Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 1

Способ мышления философии – это не чистая интуиция, которая представляется для нас неосуществимой абстракцией; это также не чистое рассуждение, замкнутое в мире отвлеченных понятий; это – диалектика, руководимая постоянно прямым общением с самой конкретной и непосредственной, доступной нам, реальностью; и это – интуиция, которая, сохраняя свою самочинность, вбирает в себя самые глубокие и обширные понятия, до которых мог дойти человеческий дух. Это – возможно более тесное и интимное слияние диалектики с интуицией.

Поэтому, если в философском познании мы не имеем того рода объективности, который достаточен для наук и который основывается на искусственном построении внешнего мира, сравнимого с нашими отвлеченными понятиями, то оно все-таки не сводится к одному индивидуальному чувству. Оно имеет своей целью схватить саму основу научной объективности, и ценность его доказывается тем, что оно способно завоевывать умы: а это, несомненно, является всегда последним основанием достоверности.

Если такова философия, то в чем же заключается ее отношение к науке?

На этот вопрос нельзя дать простого и пригодного раз навсегда ответа. Можно, конечно, легко решить его, давши сперва определение тех отношений, которые считают разумными, и рассмотрев затем, допускают ли философия и науки между собой подобные отношения. Но установленный таким образом a priori тип отношений есть лишь построения ума, и действительность вовсе не обязана подчиняться ему. Философия и наука сложились, определив мало-помалу, на основании изучения самой природы вещей, различные виды отношений, более глубоких, чем внешние отношения. Существует, говорил Гераклит, невидимая гармония, которая прекраснее гармонии видимой: Философия есть искание этой внутренней гармонии.

Греческая философия заключалась в открытии и трех сортах отношений: отношения тождества и противоречия; отношения механической причинности; отношения целеположности (финальности).

С Галилеем и Декартом наука и философия выявили новый род отношения: отношение непосредственной связи между двумя несводимыми друг к другу объектами. Разумеется, говорил Декарт, имея связь cogito ergo sum, я могу ее выразить потом в силлогистической форме, придумав для абстрактного выражения этой связи большую посылку: quiquid cogitat est и сделав тогда из ergo sum заключение. Но этот метод, пригодный в целях изложения, не годится для открытия связей, ибо он лишь выражает логически открытые уже ранее связи; а человек всегда находится и будет, несомненно, находиться в периоде поисков.

Философская проблема, поставленная декартовским учением о связи, заключалась в том, чтобы узнать, в какой мере можно считать рациональным отношение между А и В, рассматриваемыми как несводимые друг к другу члены. Так называемая рационалистическая школа пыталась интеллектуализировать то, что здесь на первый взгляд кажется чистой эмпирией. Декарт заметил, что оба члена некоторых связей схватываются вместе одной нераздельной интуицией духа: uno mentis intuitu. Лейбниц нашел между двумя связанными членами отношение непрерывности. Кант полагал, что эта связь есть синтез, производимый духом сообразно его потребностям и законам. Гегель открыл в реальных отношениях вещей сам дух, осуществляющий прогрессивно единство – одновременно конкретное и универсальное – являющееся его сущностью.

И даже ныне мы замечаем людей практического действия, как и специалистов-философов, углубляющихся в изучение понятия о солидарности в надежде открыть благодаря ему более рациональное и правильное понимание социальных отношений.

Духу утонченности, как говорил Паскаль, свойственно пытаться определять подобные отношения; и таковы отношения между философией и наукой. Вообще переход от науки к философии не есть нечто необходимое.

говорит Аристотель: Нет такой науки, которая не была бы более необходимой, чем философия. Человек может жить, не мысля: достаточно для этого ему забыть, что он человек. И так как мысль представляет собой напряжение и сопряжена с некоторым риском, то благоразумие, равно как и закон наименьшего усилия, легко убеждают человека обходиться без философской рефлексии. Но Аристотель прибавляет: … Если мысль не есть нечто необходимое, то она – нечто славное и возвышенное. Благодаря мысли, благодаря философии, человек начинает глубже понимать вещи, различает лучше реальные ценности, изыскивает средства сделать из разума силу, играющую роль в мире.

Поэтому, если отношение философии к науке не носить печати необходимости, если оно свободно (contingent), то оно все таки не случайно и произвольно. Само контингентное, говорил Лейбниц, может иметь рациональный корень. В глазах человека, который желает не только знать, но также понимать и составить себе идеал, есть известная солидарность между наукой и философией. Философия – это работа разума, пользующегося наукой и жизнью, чтобы осуществить самого себя.

Находится ли эта концепция философии – соединяющая ее, в известном смысле, с науками – находится ли она в противоречии с результатом творчества великих философов прошлого, и ведет ли она к отрицанию этого творчества?

Она плохо мирилась бы с прошлым философии, если бы в истории последней желали видеть только логический ряд или цепь систем, которые имеют самодовлеющий характер и образуют особый мир, управляемый специальной диалектикой.

Но разве философия вся заключается в системах философии? И не представляют ли эти последние чего-то другого, а вовсе не неизменных построений, в которых думал замкнуться навсегда дух?

Философия переменила немало систем, следовательно она себя чувствовала тесно в системах. Мысль большинства философов развивалась, – следовательно, она не была рабой своих собственных творений. Правда, творения человеческого духа существуют в известном смысле особняком; и это побуждает критику схоластического рода считать своей задачей объяснение философских систем путем простого механического сопоставления текстов и документов. Но что составляет ценность, истину и плодотворность самих этих систем – это гений философа, воплощением которого они являются и который живет в них. И если фактически гений этот доступен нам лишь через тексты, если всякая попытка непосредственного общения с ним, как это могли бы сделать бестелесные духи, иллюзорна, то мы все-таки не обманываемся, разыскивая под буквой дух, под формулами – живую мысль.

Концепция философии, понимаемой как автономное и свободное (contingent) развитие разума, размышляющего над наукой и жизнью, вполне совместима с существованием и авторитетом науки. Такая философия не противоставляет науке замкнутой системы, своего рода априорной науки, воздымающейся напротив опытной науки, которая одна только признается правомерной современниками. С одной стороны, эта философия отлична от науки и находится в совсем иной плоскости; с другой стороны, открытая для воздей ствия науки, она никогда не может ни противоречить ей, ни игнорировать ее.

Заняв эту позицию, она ничего не теряет ни в своей реальности, ни в своей плодотворности. Дух имеет свойство, говорил Гете, постоянно возбуждать дух: Dies ist die Eigenschaft des Geistes, dass er den Geist ewig anregt. Философия как жизнь менее уловима, по видимости, но более действенна в своем влиянии на людей, чем философия как система.

Философия духа была, в действительности, тем пределом, к которому вели усилия великих мыслителей.

Платон и Аристотель были новаторами, желавшими освободить ум от ига механической необходимости и обеспечить ему свободное и независимое существование. Декарт считал своей главной задачей не построить систему, но развить свой разум, размышляя над уроком, даваемым науками и практическим опытом.

Эту задачу должны сохранить и мы. Она способна удовлетворить всем нашим честолюбивым мечтам. Разум либерален: он умеет сочетать уважение к прошлому с заботой о правах будущего. Он обеспечивает человеку сохранение всего наиболее ценного из наследства предков; и он радушно приветствует – в том, что в них существенного – наши самые прекрасные, самые дорогие надежды.

Философская дисциплина, называемая ныне то метафизикой, то теорией познания, часто также разделяемая на метафизику и теорию познания, в дальнейшем будет именоваться учением о мировоззрении или космотеорией.

1) Вряд ли можно отрицать наличность реальной потребности во всеобъемлющем названии для исследований обозначенного рода. Доказать это можно, разумеется, лишь раскрывши единую задачу этих исследований; но, так как мы только собираемся разыскивать подобную задачу, то такое доказательство не может быть дано в этом месте. Поэтому, принимая пока за данное наличность подобной потребности, мне остается здесь лишь, с одной стороны, показать непригодность ходячих наименований, а, с другой, пригодность предлагаемого мной выражения.