Оскар Курганов - Сердца и камни

Я покидаю эту трибуну с надеждой, что вы не будете нам мешать, Алексей Иванович. Я не прошу, чтобы вы нам помогали, — это было бы с моей стороны чудовищной самонадеянностью.

И не торопясь Лехт собрал бумаги, подхватил свой тяжелый портфель и пошел не в президиум, а в зал.

Туров быстро взглянул на Долгина, потом — на Королева и после этого короткого молчаливого совета объявил на два часа перерыв.

— После обеда будем продолжать с новыми силами, — попытался он пошутить.

Но его уже никто не слушал — все устремились к выходу.

В холле Лехт подошел к ожидавшим его Ванасу, Краусу и Тоому.

— Где будем обедать? — спросил Лехт.

— Лучше всего в «Центральной», — предложил Тоом.

— Идите заказывайте, — попросил Лехт, — а я забегу на телеграф — переговорю с Таллином.

Лехт свернул с Советской площади на улицу Горького, остановился, чтобы переждать поток машин и перейти на другую сторону. В этот момент его тихо окликнули.

— Простите, Иоханнес Александрович, — услышал он женский голос, — можно вас задержать на минуту?

Лехт повернулся и увидел рядом с собой миловидную женщину в коричневой дубленке. Женщина прятала лицо в воротник, хоть день был солнечный, мягкий. Молодые люди, проходившие мимо них, повернулись, с улыбкой взглянули на женщину в дубленке, высоких сапогах.

— Ради бога, простите меня, — вновь повернулась она к Лехту, — я должна сказать вам, Иоханнес Александрович, очень важное для вас… Поверьте мне, очень важное, — настаивала женщина в шубке. Ее миловидное лицо, ее большие лучистые глаза как бы гипнотизировали его.

Лехт же был так поглощен и взволнован своими делами, что не сразу понял, о чем говорит ему эта симпатичная и привлекательная женщина, на которую проходящие молодые и даже не молодые люди бросают веселые взгляды.

— Вы меня слышите, Иоханнес Александрович? — еще раз повернулась к нему женщина. — Я прошу выслушать меня, для вашей же пользы, поверьте…

Она задыхалась от волнения и, казалось, готова была расплакаться тут же на улице, на виду у восхищавшихся ею людей. «Господи, что за увальни эти ученые», — как бы говорил ее вид. Только теперь Лехт услышал слова, обращенные к нему, заторопился, переложил портфель в левую руку, участливо спросил:

— Чем я могу вам помочь?

— Не вы мне, а я вам хочу помочь, — ответила женщина в шубке, — где бы мы могли поговорить?

— Очень жаль, — растерялся Лехт от такого напора, — я должен переговорить по телефону с Таллином. Потом мои друзья ждут меня обедать.

— Где? — спросила она.

— В ресторане «Центральный».

— Нет, — решительно ответила она, — в ресторан я не пойду.

Лехт развел руками.

— Может быть, вечером? — спросил он.

— Нет, — с той же решительностью сказала она, — вечером я занята. Да и для вас это будет слишком поздно.

Лехт был явно заинтригован и начал быстро перебирать различные возможности — отказаться от телефонного разговора или от обеда? Просто пойти в скверик, к Юрию Долгорукому.

— Хорошо, — уже успела за него решить женщина, — я провожу вас на телеграф. Не сразу же вам дадут Таллин — там и поговорим.

Улыбнулась и пошла па другую сторону улицы Горького. Лехт со своим тяжелым портфелем едва поспевал за нею.

— Вас вызовут, — хмуро сказала ему в окошке девушка, принявшая заказ на телефонный разговор с Таллином.

Лехт прошел со своей спутницей в зал ожидания, в самом дальнем углу нашел столик, на полированной доске которого было нацарапано: «Люда + Сережа».

— Давайте познакомимся, — сказала его спутница и начала стягивать перчатку с руки, — меня тоже зовут Люда, — она кивнула на надпись на столе, — Людмила Ивановна Ковалева.

Лехт пожал ее руку, усадил, предложил снять шубку — в зале ожидания было жарко; но она только расстегнула пуговицы, сняла шарф, под которым Лехт увидел белый тонкий свитер.

— А меня зовут… — начал Лехт.

— Я вас хорошо знаю, — перебила его Людмила Ивановна, — вы, конечно, меня не помните, а я вас — хорошо запомнила.

— Мы разве встречались? — удивился Лехт, он считал, что у него хорошая зрительная память.

— Не то чтобы встречались, — поправила его Людмила Ивановна, — но виделись.

— Когда?

— Помните тот день, когда ваш силикальцит обсуждался на Комитете? Я сидела за маленьким столиком — правда, спиной к вам — и стенографировала. Но вы были так возбуждены, что никого не замечали. К тому же, если женщины хотят — они могут быть незаметными.

— А почему вы тогда этого хотели? — спросил Лехт.

— Я участвовала в спектакле, а главным актером тогда был Михаил Борисович Королев. Вы помните?

— Хорошо помню, — согласился Лехт, — но, признаться, я в тот день не сразу понял, что профессор Королев преобразился в актера Королева.

— Искусство, — усмехнулась Людмила Ивановна, как показалось Лехту, с нескрываемой горечью, — но не будем терять времени. Разговор у нас пойдет именно о Королеве. Что вы о нем знаете?

Лехт с удивлением отметил, что никогда не интересовался ни жизнью Королева, ни жизнью Долгина. В свое время он только читал их научные труды, вернее — учебники, в которых обнаружил много компилятивного, элементарного. Но, по-видимому, учебники для высших учебных заведений такими и должны быть, полагал Лехт.

— Ну что ж, послушайте, — сказала Людмила Ивановна, — история Королева вам многое объяснит. А может быть, придаст новые силы для борьбы с ним.

Лехт промолчал. А Людмила Ивановна быстро, как заученный урок или что-то выстраданное и много раз передуманное, начала рассказывать.

В сущности, это был не рассказ о Королеве, а бегло нарисованный его силуэт, причем человеком хорошо знающим, а может быть, подумал Лехт, и близким. В рассказе этом не было ни хронологии, ни логики. Только штрихи, черты характера, судьба, даже трагедия преуспевающего человека, ученого.

Когда Королев читал сообщения о поездках Лехта и его помощников в Италию, Японию, Австрию, он с гневом отбрасывал газеты. Почти всю жизнь Королев мечтал о таком успехе, но почему-то всегда победа ускользала от него.

В свое время он много трудился над проблемой напряженного железобетона. Он уже был близок к серьезным открытиям. Во всяком случае, так ему казалось. Но в это время более удачливый и более ловкий, с точки зрения Королева, а на самом деле более талантливый ученый опередил его. Этого ученого сразу пригласили на международный конгресс в Соединенные Штаты Америки, о нем заговорил строительный мир. Его рефераты и доклады перепечатывались во всех специальных изданиях. А Королев продолжал только надеяться и ждать какой-то новой удачи и нового успеха. Он никак не хотел мириться с мыслью, что во всем повинны не люди, которые, по его мнению, ловчат или родились с бриллиантовой серьгой в ухе, как он любил выражаться, а его, Королева, леность, ограниченность. Он всегда опускал простое и великое слово — талант. Конечно, никто никогда не решился бы сказать Королеву, что он не талантлив, как, впрочем, нельзя это было бы сказать и Алексею Ивановичу Долгину.

Может быть, в те годы, когда и Королев и Долгин только начинали свой научный путь, их работы были отмечены печатью таланта. Но талант — это же не вечный спутник. К нему нужно бережно относиться, его нужно всегда шлифовать, или, как говорят люди сведущие в этом деле, талант нуждается в постоянном и неустанном труде.

Но разве Королев не трудился? Конечно, и немало трудился. Но случилось так, что его труды концентрировались не вокруг какой-то определенной научной проблемы, а как бы расплывались, рассыпались по многим важным проблемам. Но ни к одной из них он не подошел с той степенью одержимости, с которой начал Лехт, когда столкнулся с новым строительным камнем, названным им силикальцитом.

Королева увлекла административная карьера. Что ж, нет ничего удивительного в том, что молодой ученый, делающий первые успехи на научном поприще, привлекается к административным делам, к управлению институтами или лабораториями. Но одержимость Королева проявилась именно в административной сфере, а не в научной. Он стал директором института, потом одним из тех, кто возглавил строительную академию, и, наконец, научным консультантом многих строительных комитетов, управлений. Его день был расписан по минутам. Его ждали то в одном, то в другом месте. Его календарь на каждый день напоминал расписание студента, который должен от такого-то до такого-то часа слушать такую-то лекцию, сразу же другую, третью, четвертую… С той только разницей, что Королев должен был не слушать, а сам читать эти лекции, наставления, консультации в самых различных институтах и комитетах. Конечно, появилась большая квартира, благоустроенный быт, персональная машина, дача — все то, что сопутствует успеху.