Коллектив авторов - Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2

Вышел месяц в караул,

Осветил крылечко,

Звёзды с неба сыпанул

Прямо в нашу речку.

Лунным светом моросит

На холмы, равнины,

Где над заводью висит

Гомон лебединый.

Слышу птичье соло я

Средь ветвей черешен.

Воздух трелью соловья

С мёдом перемешан.

Скиталец, остановленный тобой,

Стеснённый в рамках жизненного круга,

Не обойдён я всё-таки судьбой —

Мы встретились и обрели друг друга.

Мне хватит такта чувством дорожить,

И сколько бы мгновений ни осталось,

Я каждое желаю так прожить,

Чтоб ощутить от радости усталость.

Когда надгробьем вечности скала

Моё чело придавит к изголовью,

Сквозь чёрный слой зеркального стекла

Я буду на тебя смотреть с любовью!

И если через бездну бытия

Я не смогу с тобой соединиться,

То, может быть, хотя бы тень моя

Преодолев барьер, с твоей сроднится.

И снова будет радость каждый день

В прекраснейшем из всех миров на свете,

Где ты живёшь, отбрасываешь тень,

А я лечу с тобою по планете!

Без трепета, без звука, без следа,

От близости блаженства согреваясь,

Ломаясь на изгибах иногда,

Но никогда с тобой не расставаясь!

По нему огонь не открывают

Даже на контрольной полосе,

По земле открыто он шагает,

Хоть с улыбкой ждут его не все.

Но пройдя сквозь зоны и границы,

И у нас наступит Новый год.

И должно хоть что-то измениться

С той поры, когда он к нам придёт.

Пусть и праздник уж не тот, что прежде,

В «мрачные, застойные года»,

Каждый новый – дарит жизнь надежде,

И осуществляет – иногда.

Улыбкой глаз ты повергаешь в трепет —

Естественна, изящна и стройна,

И долго в памяти всплывать должна

Того, кто этот взгляд однажды встретит.

В чём сила чар? Кто на вопрос ответит?..

Мне кажется, случайная волна

Тебя внесла в мой мир, где ночь темна,

Из сна! И как луна твой облик светит!

Замкнётся цикл, нахлынет вал опять

И унесёт нечаянное чудо,

Переместив в неведомость отсюда,

И снова нужно к мраку привыкать!

Но буду я признателен судьбе

За трепетную память о тебе.

Я пробую ветер на вкус,

Глотаю холодные вздохи.

Я – памятник прошлой эпохи —

Придавлена грузом обуз,

Но стойко стою на ветру,

Всё больше на плечи беру:

Заботы, работу и дом —

Оставив себя на потом…

Тупик в асфальтовых заплатах,

Привычный зонтик под рукой,

А небо в грозовых раскатах

Уже темнеет за Невой.

Я не прошу судьбу иную —

Деревни, горы и леса,

По птичьим трелям не тоскую,

Когда светлеют небеса…

Здесь тесно сдвинутые стены

И разведённые мосты —

Стал Петербург моей Вселенной,

Я с ним с рождения на ты.

Из старых, добрых, умных книг,

От тех, кто судьбы нам пророчит,

Узнали мы, что жизнь – есть миг,

А счастья миг – ещё короче.

У разлуки суть всегда проста —

Силуэт печали у разлук…

Двое расставались у моста,

Долго так не разжимая рук.

Не было обычного: «Пока!»

Не было привычного: «Прости!»

Двое расставались, и река

Молча грусть пыталась унести.

И безмолвны были облака —

От дождя влюблённых берегли.

И стояли так к щеке щека

Двое, что расстаться не могли.

Уходили в море корабли,

Поезда бежали в города,

Лишь расстаться двое не могли, —

Понимали, это навсегда.

Всё уносит тёмная вода,

Оставляя рябь свою, как след,

На её несказанное: «ДА»,

На его несказанное: «НЕТ».

Помнишь, милый, наши откровенья?

Словно постигая жизни суть,

Ты во всём любил искать сравненье,

Сравнивал всё что-то с чем-нибудь.

Видимо, в том было упоенье.

На поляне, в море, между скал

Черпал у природы вдохновенье

И везде сравнения искал.

Ты просил – попробуй, угадай-ка,

На кого похожи валуны?

Что отчаянно кричала чайка?

Что напоминает шум волны?

Мне казалось, что со мною – гений,

Кру́гом голова от этих фраз,

Не вздохнуть, не охнуть от сравнений.

И меня ты сравнивал не раз

С ветром, с облаками, или с градом.

Но тебя, мой милый, не виню,

Я таким сравненьям даже рада.

Можно я тебя теперь сравню?

Знаешь, дорогой, я – не гадалка,

Крест такой мне, видно, Богом дан,

Тяжело нести и бросить жалко,

Милый – ты похож на чемодан.

У мудреца однажды жрец

Спросил:

– Ты видишь мой дворец?

Там поклоняются богам,

Там счёта нет златым деньгам,

И я, его верховный жрец,

Вершитель судеб и сердец,

И непокорные в огне

Сгорают, коль угодно мне.

А ты, бродяга здешних мест,

Влачишь свой скудный жалкий крест.

Не ведал ты, что значит власть,

Не наслаждался пищей всласть.

Ответь немедля, наконец:

За что тебя зовут – мудрец?

– Ты прав! —

Сказал мудрец жрецу, —

Мне эта почесть не к лицу.

Конечно, скудное добро

В суме моей, не серебро,

Там только хлеб и молоко,

Но на душе моей легко,

Поскольку л ю ду и царю

Я мысли просто так дарю.

Летний сад был не летним. Метался февраль по аллеям.

Ветер лапал деревья и ветви трепал на бегу.

Под столетнею липой, от входа немного правее,

Притулилась скамейка по самые локти в снегу.

Будто Ноев ковчег, затерялась в расхлябанной хмари,

И промёрзлою тушей своей вспоминает во сне,

Как попарно на ней размещались влюблённые твари,

Отплывая в июль на её деревянной спине.

«Оля плюс Николай», чуть пониже – «Наташа плюс Вова».

Заметаются снегом автографы прошлых времён…

И порою мне жаль, что на этой скамейке садовой

Не останется места для наших с тобою имён.

Памяти деда

На изнанке июня – декабрь и холод такой,

Что промёрзлая память мешает и даты, и сроки...

Завершается год. Приближается сорок второй —

Самый страшный из трёх и, наверное, самый глубокий.

На изнанке войны – запах хлеба и липовый мёд.

Кто всё это поймёт, тот способен увидеть воочью,

Как зимою уходят машины под ладожский лёд

И туманом озёрным в июне сгущаются к ночи.

Млечный путь через озеро – снегом присыпанный тракт,

Млечный Путь через небо – он тоже немногим назначен.

А колонны идут. С придорожной позёмкою в такт.

И летят лепестки с белых яблонь на питерских дачах.

Жизнь даётся на срок, как в аренду сдаётся жильё:

Для кого-то на день, а иному – недели и годы.

Неизбежная смерть прорастает в изнанку её

И с изнанки – становится хлебом и липовым мёдом.

Свинья не выдаст – Бог не съест, а стало быть, услышит…

И если поздняя весна – отдушина души,

Имеет право на отъезд свихнувшаяся крыша,

Плевать, что виза не дана и некуда спешить.

Который раз не в глаз, а в бровь, и не по Сеньке шапка.

Под саркастический прищур насмешницы-зари

Опять несчастная любовь меня сгребла в охапку,

И я отчаянно пищу, не в силах говорить.

Над головой прямой эфир: обрывки и обноски

Небесных тучек и ветров, а прямо в голове —

Безумный день, женитьба Фи… смешенье по-Облонски,

Сплетенье рук, смятенье дров на скомканной траве.

Я за тобой тащусь вослед, как нитка за иголкой.

Не то, чтоб замкнутый, но круг: не муторно, но зря.

Мне крыша шлёт физкульт-привет своею треуголкой

И отправляется на юг – в полёт… до ноября.

Сорок лет как в пути! Это ж надо такое придумать!

Он кругами их, что ли, по этой пустыне водил?!

Я рассохся вконец. Я от жажды чуть было не умер,

А ему всё – то сушу, то воду – возьми да роди!

Он, я знаю, такой: что задумал – исполнит, упорный,

И пройдя сквозь пески, донесёт, доведёт до конца…

Но народ-то попался какой-то скандальный и вздорный:

Им не Богу служить, а пасти Золотого Тельца.

И за этих, за них, кто не верил и верить не будет,

Он сжимает меня в истомлённой пустыней руке,

И забьёт мой родник из скалы растревоженных судеб,

И оставит свой след даже в этом бесплодном песке.

И пускай до меня нет ему интереса и дела,

Я пойму, я прощу – лишь бы вместе – в мученьях и зле…

Обопрётся душа на моё деревянное тело

И вдвоём, по пустыне, к обещанной Богом земле!