Анатолий Маркуша - НЕТ

Не можете Вы не понимать, что даже у самого гениального Генерального бывают и промахи, и слабости, и упущения…

Можете располагать мной. С уважением…" – И он расписался своим четким прямым почерком.

Хабаров отправил письмо заказной авиапочтой и старался больше о нем не думать.

Три дня подряд он ожесточенно купался и загорал. Виктор Михайлович хорошо плавал и с удовольствием подолгу не вылезал из моря. Выбравшись из воды, испытывая приятное чувство легкости во всем теле, и ласковый озноб кожи, и тупую расслабленность в руках и ногах, Хабаров с наслаждением жарился на солнышке, вовсе не замечая окружающих. Человек по натуре общительный, он не стремился заводить знакомств, ему не хотелось вести пустых курортных разговоров, ему было и так хорошо: один на один с морем, один на один с солнцем…

На четвертый день его потянуло в кино. Хабаров с удовольствием посмотрел кинохронику, поскучал во время основного фильма: на экране было понакручено что-то невероятно Длинное, псевдопсихологическое и чтобы досмотреть такое до конца, требовалось немалое терпение. Но он высидел до победней точки. Выходя из душного скрипучего зала – стулья были расшатаны и все время жалобно попискивали, – Хабаров подумал: "Хорошо бы теперь мяса поесть".

На ресторан он не рассчитывал, там кормили невкусно, как сказал бы Акимыч: "На уровне филиала столовой второго класса". Виктор Михайлович остановился у кромки тротуара и стал ждать. Мимо проскочило такси с зеленым глазком, но он не сделал никакой попытки остановить машину. Прошла еще одна разукрашенная шашечками "Волга", но и ее он пропустил. Наконец Хабаров увидел то, что ему было нужно: свободное такси, на номере которого значились буквы ГРС. И тут он решительно проголосовал.

– Комар джоба, кацо, – сказал Хабаров, опускаясь на сиденье рядом с шофером.

– Комар джоба, комар джоба, – улыбнулся водитель и показал великолепные ровные, будто специально подобранные один к одному, зубы.

– Как план? – спросил летчик. – Сколько осталось?

– Нормально план, – сказал шофер, – семь рублей осталось.

– Считай, что план сделан. Поехали ужинать, – сказал Хабаров.

– Куда вы хотите ехать?

– Что за вопрос – в Грузию!

– Ва! В Грузию… Грузия – большая страна. Может быть, в Батуми хотите? Может быть, в Гагру?

Хабаров умел нравиться людям. Умел с удивительной легкостью находить общий язык с совершенно незнакомыми, случайными попутчиками. И через пять минут он уже покорил водителя, и они решили поехать не в Гагру, не в Сухуми, не на Пицунду, славившиеся своими питательными заведениями интуристского и неинтуристского класса, а в тихое местечко Леселидзе. Как следовало из слов водителя, там была маленькая придорожная столовая, даже не столовая, а скорее закусочная, заправлял в которой б-а-а-альшой специалист своего дела Нико Ванадзе.

- Сациви будет! Пальчики оближешь. Чанах будет! За качество ручаюсь. Шашлык организуем! А что еще человеку надо?..

И было все: нежнейшее сациви из индейки; был острейший соус сацибели, чуть-чуть вяжущий рот и тончайшим образом пахнущий травкой хмели-сунели; была свежейшая, с божественным ароматом кинза; был совершенно бесподобный шашлык, в меру жирный, самую малость отдающий дымком… И немедленно, как по мановению волшебной палочки, сколотилась отличная, преимущественно шоферская компания.

Пили легкое вино, произносили длинные тосты, обсуждали достоинства автомобиля "мерседес" и жарко спорили о рентабельности маленьких "фиатов", хвалили "Волгу" и единодушно ругали "москвича".

Выпили за родителей, выпили за детей, выпили за сестер и братьев всех присутствовавших и за исполнение желаний каждого…

Хабаров давно не чувствовал себя так легко и так беззаботно.

Уже перемешалась русская и грузинская речь, уже завязались сепаратные разговоры, уже компания начала медленно расползаться на отдельные группки, когда поднялся водитель-таксист и, требуя общего внимания, постучал ножом по краешку тарелки.

– Дорогие друзья, – сказал водитель, – я предлагаю: пусть скажет слово наш друг, наш гость и организатор этой компании Виктор.

Предложение встретили одобрительно.

Хабаров встал. Начал медленно, словно преодолевая тугое сопротивление крутого подъема:

– Мне хочется поднять этот бокал за самого главного человека, который непременно встречается в жизни каждого. Для одного это может быть учитель, раскрывший ему глаза на жизнь. Для другого – врач, отогнавший болезнь от его постели или вернувший жизнь его ребенку. Еще для кого-то это может быть женщина, давшая любовь и радость…

– Как говорит! – тихо сказал водитель. – Настоящий толибаш!

– Мне хочется поднять этот бокал, – продолжал летчик, – за то, чтобы у каждого из нас обязательно был свой главный человек. И чтобы мы всегда помнили о нем, всегда были ему преданы.

Мальчиком я решил научиться летать и пошел в аэроклуб. Тогда было много аэроклубов и много таких мальчиков, которым обязательно надо было летать! Признаюсь, сначала мне не повезло: инструктор все время ругал меня, и я робел, и у меня ничего не получалось… И тогда инструктор доложил командиру звена: "Легче выучить медведя, чем этого человека". Командир звена слетал со мной и, кажется, согласился с инструктором. "Ты жмешь из ручки масло и поэтому не чувствуешь самолета, – сказал командир звена, – ты без толку крутишь головой во все стороны и поэтому не видишь земли на посадке, ты не умеешь переключать внимание и не можешь сосредоточиться на главном. Тебе лучше не летать". Но я очень хотел летать, хотя и не умел объяснить это моим учителям – я был очень застенчивым мальчишкой.

И мне велели идти к командиру отряда и доложить ему, что я кандидат на отчисление. Что было делать? Пошел. Командир отряда выслушал мой рапорт. Посмотрел на меня веселыми глазами и спросил: "Летать хочешь?" Я сказал: "Хочу. Очень даже хочу". И он велел мне сесть в самолет и поднялся со мной в воздух. "Не старайся, – крикнул командир отряда, – смотри, какие коровы чудные по полю ходят". Я посмотрел на поле. Коровы были, правда, чудные. Сверху они казались толстыми и коротконогими. Потом командир отряда велел: "Посчитай самолеты справа". Я посчитал. Самолетов оказалось четыре, как сейчас помню: два – выше, один – чуть сзади и на нашей высоте, еще один – ниже и далеко позади.

Командир отряда все время разговаривал со мной, смеялся и шутил. Я даже не заметил, как мы зашли на посадку и приземлились. Мне казалось, что полета вообще не было. Уже на земле командир отряда сказал мне: "Ты будешь летать, если перестанешь бояться". Я не понял и спросил: "Чего бояться?" Он засмеялся: "Всего – земли, инструктора, командира звена, своих ошибок, самого себя. Понял? Летчик должен быть умным и смелым".

Мне хочется поднять этот бокал за командира отряда. Все, что случилось в моей жизни потом, случилось благодаря ему. Он сделал меня летчиком и, я надеюсь, человеком. Я пью за светлую память командира отряда Серго Гогоберидзе…

И все поднялись, и молча обмакнули по хлебной щепотке в вине, и, не чокаясь, выпили…

На пятый день Хабаров подумал: "Интересно все-таки, ответит Генеральный или не ответит?" И тут же усилием воли отогнал от себя эту мысль.

На шестой день, проходя через просторный вестибюль гостиницы, Виктор Михайлович свернул к маленькой загородке и, склонившись у полукруглого окошечка, сам того не ожидая, спросил:

- Мне ничего нет?

Девушка ответила заученно-бодро:

– Пишут покуда, – потом, вроде что-то вспомнив, смущенно улыбнулась и сказала: – А вы правда летчик-испытатель?

Он поморщился и впервые посмотрел на девушку со вниманием. Про себя отметил: "Лет двадцать пять. Морданчик славный. Носик симпатичный. Зря только так сильно мажется". Конечно, ничего подобного он вслух не сказал, а спросил:

– Допустим, но какое это может иметь значение – испытатель или не испытатель?

– Никакого. Просто интересно. У нас в прошлом году останавливался летчик-испытатель. На своей машине приезжал. Так его все запомнили. Представительный мужчина. И знаете, как себя ставил?

– Он вам понравился?

– Понравился. С таким не пропадешь.

– Фамилию запомнили?

– Ага, значит, вы тоже летчик! Значит, Зинка правду сказала!

– Почему летчик? И кто такая Зинка?

– Зинка – регистраторша. А если б вы не летчик были, не спросили про фамилию. Углов его фамилия. Все запомнили.

Хабаров усмехнулся.

– Знаете? Да?.

– Знаю, – сказал Хабаров и пошел к выходу.

Он ждал ответа. И тревожился. И ругал себя за нетерпение. И регулярно наведывался к почтовому окошечку.

Над гостиницей прогудел самолет. В черном, исколотом серебристыми точками звезд небе машины не было видно, только проблесковый красный огонь ее чертил замысловатую кривую. Виктор Михайлович поднял голову и про себя отметил: "Выполнил третий разворот. Низковато".