Е. Адлер - Земля и небо. Записки авиаконструктора
Ю.И.Пионтковский
Еще издали с волнением стараюсь разглядеть на знакомом военном аэродроме каждое подозрительное пятнышко: нет ли следов аварии? Вдруг вижу – да вот же он, красно-белый красавец, стоит в общем ряду с буро-зелеными самолетами. Вывод: раз Пионтковский отрулил на сторону, значит все в порядке.
Впервые за эти полмесяца непрерывного напряжения, граничившего с пределом человеческих возможностей, блаженно расслабляюсь. Несмотря на бодрящий обдув, на меня наваливается накопившаяся усталость. Пока снижались и доворачивались по всем правилам на ВПП, даже вздремнул. Очнулся от толчка колес о землю.
Подойдя к нашему самолету, мы увидели Пионтковского, который с достоинством, даже несколько высокомерно, давал пояснения окружившим его военным.
– Какую скорость получили при испытаниях?
– 552 км/ч.
– Какова бомбовая нагрузка?
– 120 кг на внутренней подвеске.
– Маловато. А какое вооружение?
– Один неподвижный ШКАС впереди, второй, на вертлюге – сзади.
– А снизу защиты нет?
– Огонь вниз, градусов на пять, можно вести и назад между килями.
– Какая конструкция?
– Смешанная.
– Как с устойчивостью, управляемостью?
– Устойчив на всех режимах. Нагрузки на ручку и педали в допустимых пределах. Взлет и посадка просты. Считаю, что самолет доступен летчику средней квалификации.
– Какие у самолета недостатки?
– На мой взгляд, никаких. Впрочем, полетаете сами, тогда и поговорим.
Оглянувшись, Юлиан Иванович увидел нас с Холоповым и оживился. Хлопнув меня по плечу, сказал:
– А, и ты здесь.
– Какие замечания, Юлиан Иванович?
– Расскажу по дороге. Поехали.
– А как же с актом приемки-передачи?
– Машину передавать не будем. Испытания предстоят совместные. Теперь, пока институт будет устанавливать свою контрольно-записывающую аппаратуру, нам здесь делать нечего. Поехали-поехали.
На другой день, проснувшись дома с сильнейшей ангиной, я все- таки позвонил на завод:
– Андрей Иванович, как дела?
– Нормально. А у тебя?
– Я слег.
– А мы тут немного повеселились. Потом еще до трех ночи просидели за преферансом.
– Ну и здоров же ты!
– Ладно, поправляйся. А я сейчас еду в Чкаловскую.
Ну что за человек! Какая хватка! Забежит в свои кабинетик, на ходу подпишет бумаги, подсунутые ему секретарем, конечно, не читая их, затем, как заведенная машина, снова помчится в цех, на аэродром или в главк. Никаких совещаний, никогда никого к себе не вызывает. Если что-то срочное, сам спешит на место с обычной песней «Надо сделать!» да еще с такой неподражаемой жалостливой ноткой в голосе. Ну кто тут устоит перед главным инженером?
Однажды, когда на его столе скопилась куча бумаг, а мы куда-то с ним торопились, секретарь обратился к нему:
– Андрей Иванович, просмотрите, пожалуйста.
Он сгреб своей растопыренной пятерней все бумаги и молча засунул в мусорную корзину.
– Андрей Иванович, что вы делаете? Вдруг там есть что-то важное.
– О важном напомнят. Все. Поехали на Летно-испытательную станцию.
Его стремительность заражала окружающих. Сказать, что он был любимцем конструкторов или рабочих было бы неверно, но с ним работалось легко, его просьбы выполнялись как приказы, он был доступен и понятен, вездесущ и всеведущ, был душой завода.
Его слабостью были карты, вино и женщины. Когда выдавался свободный вечер, мы запасались вином или пивом и могли просидеть за преферансом ночь напролет. Конечно, вскоре я начинал клевать носом, а он, будоража всех, рассыпает карты и шутки, приговаривая:
– Люблю эту работу!
Весной 1939 года был закончен первый этап госиспытания нового самолета и «наверх» отправили предварительное заключение. Заявленные конструктором основные данные НИИ ВВС подтвердил, но, разумеется, сопроводил бочку меда ложкой дегтя: и вооружение слабовато, и радионавигационное оборудование бедновато, да то, да се.
14 июля Сталин пригласил к себе Яковлева вместе с военными летчиками; с ними поехал и ведущий инженер по летным испытаниям Института ВВС Холопов.
– Вася, – спрашивал я его потом, – не растерялся ли ты там?
– А что?! Я вошел и доложился, как положено, а он и говорит: «Садитесь». Затем он стал меня расспрашивать о самолете, а я отвечал все так, как есть. Яковлеву, я видел, это не нравилось, но он вмешиваться в разговор не стал.
– А он-то что, Сталин?
– Помолчал, а потом спросил: «А воевать-то на нем можно?».
– Если доработать кое-что, то можно.
Он затем порасспросил еще летчиков, поблагодарил всех и отпустил, а Яковлев остался.
Вскоре нам стало известно, что самолет решено запустить в серию на одном из лучших авиазаводов в Москве.
После небывалого в моей жизни напряжения в работе наступило затишье. Я вместе со своим шурином и его братьями на первомайские праздники 1939 года отправился в деревню на утиную охоту. Купив на перроне «Правду», я своим глазам не поверил: на первой странице указ: «За создание нового боевого самолета наградить ОКБ-115». Среди других:
«…Орденом Ленина – Яковлева, Хромова, Ястребова, Пионтковского…
Орденом Трудового Красного Знамени – Демешкевича, Жирова…
Орденом Красной Звезды Адлера, Виганта, Синелыцикова, Трефилова, Шехтера…
– Костя, Костя, – кричу я своему шурину, – ты только посмотри!
– А это ты видел? – спросил он, прочтя указ. – Под передовицей.
Там находилось специальное отдельное постановление о награждении Яковлева легковым автомобилем ЗИС и 100 тысячами рублей.(6*)
– Нет. Не обратил внимания. Вот это да!
– А с охотой как? Может быть отставим?
– Как так? Награда наградой, а утки утками.
Вернувшись из деревни, я как раз поспел на церемонию вручения наград. Сам Калинин левой рукой подавал коробочки, а правой пожимал руку. Когда подошла моя очередь, я протянул свою левую руку, а правой ответил на рукопожатие. Не пожалев своей светло-коричневой кожаной куртки, проделал в ней отверстие и накрепко привинтил «Красную Звезду» всего с четырехзначным номером. Мне казалось, что и сочетание цветов получилось гармоничным и все окружающие смотрят на меня с удивлением и восхищением.
Особенно я заважничал перед своей сестрой, которая всегда смотрела на меня свысока, с детства подчеркивая свое превосходство в возрасте, учебе и талантах. А тут вдруг «Женька-дурак», «философ несчастный» утер ей нос.
Если этот успех немного вскружил мне голову, и то ненадолго, то АэС закусил удила. Когда Сергей Трефилов, став тогда официальным начальником КБ, разлетелся к нему насчет дележа ста тысяч, тот его обрезал, сказав:
– Деньгами-то награжден Яковлев, а не коллектив. Премирование, конечно, будет, но попозже, через Наркомат(7*)
– Все равно, с вас причитается, – не унимался Трефилов, – нужно устроить банкет на весь свет.
Ничего не нужно, успокойтесь. Лучше займитесь паркетом, опять везде грязь.
Тем временем слава об успехе ОКБ Яковлева облетела авиапромышленность, и сюда устремились и стар и млад. Новые конструкторы, стараясь оттеснить аборигенов, наперебой предлагали «блестящие» идеи, которые без надлежащей проверки принимались на веру и вносились в техдокументацию по указанию Кирилла Виганта, ставшего первым заместителем главного конструктора. При постройке дублера, также порученной мне, а затем при его летных испытаниях многое было исправлено и доведено до ума, исправлено на ходу, но, увы, в серийных чертежах должного отражения это не получило.
6* Всего орденами и медалями наградили 43 человека. Ю.И.Пионтковский кроме ордена получил автомобиль ЗИС и 20 тыс. рублей. Для премирования работников ОКБ было выделено 100 тыс. рублей, премии получили 100 человек. – Прим. ред.
7* Наркомат авиационной промышленности создан в январе 1939 г. – Прим. ред.
Нараставшая неразбериха в серии вынудила Яковлева отозвать меня с аэродрома и направить на серийный завод в качестве своего представителя.
Там, на сборочной линии, выстроились разношерстные самолеты. На одном из них вместо исходной компактной шкворневой пулеметной установки монтировалась громоздкая, смахивающая на застекленную птичью клетку, пулеметная турель конструкции Г.М.Можаровского и И.В.Веневидова. На другом, по соседству, устанавливалась выдвижная башня, сконструированная способным конструктором Г.И.Гудименко. Эта башня хорошо вписывалась в контур фюзеляжа в походном положении, но безобразно портила обтекаемость самолета в боевом, выдвигаясь в воздушный поток именно тогда, когда самолету и нужна наибольшая скорость.
На всех самолетах ставились «усовершенствованные» стойки шасси, которые были переконструированы местным работником серийного завода Л.П.Курбалой так, что к каждой из них стала подходить пара отечественных колес вместо исходного одного американского. Однако эти колеса не вписывались в габариты мотогондол, а похабно выпирали наружу. Оборудования тоже напичкали сверх меры, и оно устанавливалось, как будто нарочно так, чтобы все, что можно, выпирало в воздушный поток.