Анатолий Маркуша - НЕТ
– Надо кушать, что ты говоришь: не хочу! Несерьезный разговор. Клавдия Георгиевна с твоим Витей посидит, Тамара посидит. Мы покушаем, придем. Если тебе плохо будэт, какая ему от этого польза? Никакой…
В длинной тусклой комнате главврача стоял старый облезлый шкаф, широченная тахта, сооруженная из двуспального пружинного матраца, покрытая дорогим темно-вишневым ковром, два стола – письменный и обеденный; всю поперечную короткую стену занимали самодельные стеллажи, набитые книгами.
– Люблю свою берлогу, – говорил Сурен Тигранович, добросовестно разыгрывая роль гостеприимного хозяина.
– Сейчас посмотрим, какой ужин у нас будет…
Они ели разогретые на электрической плитке блинчики, запивали крепким, хорошим чаем. Впрочем, Анна Мироновна почти не замечала, чем угощал ее Вартенесян. А он, великолепно понимая состояние матери, говорил, рассказывал, отвлекал ее…
- После войны я со всей армянской родней катэгорически рассорился. Ты Лизу помнишь? Нэ помнишь, навэрное, – хирургическая сэстра такая была. Я с ней вэрнулся. Мои – ни в какую! Не принимают! Трудно было и ей, и мне. Им тоже, надо думать, трудно было. Я помучился нэмного, плюнул на все, уехал с Лизой в Воронеж. В науку ударился. Работал, как сто чертей, защитился, Лизу заставил в мэдинститут паступить. Наладилась жизнь. Все хорошо – год хорошо, два хорошо, а потом – плохо.
Понимаешь, у Лизы муж был. Пропавший баз вести муж. Так пять лэт было. Она не хотела с ним развод оформлять. Считала, нэблагородно с пропавшим бэз вести разводиться. А он нашелся. Вэрнулся. Полный инвалид. Что делать? Лиза мучилась, плакала, мэста себе не находила… Это рассказать невозможно…
Тэперь я думаю: какая история банальная – два и одна, знаменитый драматургический трэугольник. А тогда с ума сходил! Стреляться хотел. Пистолета не было. Она к нему в Лэнинград уехала. Я – сюда.
Мэня домой, в Ереван, звали, в Москву второй мэд приглашал, никуда не поехал. Теперь привык тут. И Клавдия появилась. Тоже, я тебе скажу, невеселая судьба у нее в личном плане… Стали у нас отношения налаживаться, какая-то скотина анонимку написала… Аморальное повэдение, использование служэбного палажения и так далее и тому падобное – шесть страниц! Думал, снимут. Нэ сняли. Выговор повэсили и на том, слава богу, успокоились…
Рассказ Сурена Тиграновича перебил резкий телефонный звонок междугородной.
– Опять! – сказал Вартенесян и, недовольно дожевывая блинчик, поднял трубку. – Слушаю.
– Больница?
– Да-да, больница!
– Кто говорит?
– Кто нужен?
– Начальство какое-нибудь есть?
– Начальство? Главный врач подойдет?
– Подойдет.
– Главный врач слушает.
– Здравствуйте, товарищ главный. Механик Рубцов с вами говорит.
– Очень приятно, механик…
– У вас находится полковник Хабаров. Так вот, я хотел узнать…
– Как себя чувствует полковник? Да? Дарагой механик, это уже нэвазможно делается – отвечать сто двадцать пять раз в день, как чувствует себя полковник. Мы человека лэчим, понимаешь, лзчим, а такое дело в пять минут нэ делается…
– Товарищ главный, одну минутку. Я не то хотел узнать. Про полковника мы знаем, в курсе. Спасибо, что хорошо его лечите. Я хотел спросить, какая у него ширина кровати?
– Что? Ширина кровати? Для чего ширина?
– Да я тут Виктору Михайловичу костылики состроил из облегченной дюралевой трубки, складные, ну и еще начал собирать пюпитр с подсветкой, чтобы, пока лежит, читать ловчее было… Почти готов пюпитр, надо только уточнить, на какую ширину разводить опоры.
– Прости мэня, дарагой… Стандартная ширина – семьдесят пять сантиметров. Я ему обязательно привет от вас парадам. Сейчас пойду и парадам. А с костылями пока не торопись. Еще рано. Но понадобятся! Обязательно понадобятся.
Вартенесян положил телефонную трубку, посмотрел на Анну Мироновну веселыми глазами и сказал, не тая улыбки в голосе:
– Слушай, а я начинаю варить, что твой сын действительно впалне приличный чэловек.
– Витя? Его все любят, – и Анна Мироновна сразу поднялась из-за стола. – Спасибо, Сурен Тигранович, пойду.
– Иди. Я тоже скоро приду. Подмени пока Тамару, отпусти отдохнуть, совсем дэвочка с ног сбилась.
Глава седьмая
Запись двумя разными почерками.
Первый абзац ее рукой – твердой, аккуратной, ученически-прилежной; второй – неверными, дрожащими закорючками с длинными хвостами у концевых букв:
"5 апреля. Консилиум в составе травматолога, доктора медицинских наук генерал-лейтенанта Барковского А.И., гематолога, кандидата медицинских наук Филиппова К.Д., терапевта, доктора медицинских наук полковника Носенко Э.Л.
У больного, перенесшего комбинированный перелом костей таза и правого бедра, сопровождавшийся центральным вывихом, в результате массивных кровоизлияний в мягкие ткани развился флеботромбоз подвздошной артерии справа. Показаний к оперативному вмешательству в настоящее время нет. Рекомендована дальнейшая терапия прямыми антикоагулянтами, снижение протромбина до 30 процентов…"
Сначала Хабаров услышал характерный грохот снижающегося вертолета и забеспокоился:
– Что такое, Тамара? Эта мельница валится совсем близко.
– Не валится, а садится. Какой вы нервный стали, Виктор Михайлович, просто ужас.
Он усмехнулся.
– Гости к нам прилетели. Профессора разные. Консилиум!
– Для чего? Кто вызывал?
– А никто не вызывал. Просто начальство ваше сомневается – хорошо ли мы вас тут лечим, достаточно ли понимаем… Мы же периферия!..
Потом они вошли белой тихой стаей и сразу заполнили палату от самого окна до двери. Из всех прибывших Хабаров сразу выделил высокого, жилистого, совершенно лысого старика с тяжелыми крестьянскими руками. Халат на старике был распахнут, и Виктор Михайлович разглядел мундир генерала.
Ближе всех к генералу держался плотный, сильно загоревший, спортивного облика человек лет сорока – сорока трех. Чуть поотстал третий незнакомец: пожилой, мелкий, невзрачный – преждевременно постаревший мальчик. Остальные были свои: Вартенесян, Клавдия Георгиевна, больничный рентгенолог, совсем в уголке, между тумбочкой и шкафом, затерялась Тамара. Матери в палате Хабаров не обнаружил.
– Здравия желаю, – громко сказал старик, – моя фамилия Барковский, зовут Аполлон Игнатьевич. Вы улыбнулись, полковник? Прекрасно! В этом месте все люди с нормально развитым чувством юмора и находящиеся в трезвом уме непременно улыбаются. По профессии я костоправ. А коллега Эрих Леонтьевич Носенко, – старик глазами указал на плотного, спортивного облика человека, – специалист по насосам. Ну и еще один коллега – Кирилл Демьянович Филиппов – вампир и кровопийца, научно – гематолог.
Специалист "по насосам" хорошо, добродушно улыбнулся, показав ровный ряд неправдоподобно белых зубов, а постаревший мальчик съежился и почему-то отвел от Хабарова глаза.
Старик генерал сел на поданную Вартенесяном табуретку и, забрав в горсть свое некрасивое лицо, спросил:
– На что жалуетесь?
– Сначала разрешите доложить, на что я не жалуюсь.
– Как, не понял?
– …на что я не жалуюсь, – громко повторил Хабаров.
– Ну-ну, интересно. Валяйте!
– Я не жалуюсь на лечащего врача Клавдию Георгиевну Пажину, не жалуюсь на главного врача Сурена Тиграновича Вартенесяна, еще не жалуюсь на медсестру Тамару Ивановну Воронину и вообще не жалуюсь на больницу. Очень прошу передать инициаторам вашего, Аполлон Игнатьевич, беспокойства, что меня тут превосходно лечат…
– Понял. Хватит, – строго сказал Барковский. – Мы прилетели не с инспекторскими целями, а для того, чтобы обменяться мнениями с коллегами, вместе подумать и по возможности найти быстрейшие пути вашего возвращения в строй. Время, как известно, дороже денег, так что не будем его терять на дипломатические выкрутасы. Прошу отвечать по существу. Что беспокоит в данный момент?..
В палате консилиум продолжался минут двадцать и ужасно утомил Виктора Михайловича. Когда врачи его наконец оставили, Хабаров вытер лицо полотенцем и сказал Тамаре:
– А старик деловой.
– Удивляюсь, как такой дедушка согласился на вертолете лететь.
– Так ведь ради кого, Тамарочка?
– Опять хвастаете, Виктор Михайлович?
– Я хвастаю? Никогда! Торжествую! И имею основания, раз такие почтенные старички оказывают честь. Вот ты, ты бы ради меня не полетела на вертолете, а он полетел.
– Откуда и что вы про меня знаете?
– Я про тебя все знаю. Все, кроме одной вещи: почему такая симпатичная, умная и так далее двадцатитрехлетняя девица до сих пор не замужем?
– А за кого выходить? Кругом одни пьяницы да старики. Я бы, может, с удовольствием вышла, так нет за кого… А так, лишь бы выскочить и потом всю жизнь мучиться, уж лучше совсем не надо. – Тамара опустилась на табуретку, на которой только что сидел профессор Барковский, заглянула в лицо Виктора Михайловича и спросила: