Дмитрий Соколов - Исцеляющее безумие: между мистерией и психотерапией

– Давайте я расскажу вам все с самого начала. Этот камень – подарок Сатира.

– Когда я была маленькой, мы не жили на мельнице. Мы были гораздо беднее. Папа, в сущности, был крестьянином, хотя всегда читал книги и старался на них походить. А мама крестьянкой быть не хотела. Хотела, чтобы я училась, учила меня как могла, папе кровь, как могла, портила, чтобы заработал денег и перебрался в город, а папа не торопился, и вообще, я думаю, никогда этого не хотел. Ну, не важно. Короче. Мне было 15 лет, когда к нам в гости приехал Сатир. Такой человек, которого я прозвала Сатиром. Понимаете, у каждого человека есть свой прообраз, это, в общем, тоже своя судьба, и он был козлоногим и противным, как Сатир, хотя одет был просто шикарно, и улыбался просто во все стороны. Ну вот. Я вообще не знаю, чего он приехал, но он остановился у нас на несколько дней.

– Он понравился маме?

Она кивнула и проглотила комок.

– Она просто влюбилась. Ее можно понять: она всю жизнь стремилась в общество, а тут оно пришло к ней на дом, само, и рассыпалось в комплиментах. А мне он сплел венок из купленных цветов, и я бы его надела на огородное чучело, да смелости не хватило, и я эту дрянь таскала целый вечер.

– А к папе он тоже пробовал подкатить. У нас был здоровенный яблочный сад. Папа там что-то делает, а он подходит и спрашивает, почему папа не опрыскивает деревья каким-то там средством, это позволило бы больше выращивать яблок. А папа ему отвечает: «Я не выращиваю яблоки». Тот: «А что же вы делаете?» А папа: «Я славлю Бога». Я думаю, он такое в книжке вычитал, но все равно красиво и хорошо получилось.

– Но Сатир не отстал. Через какое-то время он был просто везде. Чем он папу таки победил, так это своей эрудицией. Папа любит разгадывать кроссворды. Он получал такой журнал с кроссвордами, вечером он садился их решать и спрашивал всех, когда не знал. Сатир отвечал ему всегда, хоть убей, каждый раз. Папа поражался, как много он знает. Потом, уже под конец его пребывания у нас, он рассказал мне причину, почему он так здорово разгадывает кроссворды. Он сам их придумывает для этого журнала. То есть он, конечно, все равно ужасно эрудированный, но, как оказалось, в таких забавных границах, то есть здесь все шиворот-навыворот. Я не знаю, как это объяснить…

– Я понимаю. Бывают такие поэты, которые творят язык, на котором все потом разговаривают, и их стихи всем кажутся самим совершенством, но это может быть уже не потому, что прекрасны стихи, а потому, что само понятие прекрасного выросло на основе этих стихов. Это что! В каждой семье…

– Подождите же! Дайте досказать всю эту муть. Я знаю, что вы меня понимаете. Да, вот, Сатир стал везде. Больше всего, конечно, с мамой. Они обсуждали городскую жизнь, наряды, модные книги, и он при этом так складывал пальцы и отставлял мизинец. Я один раз захожу – а у мамы пальцы точно так же! Но этого было мало…

– И он начал ухаживать за тобой.

– Откуда вы знаете? Это все так просто, да? Он стал ухаживать за мной, и это тоже было не так уж плохо, то, се, пококетничать, но…

– Он захотел на тебе жениться.

– ЭТО ВСЕ ТАК ПРОСТО, ДА? Вы меня сейчас до слез доведете. Мама очень хотела, чтобы он на мне женился. Она разговаривала со мной, обнимала, все уже придумала, где мы будем жить, и так далее. А он тоже так увлекся этим, и я долго дурочку играла, пока не увидела, что у них все так серьезно, и ка-ак послала его! И тогда ко мне прибежала мама, а он, такой несчастный, заперся у себя в комнате, а мама устроила мне скандал. Я ей сказала: «Нет, нет, нет и еще раз нет», и тогда она сказала, что раз я мать не слушаю, когда она хочет для меня счастья, то не будет мне счастья в жизни, и что как я ее поразила, так судьба меня поразит.

Она подняла на меня глаза и сказала:

– Я проклята, Пьетти.

После нескольких маленьких минут молчания она досказала:

– Сатир уехал, но прежде научил маму как-то странно зарабатывать деньги. Я так и не знаю, каким образом, она время от времени ездила в город и привозила много денег. Мы купили мельницу и переехали сюда. Потом мама заболела и умерла. Она так меня и не простила.

– Да, а камень – это подарок Сатира. Перед отъездом он спросил меня, что я приму от него в подарок: кольцо, камень или цветы. Я сказала: камень, и получила вот это. Он же серый снаружи, никто не знал, что так красиво внутри. Просто после маминой смерти у меня была сильная депрессия, и я, чтобы выйти, однажды пошалила, ну, посуду побила, тряпки порвала. Он упал, кусок откололся. Отец отдал его кузнецу – это тот человек – чтобы он разрезал и отполировал. Половину нам, половину ему.

– И этот камень оказался моей судьбою.

– Сегодня мне снилось, что я стою в пустыне, где страшно жарко, а в моей тени собралась куча зверушек. И им хорошо, они в тени, а я на самом солнцепеке. Мне аж обидно стало, я передвинулась, они за мной. Что скажете, господин душевед?

– Замечательный сон. Тень твоя, но использовать ее могут только другие. Это объединяет тебя с твоим любимым камнем.

– Что он не знает о скрытой в нем красоте?

– Да, и у камня все еще сложнее. Впрочем… То есть чтобы стал виден его рисунок, который могут увидеть, конечно, только другие, его надо особым образом разрезать и отполировать. До это никакого рисунка, вообще говоря, и нет.

– Нет, он есть, и весь он – как судьба: уже сделан и только до поры запечатан.

– Да, он как судьба: разрежешь так – один рисунок, поперек – совсем другой. Впрочем, есть камни попроще, кристаллы или однородный смеси, их как ни разрежешь – все одно.

– И есть такие люди с одной судьбою?

– Да, наверное. Только, Паола, мне кажется, это не про тебя.

– Мою судьбу ты знаешь.

– Не совсем. Что будет, когда стрела долетит до цели?

– Я уйду из чужого мира.

– Ты имеешь в виду этот?

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты же сам ушел скитаться и тебе ведь, наверное, некуда вернуться?

– Мне не нужно возвращаться. Это все – моя земля, на север я пойду или на запад.

– Ну вот, значит, земля – твоя стихия. И, наверное, люди на ней. Но моя стихия другая.

– Что это, Паола?

– Это море. Я увидела его в пять лет – и сразу поняла. А поняла, что поняла, только лет в пятнадцать. Смешно, полжизни уходит на то, чтобы познакомить голову с сердцем.

Она замолчала.

– Что ты поняла, Паола?

– Что живу в чужой стране, а жива я – там. Что мне ничего здесь не надо, просто войти в него и уплыть.

Она улыбнулась; у нее была родинка на щеке.

– Я так однажды и сделала. Не нарочно; это было прошлым летом. Я пошла купаться, заплыла, легла на спину, предавалась кайфу, там был видно солнце, потом закат. А потом оглянулась, а меня унесло за скалы. Я вначале испугалась, поплыла, но течение было очень сильное, и я решила, что не выплыву. Ты не поверишь, но мне стало так хорошо и удобно. Я опять легла на спину; совсем стемнело. Нет, я даже не на спину, я свернулась в комочек, закрыла глаза и сказала волнам делать со мной что угодно. А потом я заснула. А потом, не знаю когда, проснулась, потому что меня шваркнуло о камень. Меня вынесло к берегу, на другой только пляж. Ну, тогда я уже поднапряглась и вылезла. Там меня увидели какие-то мужики, которые решили меня обязательно отвезти куда-то в город. Я насилу от них отговорилась, убедила, что я нормальная, отдохнула и назад поплыла, на свой пляж.

– Ничего себе.

– Вот так, как видишь, не приняло меня море. Значит, не судьба, не пришло время. А я судьбе послушная, я терпеливая, ждала, пока будет можно. Иногда так трудно было ждать – не расскажешь. А теперь появился камень, а в нем всадник, и я теперь как он, одинокий на берегу. Он ждет свою стрелу, даже грудью к ней повернулся.

Замолчала.

– И когда стрела долетит?

– Я поеду к морю и уплыву за касатками.

После завтрака мы с мельником одновременно подняли головы и сказали:

– Скажите, Вы…. -

и рассмеялась. Мы остались на веранде, где кушали. Паола ушла к себе. Я сам не знал, что хотел ему сказать. В сущности, я подумал, это просто собрание двух старых куриц, которых страшат выверты потомства. Как я попал в такую роль? Один сумасшедший как отрезвляет другого? Он сказал:

– Вам еще не хочется сбежать отсюда?

Я ответил:

– Нет, что вы. Ваша дочь…

– Понравилась вам. Я рад. Как и вы ей.

– Вы и этому рады?

– Поверьте, если б вы завтра попросили ее руки, я бы согласился не раздумывая.

(«Оп-па, – наткнулся я. – Мама номер два».)

– Вы так боитесь ее… ее планов?

– Да. И еще я боюсь – я боюсь того, что не боюсь их. Вы понимаете?

– Мне кажется, да.

– А я – нет. Ее безумие – это мое безумие, я это знаю. Просто она решительнее меня…

– Господи, да что вы имеете в виду?

– Я знаю, когда это все в ней родилось. Я сам в ней это зародил. Когда этот человек – она вам рассказывала? – вился вокруг нашего дома, а я вел себя как тряпка, как дурак, а она мучилась, я хотел ее успокоить. Мы поехали на море, гуляли, и я рассказал ей легенду. Как вы относитесь к легендам?