Сергей Переслегин - Новая история Второй мировой

Потом будет еще наступление Роммеля в конце августа, которое Монтгомери (он сменил Окинлека) удалось отбить, хотя и не без труда. Постепенно англичане научились обороняться при трех- или четырехкратном превосходстве своих сил, и положение «Африканского корпуса» сразу стало тяжелым. К осени, когда у Монтгомери было уже шестикратное превосходство в танках, четырехкратное в пехоте и тройное в воздухе, англичане перешли в наступление. Спустя две недели непрерывных боев им удалось прорвать оборону противника. Роммель, однако, ускользнул от охватывающего маневра и начал отход. Шансов у него уже не было никаких, но пока что англичане платили за свое продвижение вперед — вновь к тем же позициям, к Тоборуку и Бенгази — очень дорого. Однако время работало на них.

8 ноября английские и американские войска высадились в Алжире. Это, правда, была французская территория — но союзники договорились между собой не считать Францию независимым государством[111]. Высадке толком никто не препятствовал, тем не менее потери погибшими и пропавшими без вести составили 2000 человек.

Теперь танковая армия «Африка» была зажата между двух войсковых групп, каждая из которых была многократно сильнее ее. Авиация союзников господствовала в воздухе, снабжение итало–немецких частей в Африке почти прекратилось. Однако Роммелю удалось затянуть войну на этом театре военных действий еще на полгода и даже нанести союзникам несколько обидных поражений. Африканская кампания завершились лишь в мае 1943 года, когда остатки войск «Оси», лишенные всякого внешнего снабжения и утратившие внутреннюю связность, были вынуждены капитулировать в Тунисе.

В этом обзоре мы сосредоточились в основном на периоде побед «Африканского корпуса», значительно менее подробно рассказав о его поражении и окончательной капитуляции. Это объясняется полным отсутствием всякого стратегического рисунка в сумятице боев конца 1942 — начале 1943 года. После того, как попытка Роммеля с ходу прорвать английскую оборону под Эль — Аламейном и разгромить 8‑ю армию потерпела неудачу, у немецко–итальянских войск в Африке не осталось шансов на успешное продолжение борьбы. Кампания 1798–1799 годов повторялась вновь: Роммель, как тогда Клебер, мог отдавать какие–то распоряжения, действовать, добиваться успехов, даже очень громких и красивых, но стратегически его положение было проиграно.

После операции «Торч», когда к 8‑й британской армии присоединилась 1‑я американская, а авиация союзников получила преобладание на всем ТВД, у Роммеля исчезли даже шансы нанести противнику серьезный урон. С другой стороны, действия союзников, стратегически вполне обоснованные, представляли собой такое надругательство над основами оперативного искусства, что, право же, разбирать их подробно нет ни необходимости, ни желания.

В действиях на Северо–африканском ТВД ярко проявились все особенности англо–саксонского стиля военного искусства, сводящегося к уничтожению противника за счет неоспоримого преобладания в силах, а особенно в средствах ведения вооруженной борьбы. В конце концов Монтгомери научился защищаться от Роммеля и даже наступать на него, имея пятикратный перевес. Всех способностей Роммеля, который, несомненно, был лучшим тактиком Второй Мировой войны, хватило лишь на то, чтобы затянуть сопротивление. Бои в Африке интересны и поучительны именно этим: искусство стратегии (у Роммеля — граничащее с магией) оказалось бессильно перед машинной войной, опирающейся на превосходство в ресурсах и экономике.

В этой связи правомочен вопрос: могли бы немцы выиграть Африканскую кампанию на ее ранней стадии — если не в 1940‑м, когда вмешательство Гитлера в африканскую стратегию Муссолини было маловероятно по политическим соображениям, то хотя бы в 1941 году?

Понятно, что, сосредоточив в Киренаике полномасштабную танковую группу — под командованием Роммеля, Гудериана или Гота, — командование ОКБ могло ждать от нее быстрых и решительных результатов. Но, во–первых, откуда взять эту танковую группу? До начала «Барбароссы» это, конечно, не было проблемой. Но планировалась кампания в России, и к февралю 1941 года вопрос о войне с Советским Союзом был уже принципиально решен. Идея же извлечь целую танковую группу из состава войск, действующих летом–осенью 1941 года на Восточном фронте, здравой не представляется. Да, эти войска могли принести победу в Африке. Но с другой стороны, 5‑я легкая и 15‑я танковая дивизии, будь они задействованы на Восточном фронте, вполне могли бы оказаться той соломинкой, которая ломает хребет верблюду. Такой подвижный корпус, к примеру, мог бы нанести удар на стыке 12‑й и 18‑й армий — на Черновцы — Проскуров или на Жмеринку, что резко ослабило бы устойчивость Юго — Западного фронта в Приграничном сражении и могло привести к «эхо–варианту» минского котла. Справилось бы советское командование с одновременными катастрофами на севере и на юге?

Проблема в том, что в германской армии (после 22 июня 1941 года) лишних войск не осталось, и любая дивизия, отправленная в Африку, была отчаянно нужна в других местах, прежде всего на Востоке.

Встают и следующие вопросы:

Во–первых — как переправить эту танковую группу в Африку?

Во–вторых — как ее там снабжать?

Если же мы предположим, что немецкое командование как–то сумело решить все эти проблемы (в частности, смогло своевременно ликвидировать Мальту, наладить взаимодействие своей авиации с итальянским флотом, захватив тем самым господство на море, само собой, отказавшись от агрессии против СССР), то тогда оно справилось бы и с высадкой в Англии. А такая высадка была бы гораздо более действенным инструментом выигрыша войны, нежели вся кампания в Северной Африке, пусть даже самая что ни на есть удачная.

Теперь мы вновь возвращаемся в июль 1941 года. В центре Восточного фронта развертывается Смоленское сражение, на флангах Рунштедт приближается к Киеву, а Лееб подготавливает поворот 18‑й армии на Таллин. В Западной пустыне продолжается оперативная пауза. Войска «Свободной Франции» (читай английские) обживаются в Сирии.

Соединенные Штаты Америки все еще остаются в стороне от общеевропейской войны. Вовсю работает программа «ленд–лиза», американские корабли охраняют конвои в Западной Атлантике, нейтралитет нарушен давно и необратимо, но Германия предпочитает этого не замечать.

Сложившееся положение дел устраивает всех, кроме Франклина Делано Рузвельта, гениального политика, ставшего президентом США в год кульминации мирового промышленного кризиса. Уже тогда, в 1932 году, он пришел к выводу, что большевики совершенно правильно говорят об «общем кризисе капитализма» и что Мировая война является единственной реальной альтернативой «советизации» мира.

Ф. Рузвельт понимал, в чем притягательность коммунистической идеи. До сих пор она оставалась единственной внятной концепцией индустриального общества, которую можно было бы назвать «справедливой». В православной некогда России справедливость считали прерогативой дьявола (ибо Господу приличествует милосердие) — но религиозная традиция отнюдь не помешала «кухаркиным детям» расправится с «образованными» и присягнуть на верность новому режиму, который обещал фабрики рабочим, землю крестьянам, но главное — образование (а с ним и Будущее) всем без исключения желающим и способным.[112]

«Новый курс» Ф. Рузвельта был попыткой ответа на коммунистический вызов. Но президент знал, что этот ответ недостаточен. Для того, чтобы Соединенные Штаты смогли построить общество, которое будет если и не более справедливым, то заведомо более притягательным, чем большевистский «рай чертей в аду», нужно полностью переформатировать сложившийся после Версаля мировой порядок.

Британия вслед за Германией и Францией должна утратить все колониальные владения. Это повлечет за собой возникновение целой системы независимых государств, которым потребуется вооружение и продовольствие. «Оружие и хлеб. Только без дурацких условий. И по возможности даром. Или в кредит»[113]. В кредит! Им будут нужны большие кредиты. В пересчете на душу населения — много большие, чем Соединенные Штаты предоставили Великобритании в прошлую войну (за что «Владычица морей» расплатилась своим флотом) и предоставляют сейчас. Рузвельт давно решил, что за «ленд–лиз» Черчиллю придется расплачиваться империей: ничто не стоит так дорого, как безвозмездная помощь.

Обеспечением этого «мирового долга» станет единая «глобальная экономика», причем Соединенные Штаты возьмут на себя управление этим долгом — а следовательно, и всем миром. Тогда и только тогда «Новый курс» будет завершен.