь бушует... На берег, на берег скорей!

Мчится буря на вольном просторе,

И на битву с позором и гнетом цепей

Высылает бойцов своих море!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Беспощадные волны на черный утес

Налетают могучею ратью

И в предсмертной тоске, диким воплем угроз,

Предают исполина проклятью.

И шумит океан, необъятно велик,

И шумней и грозней непогода.

И сливается с ней мой восторженный крик:

Свобода! Свобода!

Молодежь была довольна. Маяковский заявил:

– Вот это уж лучше, чем умирающий лебедь Бальмонта 1.

Помню, из комнаты брата, когда приходил к нему Маяковский, не раз доносились тюремные частушки, сочиненные студентами и дошедшие до гимназистов. Громкими молодыми голосами они распевали их. Некоторые частушки помню до сих пор:

В одиночном заключенье

Привыкали как могли.

Ах вы, сени, мои сени,

Сени новые мои.