Коллектив авторов - Поляна №3 (5), август 2013

– Опять, что ли, без напарника, один-одинешенек?

– Ты же знаешь, что у нас многие так живут.

– Не так чтоб и многие. И опытные.

– И я пятый год.

– В тундре второй.

– Второй не первый.

Она вздохнула тяжело:

– Не выпадай из руки Господней, и пусть не сжимает Он ладонь свою слишком сильно! Осторожней там. Мой вот так же уехал – и все. Искали-искали, весной вытаял в торосах…

– Ну что ты меня живого хоронишь. Нельзя же так в дорогу!

– Не сердись. Тяжело мне. Как заново… – и она глянула на Сашку черными кавказскими глазами.

Отцом Сережет был «горный орел», из ссыльных балкарцев. Он и настоял на этом имени. Гарт как-то спросил Сережу об отце. Но она лишь отмахнулась:

– Уехал, когда разрешили кавказцам домой. Плохо помню его. Здесь родилась, здесь выросла. После школы съездила к нему. Две недели не выдержала. Другое там все: и обычаи, и природа, и люди. Не мое. Вернулась…

На зимовке охотник часто вспоминал Сережет. Куртка сидела как влитая, а связанная ее руками шапочка из козьей шерсти была удобной и теплой. А сейчас, вспоминая утонувшую лодку, три дня голодовки и стремительный драп от «босого», Сашка подумал: «А не слишком ли ты сжимаешь ладонь свою, Господи?» Громко прочитал «Отче наш» и успокоился. Есть великая, укрепляющая дух сила «в звучаньи слов живых».

Рядом с «домашним камнем» мох с тундры был уже вчистую ободран и вытоптан. Там обнаружилось глинистое место. Гарт заострил дощечку и выкопал в глине яму до мерзлоты. Насыпал туда рыбу, залил морской водой, – вроде как рассол, – и уложил сверху листья морской капусты, резерв питания.

Вечером Гарт изготовил себе деревянную тарелку и ложку, сварил в самодельной кастрюле фирменное блюдо «сайка-чайка», в которое вместо соли добавил морской воды, и со вкусом поужинал. Голод – лучший повар.

10. Дальняя прогулка

Утром Сашка сделал куском обсидиана четыре царапины на домашнем камне.

Четыре дня.

Живой, здоровый.

А кашель сам пройдет.

Позавтракал остатками ужина, связал из жердей две высокие треноги, уложил на них поперечину, стал доставать из ямы рыбу и развешивать ее, чтоб завялилась. Для этого он наделал много крючочков из найденной алюминиевой проволоки. Рыбку протыкал крючком через глаза и подвешивал к поперечине. Через день подсохнет, заветрится и можно есть, как семечки. Так развешивал, пока не надоело, штук двести нанизал. Варакушкам тоже оставил с десяток крупных рыбок. Решив отложить охоту на уток, Сашка стал стаскивать к кострам любой подходящий для строительства избушки-времянки кусок дерева: доску, рейку, ящик бревно, горбыль. Предпочитал, конечно, доски. Они попадались не часто. Много досок и обломков досок он бездумно истопил за эти дни, и теперь приходилось все тащить издалека. В одном месте обнаружил пять средней толщины бревен в шесть шагов длиной и переволок их по воде к месту своей «высадки» на берег. Растает лед – сколотить плотик, искать карабин.

В другом месте нашел старую-престарую замасленную телогрейку, дырявые валенки, кирзовый сапог, несколько ящиков из-под водки, поломанную раскладушку и мотоциклетную шину. Очевидно, этот мусор когда-то был выброшен на лед, а течением льдину прибило к острову. Другая льдина вытолкнула первую высоко на берег, а затем лед растаял. Все это богатство Сашка перетащил к себе: авось пригодится. Поднимая кусок доски, неожиданно обнаружил под ней большого лемминга. Толстый до безобразия, лежал он на боку в уютном теплом гнездышке из мха и шерсти, и не сделал попытки убежать, а лишь болезненно пискнул и закрыл лапками глаза. Как человечек испуганный! Решил, наверное, что ужжжасное чудовище его съест. Толстый живот этой красноватой мыши жил отдельной жизнью: там что-то билось, толкалось и явно просилось наружу. Гарт сообразил, что это «Frau Lemming». И такая она толстая, потому что рожать собралась. Может, вот сейчас, в эти минуты и родит. И человеку, существу из другого мира, тут делать нечего. Извинившись, он аккуратно положил доску на место, и присыпал древесной трухой и мхом, как и было.

Постепенно Сашка уходил все дальше от берега. Разжег догорающим факелом еще один костер и продолжил свой путь уже без огня в руках. Через каждые двести-триста метров попадались ручьи. В устьях ручьев кружились маленькие кулички-плавунчики или утки морянки, несколько раз по-над берегом пролетели кряквы, чайки-моевки гомонили над водой.

Обувь оставляла желать лучшего. Пока он двигался по песчаной береговой полосе, проблем не было, но стоило отвернуть в тундру, которая летом болото, как деревянные подошвы пропитались водой, рукавные носки намокли и холод сжал подошвы ног. Вскоре Сашка перестал чувствовать ступни, они стали как деревянные. И еще Сашка сделал важное открытие: на острове есть или недавно были олени и волки. Об этом говорили остатки волчьей трапезы в низине, на берегу ручья. Чисто обработанные песцами и чайками белые кости крупного быка еще держались на сухожилиях, не успевшие превратиться в рога мягкие панты были обгрызены почти до самой головы, – от силы с неделю-две лежит здесь этот остов.

Песец-щенок в черно-серой детской шубке с увлечением грыз копыто и, облизываясь, отскочил в сторону, когда человек приблизился, щенку все еще хватало еды на остатках волчьей трапезы.

Гарт пошел по этому ручью вверх. Он тек с горки, на вершине которой стояла триангуляционная вышка. Подле треноги – едва различимые следы гусениц вездехода, значит, весной по большому снегу работали здесь геодезисты – небольшая бухта ржавой железной проволоки, одна бутылка из-под водки, другая из-под шампанского (неплохо жили мужики!), изъеденные ржавчиной пустые консервные банки и с десяток больших гвоздей-двухсоток.

С вышки хорошо просматривался весь остров. Гарт вспомнил карту. Размерами остров был примерно десять на шесть километров и имел форму сапога с широким голенищем на северной стороне и шпорой на южной оконечности. От «голенища» отходила низкая широкая отмель, напоминающая собой размотавшуюся портянку. «Шпора» представляла собой скалистый островок, соединенный с основным массивом тонкой перемычкой. Рассматривая этот остров на карте, понимаешь, почему первооткрыватели назвали его «Ботфорт». Ботфорт и есть. Базовая Сашкина изба печальным кубиком виднелась на соседнем острове. Всего-то пятнадцать километров. Неужели не удастся подтащить к берегу и поднять лодку и придется куковать на этом «сапоге» до ледостава?

«Таймыр, пес мой верный! Как ты там? С голоду пухнешь или леммингов ловишь?»

На юго-западной стороне Ботфорта Сашка заметил три рыжих пятна, очевидно бочки, и решил перекатить их к дому. Перевел свой взгляд на «шпору» и сердце так и забилось: олени! Табунок голов на десять-двенадцать. Черными пятнами выделялись их тела на буро-зеленой тундре. Двое или трое лежали, остальные мирно паслись. Значит, волки далеко, иначе олешки не пошли бы в узкое место, где их можно передушить за пару минут.

Надо будет поменьше топить. До стада километров пять-шесть и ветер сейчас не в их сторону, но если почуют дым – уйдут. Переплывут пролив, исчезнут на материке.

Сашка прихватил с собой найденное богатство: проволоку, гвозди, бутылки, и в прекрасном настроении поскакал с горки вниз.

11. Морж

И стал почему-то напевать песенку из Маяковского:

Бодрый ритм этих строк хорошо подходил и к ритму прыжков с камня на камень и к состоянию души: на острове дикие олени. А как добыть – придумает! И так прилипла к нему дурацкая эта песенка, что не мог отвязаться. Пробовал и на «Славное море – священный Байкал» поменять, и на «Раскинулось море широко» и на «Ach, mein lieber Augustin» и даже на знаменитую марктвеновскую «Режьте, братцы, режьте…» – ниччче не помогат! Только утвердишь в мозгах другой ритм, только настроишься на другую волну, как споткнешься, шагнешь не в такт, и опять выплывает:

Стоп-ка! Сашка просмаковал вторую строчку, о которую зацепилось сознание: «медленна арба лет… медленный арба лет… Медленный чего?

От радости Гарт аж подпрыгнул на месте, и оказалось, что уже дошел до первой из замеченных сверху бочек, и это совсем не бочка.

На голове его зияли глубокие, заполненные засохшей кровью, царапины, очевидно, от медвежьих зубов и когтей, низко опущенная голова с небольшими острыми клыками покоилась на камне, передние ласты были подогнуты под туловище и еще хранили в себе движение. Животное это издохло внезапно, за секунду до того, как уйти в море. Но следов борьбы двух гигантов Арктики видно не было. Очевидно, медведь подкараулил моржа на материковом лежбище, но тому удалось вырваться и доплыть до острова, где он и погиб от ран. Произошло это еще до шторма: перед моржом лежал такой же ледяной вал, как и перед биваком. Значит, мясо есть нельзя – трупный яд. Но шкура пригодится на крышу для избушки. Гарт сделал обычные надрезы и стал снимать шкуру. И тут обратил внимание, что пенис у моржа действительно почти весь костяной, и поговорка «хрен моржовый» не лишена твердого основания.