Сергей Переслегин - Япония
В Йокогаме и Токио погибло 143.000 человек, а всего в краю Канто лишились жизни более 200.000 японцев. Этот рекорд не был перекрыт атомной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки.
Разрушительные силы природы господствуют на японской земле безраздельно, и если цивилизация есть ответ на вызов,[5] то культура Ямато представляет собой ответ на вызов со стороны стихийных бедствий.
Во всяком случае, две черты японского национального характера, особенно резко проявившиеся в Тихоокеанской Войне, — фатализм и неприхотливость, доходящая до стоицизма, — обязаны своим происхождением сейсмической нестабильности страны.
С землетрясением нельзя бороться. От него невозможно спасти жизнь, не говоря уже о накопленных богатствах. И Япония не знала сокровищниц, циклопических стен, грандиозных дворцов и величественных храмов. Но равным образом Япония не знала героев бого— и тираноборцев, ее легенды не прославляли безумцев, дерзающих бросить вызов судьбе. Японцы точно знали, что непреодолимую силу нельзя преодолеть…
Это породило культуру утонченную и жестокую, ориентированную на смерть, а не на жизнь. Слов нет, и для европейца героическая смерть часто служит достойным завершением жизненного пути. Но для японца она представляет собой единственную возможность придать жизни высший смысл.
Р.Киплинг сказал: "Запад есть запад, Восток есть Восток, И вместе им не сойтись…" Но, однако, есть Японский Дальний Восток, где слиты в единой культуре «дао», пришедшее с материка, и «время», принесенное волнами Тихого океана; неизменность древней суровой природы гор и изменчивость тайфунов и землетрясений. В этом отношении современная Япония, в которой уживаются "сады камней" с парками аттракционов и сейсмоустойчивые небоскребы с бамбуковыми храмами, должна восприниматься, как причудливое переплетение знаковых структур Запада и Востока.
Конструкторы, создававшие перед Второй Мировой Войной японские ударные авианосцы, стремились воплотить в этих кораблях дух западного прагматизма и практицизма. Ни одной лишней тонны водоизмещения, ни одного «пустого» квадратного метра полезной площади. Все было направлено на обеспечение еще одного узла скорости или размещение дополнительного самолета на ангарной палубе… гигиену команды сводили к обливанию матросов водой из шланга, размеры камбуза ограничивали так, что "усиленный рацион" пилотов начинал напоминать паек заключенного в тюрьме умеренного режима. И, тем не менее, в проектах обязательно предусматривалось специальное помещение для медитации.
Жесткость природных условий объясняет японскую привычку довольствоваться малым и ставить духовное выше материального. Даже советские эсминцы и немецкие подводные лодки времен Второй Мировой Войны превосходили по обитаемости современные им японские линкоры и авианосцы (достаточно сказать, что рабочее межпалубное расстояние на семидесятитысячном линкоре «Ямато» нигде не превосходило 160 см). Великолепные боевые характеристики японских кораблей, прежде всего — тяжелых, так называемых «вашингтонских», крейсеров — были получены во многом за счет экономии на удобствах экипажа. С другой стороны, привычка недооценивать материальные факторы дорого обошлась японцам. В войне это проявилось и как неумение организовать сколько-нибудь приемлемое медицинское и вещевое обеспечение войск (офицеры-летчики в тропиках не имели противомоскитных сеток), и как патологическая склонность к атакам, не имеющим даже теоретических шансов на успех.
В отличие от США, население которых представляет собой сплав всевозможных национальностей и народностей, японский этнос подчеркнуто мононационален и оставался таковым на протяжении всей «видимой» истории страны.
Мы достаточно слабо представляем себе древнейшее население Островов. Принято считать, что это были айны, пришедшие, видимо, с севера — через Камчатку и Курильские острова, и полинезийцы, осколки великой Тихоокеанской цивилизации. Судя по малочисленности, Японию первого тысячелетия до нашей эры населяли, скорее всего, потомки рыбаков, унесенных от родных берегов течениями и ветрами.
В середине тысячелетия страна встречает первую и единственную в своей истории волну завоевания: с юга Корейского полуострова пришли племена, носители энеолитической Яеи-культуры. В дальнейшем будет возрастать мирное влияние материка на Японию: с Запада в страну проникнет буддизм и конфуцианство, железо, иероглифическое письмо, — но на протяжении двух с половиной тысячелетий Острова не испытают ужасов и «ломки» военных нашествий. Даже монголам, не привыкшим к поражениям, придется признать, что с военной техникой Средневековья десантные операции через Японское море и Корейский пролив не могут иметь успеха.
Японию принято сравнивать с Англией. Но с Дуврских скал в ясный день виден французский берег, что же касается пролива между Страной Восходящего Солнца и Страной Утренней Свежести, то он имеет в ширину около ста восьмидесяти километров и представляет собой «ворота», через которые тихоокеанские тайфуны прорываются в Японское море. В результате Япония как нельзя лучше была защищена от неприятельского нашествия, но вместе с тем была обречена на изоляцию. Только полинезийская тихоокеанская культура может рассматриваться как более яркий пример цивилизации-изолянта.
Японская мифология этно— и топоцентрична. Идзанаги, младший из пяти поколений Древних богов, стоя на небесном мосту со своей супругой, взбаламутил Океан длинным копьем; капли воды, стекающие с копья, породили Острова. Из левого глаза Идзанаги создал затем солнечную богиню Аматерасу, которая стала матерью первого японского императора Дзимму. С тех пор (VII столетие до н. э.) по глубочайшему убеждению японцев императорский род не прерывался: поныне страной правят прямые потомки Создателя Вселенной, его дочери — богини Солнечного Света и объединителя страны тенно Дзимму. Собственно, в очень хорошем приближении эта формула передает для европейца (но, конечно, не для японца) все содержание исконной религии народа Ямато — синтоизма.
Позднее "Путь местных богов" слился с буддизмом (в неортодоксальной традиции, близкой, насколько можно судить, к современному понятию "дзен"). Хотя лингвисты находят в японском языке какие-то следы синто-буддистского антагонизма, в душах японцах эти религии соединились вполне гармонично. Попытки великого Мейдзи запретить буддизм и полностью вернуться к вере предков встретили в народе не то чтобы противодействие, но полное непонимание того, о чем идет речь. Промучившись двадцать лет, живой бог махнул на все рукой и объявил свободу вероисповедания (1889 г.).
Если в истории Европы почти всегда можно разделить политические, религиозные, идеологические и культурные императивы (Испания при Филиппе II — исключение, которое лишь подтверждает правило), то японская картина мира удивительно синтетична. В декабре 1941 г. японские летчики плакали от счастья, узнав о предстоящем налете на Перл-Харбор. Им предстояло достичь просветления и погибнуть за Императора в одном из самых красивых сражений в Истории. И тогда на родине предков в их честь возведут храмы.
Историки связывают образование японского этноса с возникновением в III веке н. э. (через тысячу лет после Дзимму) племенного союза Ямато. Под влиянием ли Китая и Кореи, под давлением ли местных условий, но формирование государства пошло в Японии по феодальному (причем едва ли не западноевропейскому феодальному) типу. И дальше на протяжении тысячелетия с лишним в стране уживались черты раннего, развитого и позднего феодализма с элементами чего-то напоминающего не то ленную, не то номовую, не то полисную систему.
Тяжелые природные условия привели к тому, что в Японии прибавочный продукт был очень низок (по европейским или даже китайским меркам). Соответственно власть при всем желании не могла изымать много людей из производства и поддерживать огромные регулярные армии. В результате в стране выделился тонкий слой профессиональных воинов, вся жизнь которых в буквальном смысле от дня рождения до минуты смерти была связана с боевыми искусствами и подчинена строжайшему кодексу чести. Фатализм и бесстрашие, вообще свойственные японскому народу, развились в среде самураев в яростное пренебрежение к своей и чужой жизни.
Сеппуку есть не просто ритуальное самоубийство, но самоубийство, поставленное самураям в обязанность, и притом нарочито мучительное. И мальчиков-самураев в пятилетнем возрасте обучали, как не потерять сознание от боли, когда вспарываешь себе живот деревянным ножом.
(Заметим, однако, что самурайская практика ритуального самоубийства вкупе с непрерывными внутренними «разборками» отнюдь не привела к физическому уничтожению военной касты. В отличие, например, от Франции, где аристократическая культура дуэли всего за два столетия свела в могилу почти всю феодальную знать.)