Коллектив Авторов - Сборник. Афган, снова Афган

Маме я ничего не сказала И стараюсь ее я отвлечь,

Но на фото твое она стала

Все смотреть перед тем, как ей лечь.

Я тебя очень жду и тоскую.

Приезжай поскорей, мой родной.

Может быть, оттого и болею,

Что тебя нет здесь рядом со мной.

Ты в письме, помнишь, спрашивал: «Дети!

Привезти вам подарок какой?»

Ничего нам не надо на свете,

Только ты возвращайся живой!!!

★★★

«Афганцы» все помнят. И каждый год 27 декабря в 15.00 они встречаются на условленном еще после первого боя месте. Постоят, посмотрят друг на друга, поговорят и помолчат. Стыдно за все должно быть другим.

Ввод войск в Афганистан, вне всякого сомнения, был ошибкой. Очаг опасности для нашей страны там был, данных на этот счет имелось достаточно. Разрешать же кризисную ситуацию следовало путем переговоров. Критикуя тогдашнюю власть за эту недальновидность, у нас заодно подвергли поруганию труд солдата, выполнявшего приказ военно-политического руководства с верой в его справедливость. Это ослабило боеспособность армии. Оскорбив и унизив солдата, лидеры государства и общество лишили себя права на защиту с его стороны.

Труд солдата на Руси исстари был в почете. Опасность, нависшая сегодня над страной, настоятельно требует исправить эту вторую ошибку. Пока не поздно, пока...

Валерий Николаевич Курилов (род. в 1949 г.) — подполковник запаса, профессиональный контрразведчик, офицер отряда специального назначения «Зенит», за участие в операции «Шторм-333» награжден орденом Красной Звезды.

Хотелось бы предварить свое повествование некоторыми замечаниями. Сотрудники КГБ всегда жили по правилу: то, что тебе положено знать, твое руководство тебе сообщит, а что не положено — не надо и пытаться узнать. Эта формула — золотое правило всех спецслужб мира. Поэтому мы без соответствующей команды или указания никогда не пытались влезать в какие-то тайны и секреты. Просто выполняли приказы — и все. И мы, офицеры-оперработники, став бойцами отряда специального назначения «Зенит», прекрасно понимали свою роль. Мы тогда были просто бойцами. Мы осознавали, что к нам будет поступать только та информация и в том объеме, который необходим для выполнения конкретного задания, приказа. Каким бы фантастическим или абсурдным этот приказ ни казался, мы были готовы выполнить его точно и в срок. Нас учили, что для спецназа невыполнимых приказов нет.

Поэтому, не обладая в те времена всей полнотой информации, зачастую я не мог доподлинно знать истинной подоплеки событий, поводов и побудительных причин поступков государственных деятелей, которые толкали, двигали колесо истории в ту или другую сторону (газетные публикации и Taft называемые официальные версии событий, по понятным соображениям, я в расчет не принимаю!). Хотя, конечно, о многом я догадывался, наблюдая своими собственными глазами движения этого самого колеса, а также то, что происходило при мне или при моем участии.

Мне и сейчас трудно дать однозначную оценку правомерности наших действий с точки зрения политической целесообразности и необходимости, поскольку я не располагаю необходимыми документальными материалами, которые могли бы подтвердить или опровергнуть ту или иную точку зрения на начало афганских событий. Да и не хотелось бы сбиваться на политику, которая и так всем надоела (хотя от нее никуда не деться!).

Просто для меня те времена — это моя юность, это воспоминания о боевых друзьях, о том неповторимом чувстве братства, которое зарождается между бойцами, испытавшими тяготы и лишения, пережившими сражение, видевшими кровь и трупы, побывавшими на грани между жизнью и смертью. Это воспоминания о том периоде моей жизни, который сейчас кажется наиболее ярким, интересным и значительным.

Велик был соблазн рассматривать эти события с точки зрения того, что известно сейчас, когда всем и все можно говорить, когда появилось множество описаний афганской эпопеи, причем все они в той или иной мере разнятся между собой, во многом противоречат друг другу. По возможности я старался избегать этого.

Человеческое восприятие уникально и неповторимо: одни и те же люди, наблюдавшие одни и те же события, могут совершенно искренне и «объективно* описывать их совершенно по-разному. Это отлично знают ученые-психологи, следователи и работники спецслужб. Ничего не поделать: так уж устроен человек! Иногда и впрямь задумаешься: а возможно ли на самом деле объективно реконструировать события прошлого?

Да и вообще: что такое история? Обезличенная пристрастным чиновником-летописцем совокупность свидетельских показаний безвестных очевидцев? Или это просто выдумка, усредненная, сведенная к общему знаменателю политической целесообразности и подкорректированная в соответствии с действующими на настоящий момент в обществе идеологическими постулатами?

В нашей стране с приходом к власти нового политического лидера всегда первым делом «исправлялась» и «переписывалась* заново история, которая с каждым новым политическим «сдвигом» становится все запутаннее и недостовернее...

В результате мы имеем то, что имеем. Ведь порой «официальные факты» истории бывают схожи с действительно имевшими место событиями только некоторыми датами да еще местом событий. Но, исходя из «политических принципов» и «воспитательных соображений», можно изменить и даты и места! А можно вообще «опустить» сами эти события. И когда умрут их последние очевидцы — окажется, что этих событий и не было!

А мне этого очень бы не хотелось.

В те далекие времена мы были молоды, энергичны и простодушны. Нас связывала крепкая боевая дружба. Причастность к одному из элитных специальных боевых формирований, которому было поручено реализовать совершенно фантастическую операцию, придавала нам чувство гордости и за себя и за державу. Именно память о тех временах, память о моих друзьях заставила меня взяться за перо и запечатлеть на бумаге то, что может так легко забыться и кануть в Лету...

Я не исключаю, что в моем повествовании могут встретиться неточности в изложении каких-то деталей: ведь я тогда не фиксировал специально чьи-то слова, высказывания, не вел дневник (это было категорически запрещено!), не копил про запас черновики секретных оперативных документов (как и положено, эти черновики я уничтожал в установленном порядке).

Просто я старался излагать события так, как я это видел и воспринимал тогда, в далеком 1979 году...

Хмурым октябрьским утром 1978 года, когда за окном моросил мелкий нескончаемый дождь и под порывами ветра холодные капли барабанили по стеклу, я, тогда еще старший лейтенант, оперуполномоченный 1-го отделения 2-го отдела (контрразведывательная работа по иностранным дипломатам и туристам) областного управления КГБ, тихо и мирно сидел в своем кабинете на четвертом этаже недавно отстроенного здания (старое, постройки прошлого века, совсем пришло в негодность) и готовил отчет о работе за год. Радиоприемник вполголоса бубнил об итогах очередной битвы за урожай и подготовке к зиме тружеников полей. Позади был бурный туристический сезон, впереди маячила долгая и слякотная зима... Мне казалось, что в этой устоявшейся жизни не может быть никаких изменений, ничего не может случиться яркого, интересного.

Я не мог знать, что именно сейчас затейница судьба отсчитывает последние секунды перед решительным вмешательством в плавный и, казалось бы, нерушимый ход моей жизни.

И вот свершилось: зазвонил телефон. Я снял трубку. Начальник моего отдела буркнул в трубку:

— Зайди!

Явившись на зов начальства, я узнал, что пришла разнарядка на учебу в Москву и руководство управления решило направить именно меня и что это большая честь и огромная ответственность.

По простоте душевной я тут же подумал, что меня хотят отправить учиться в 101-ю школу (так тогда называлось учебное заведение, где готовили кадры для внешней разведки), однако оказалось, что до 101-й школы мне было еще очень далеко. Для такого рода учебы у нас в управлении еще были не оприходованы более родовитые, чем я, молодые сотрудники (те, чьи родители или ближайшие родственники занимали хорошее служебное или партийное положение). Куда уж мне было с ними тягаться!

Тут же выяснилось, что меня отправляют учиться на Курсы усовершенствования офицерского состава, иначе говоря — в «школу диверсантов».

Учеба начиналась с января и заканчивалась в августе. Эти курсы, насколько я знал, находились под эгидой управления «С» ПГУ КГБ (нелегальная разведка). Прошедшие эти курсы молодые опера со знанием иностранных языков заносились в спецрезерв нелегальной разведки в качестве командиров или заместителей командиров групп специального назначения. При наступлении «особого периода» или во время войны эти группы, доукомплектованные резервистами — разведчиками, подрывниками и радистами, планировалось забрасывать на вражескую территорию для реализации специальных силовых акций, а также для ведения агентурно-оперативной работы в тылу противника. Этим группам должна была передаваться агентура, находящаяся до поры до времени на связи у наших легальных резидентур. По завершении учебы прошедшие спецподготовку опера, как правило, возвращались в свои подразделения. Правда, по слухам, некоторым удавалось закрепиться в Москве, но таких было мало... Все отмечали, что на этих спецкурсах давали очень большую физическую нагрузку и якобы некоторые не выдерживали, просились обратно в свои управления...