Александр Широкорад - Чудо-оружие СССР. Тайны советского оружия
В своей статье Понятовский ссылался на другую статью, вышедшую перед этим в газете «Северный краевед». Разыскать этот номер оказалось очень трудно, потому что весь тираж был уничтожен сразу же после выхода, и ни одного номера не сохранилось ни в одной библиотеке и ни в одном архиве. Как выяснилось, тогда же из музея исчез и сам дневник, хранившийся под № 978 в запасниках музея с самого его основания в 1919 г. Этот дневник был передан музею кадуйским краеведом и собирателем старины Семеном Фоминых, который утверждал, что получил его в старые времена еще от своего деда, который в молодости много путешествовал по Сибири и Дальнему Востоку — он был геологом-изыскателем. Каким образом записки Карамышева попали в руки путешественника, неизвестно и вряд ли когда будет известно, если случайно не отыщутся новые данные. Один из работников музея, доживший до наших дней, сообщил, что дневник изъяли работники ОГПУ сразу же после публикации в «Северном краеведе», и с тех пор о нем никто не слышал. С содержимым этих записок был знаком только помощник директора В. И. Любен-кович, которому удалось их полностью расшифровать к 1929 г., он-то и был автором публикации в местной газете, на которую обрушилась «Вечерняя Москва». Чекисты увезли 70-летнего старика с собой, и больше он в Кадуе не появлялся. Через несколько месяцев родственникам было сообщено, что краевед скоропостижно скончался в Москве, но на похороны Любенковича их никто не приглашал, и сейчас даже неизвестно, на каком кладбище он похоронен. Такая вот история.
Но эта история на исчезновении дневника Карамышева вовсе не заканчивается, потому что спустя 40 лет в шведском журнале «Чудеса науки и техники» появилась статья историка и публициста Рейнара Хагеля из Стокгольма, в которой довольно пространно (в связи с недостатком информации, надо полагать) рассказывается о «весьма необычайном» открытии, сделанном в XVIII веке малоизвестным русским ученым Александром Карамышевым, и свидетелями демонстрации которого 27 января 1776 г. в Петербургском Горном училище, кроме многочисленных студентов, были также известные минералоги Леман, Брикман и Канкрин. Леман впоследствии в своем труде «Проблемы минералогии» в главе, посвященной Карамышеву, записал такие слова: «Демонстрацией своего аппарата Карамышев доказал возможность из всякого непрозрачного известнякового шпата удвояющий камень произвести искусством» (то есть известняку придать кристальную прозрачность бесцветного исландского шпата, с которым производился опыт).
Брикман, также присутствовавший при эксперименте, привел в одном из своих трудов слова русского ученого, обращенные накануне демонстрации к студентам Горного училища: «Господа студенты! Сегодня я покажу вам придуманное мной действие над горными породами. Оное действие сводится к приданию идеальной прозрачности горным телам… Я не раз задумывался на рудниках Урала над сей задачей… Изобретенный мной аппарат пока еще несовершенен, но он уже действует. Вот, смотрите, господа! Сие открытие если не нам, то нашим потомкам зело будет нужно… Еще мала сила оного аппарата, но представьте химика и геогноста, вооруженного сим „просветителем“! И металлург, и геогност, и химик усмотрят под землей всякие руды и металлы, увидят нутро печей, узрят суть чудесных превращений вещества…»[39]
Следует заметить, что Карамышев не было просто преподавателем. Он закончил Екатеринбургское горное училище, Московский и Упсальский университеты, под руководством самого Карла Линнея блестяще защитил свою диссертацию о сибирских растениях. Карамышев известен также своими многочисленными трудами по минералогии, химии и геогнезии (геологии). Кроме того, Карамышев был также избран членом-корреспондентом российской и шведской академий.
Основываясь на свидетельствах авторитетных ученых XVIII столетия, Рейнар Хагель нисколько не сомневается в том, что прибор для создания невидимости физических тел был создан Карамышевым на самом деле, а публикация в «Вечерней Москве» послужила лишь маневром, чтобы отвлечь внимание от дневника ученого, сведениями из которого правительство намерено было воспользоваться в своих собственных целях в обстановке строжайшей секретности. Но что-то помешало сталинским ученым применить это величайшее изобретение на практике, и не решаясь признаться в том, что изобретение Карамышева в конце концов вполне могло оказаться несостоятельным, швед немедленно уводит своего читателя в совершенно противоположном логическому выводу направлении.
«Загадки начинаются сразу же после демонстрации русским ученым своего изобретения перед студентами Горного училища в Санкт-Петербурге 27 января 1776 г., — записал Хагель. — Карамышев, оказывается, не опубликовал ни строчки о своем открытии, до самой своей смерти в 1791 г. он не проронил по этому поводу ни звука! Неожиданно для всех блестящий молодой ученый покидает в 1779 г. столицу и занимает должность… директора ассигнационной конторы в Иркутске! В этой незавидной должности он пребывает 10 лет и лишь под конец жизни возвращается — нет, не в столицу, он занимается поисками руд в зоне Колывано-Воскресенских заводов. И это очень странно! Исследователь, ученый, перед которым открывалось блестящее поле деятельности, по доброй воле оставляет науку и забивается в глушь, какой тогда был Иркутск, чтобы заняться совершенно несвойственным ему чиновничьим делом… Но, быть может, он делает это не по доброй воле? Может быть, это почетная ссылка?»[40]
Нет, о ссылке с политической подоплекой не может быть и речи. Карамышев не только не принадлежал к какой-нибудь военной или дворцовой группировке, но вообще и физически не имел с ними контакта, а также никогда не занимался литературной деятельностью. Так что отъезд его в Сибирь можно считать одной из многочисленных загадок этой истории.
Что касается принципиальной возможности «видеть сквозь камень», так дело в том, что непрозрачных тел в принципе не существует. Когда мы говорим, что какой-то материал непрозрачен, то это означает только одно — он непрозрачен для световых волн и, следовательно, для нашего взгляда. Только это. Туманная дымка непрозрачна для видимого света, но прозрачна для инфракрасных лучей, человеческое тело — для рентгена, стальная пластинка — для гамма-частиц, земной шар — для нейтрино. Следовательно, задача сводится, во-первых, к оптимальному подбору проникающих излучений, а во-вторых, к конструированию систем, преобразующих невидимые волны в зримое изображение. Эти две задачи и решает не без успеха современная интроскопия.
Рейнар Хагель предположил, что Карамышев просвечивал известняк с помощью электромагнитного поля. Но это все предположения. Возможно, что отгадка тайны Карамышева лежит в архивах НКВД, которое в 1929 г. конфисковало найденные кем-то когда-то дневники выдающегося русского ученого и экспериментатора XVIII столетия, и в которых он, согласно заявлению сгинувшего бесследно в подвалах того же НКВД Любенковича, подробно описал принцип действия своего изобретения.
А теперь мы из XVIII века перенесемся в конец XIX. В 1896 г. в местечке под Кишиневом родился Иван Петрович Лемишев.[41] После окончания церковно-приходской школы он несколько лет помогал отцу в ведении сельского хозяйства, а затем его удалось по знакомству пристроить учеником аптекаря в одно из кишиневских фармацевтических заведений, откуда Ивана вскоре выгнали «за отсутствие всяческой трудовой дисциплины». К этому времени началась Первая мировая война, но от мобилизации на фронт Лемишев уклонился, его все по тому же знакомству устроили на военный завод, с которого рабочих на фронт не брали. Там Лемишев познакомился с будущим легендарным красным командармом — недоучившимся студентом Ионой Якиром, который был почти его земляком. Это знакомство помогло Лемишеву занять ряд руководящих постов сначала в Бессарабском губревкоме, а затем и в Одесском губпарткоме.
Но карьера партаппаратчика не привлекала Лемишева, а может, начались склоки. Во всяком случае, он покидает Одессу и едет в Киев. Там Лемишев в 1922 г. закончил школу авиационных мотористов, затем поступил в авиационное училище в Москве, где познакомился с Павлом Гроховским, также начинающим изобретателем, который прошел аналогичный пути Лемишева путь под началом другого командарма — Павла Дыбенко.
Гроховский оказался то ли способнее, то ли пробивнее, и карьера его резко пошла вверх, а Лемишев так и остался комиссаром-воентехником, скитаясь по различным секретным базам Красного Воздушного Флота. За ним, правда, числилось несколько довольно интересных изобретений, которые даже испытывались на полигонах ВВС РККА, но в разработку они не пошли. Это были всякие прицелы и артиллерийские дальномеры для устанавливавшихся на бомбардировщиках и штурмовиках по методу Гроховского полевых орудий, а также некоторые оптические и механические приспособления, сигнализирующие экипажу самолета об атаках сзади и снизу. На том, вероятно, и закончилась бы изобретательская карьера Лемишева, но в 1937 г. судьба свела его с выпускником Московского авиационного института — молодым инженером Александром Васильевичем.