Борис Ляпунов - Искатель. 1963. Выпуск №6
Педро был далек от штабной жизни армии. Он мог анализировать то или иное сражение уже после того, как оно заканчивалось, или в ходе конкретного боя решать узкую, частную тактическую задачу, которую ему и Хезусу поручали осуществить.
Но и он установил странную закономерность. Ему всегда удавалось проследить логический замысел операции и ее осуществление, когда группой командовали Листер, Модесто. В их решениях присутствовала жесткая солдатская хватка, сметливость, умение воспользоваться малейшей оплошностью противника. Но они были лишь командирами отдельных соединений, а не руководили армией в целом.
Неустойчивое политическое равновесие, когда буржуазные и республиканские партии, с одной стороны, находились под ударами фашистской диктатуры Франко и, напуганные жупелом «коммунистической опасности», существовавшей только в их воображении, метались между трусостью и страхом, — это неустойчивое равновесие не могло утвердить ту железную дисциплину, без которой немыслима армия.
* * *Первые взрывы раздались в предутренней темноте, когда в синем чистом небе еще догорали последние звезды.
А потом неба уже не было видно. Оно скрылось за черной клубящейся копотью взрывов, огненные всплески которых — с тех пор как на небосклоне появилось солнце, тусклое и жалкое, — спорили со светилом в яркости.
Непреодолимый вал взрывов поднялся на окраине Гандесы, которая по замыслу республиканского командования в ближайшие часы снова должна была быть возвращена испанскому народу.
Исчезало понятие времени и пространства. Казалось, на земле уже не осталось ничего, кроме тебя самого, втоптанного в землю, полураздавленного комьями беспрестанно падающей земли, а дышишь ты земельной пылью, рот и глотка забиты ею, и через минуту станет совсем нечем дышать.
Когда шквал огня стал ослабевать, какой-то боец вскочил и побежал прямо навстречу отступающим разрывам. Он был безоружен, и тряс над головой кулаками, и упал, не пройдя и десяти шагов. Он, видимо, сошел с ума.
На разрывы уже никто не обращал внимания. Готовились отразить атаку.
Педро добрался до командного пункта на холме, позади пехоты. Блиндаж Хезуса был разбит, а у командира батальона перевязана голова.
— Крепко? — спросил Педро.
— Антонио ранен. В плечо. Потерял много крови.
— В госпитале?
— Не хочет.
— Прикажи.
— Легко сказать, консехеро! Спустись в блиндаж и поговори с ним сам. Там, кстати, есть вино. Прополощи горло. Не будешь сипеть. А то Антонио тебя не услышит.
— Хорошо. Спасибо.
— Ты упроси Антонио отправиться в госпиталь.
— Все отлично.
Педро спустился в блиндаж.
Антонио лежал у стены, и на него падал свет из пролома в крыше.
Глаза комиссара были закрыты, а осунувшееся лицо постарело. Педро увидел на его щеках горькие морщины, которых никогда не замечал. Антонио дышал ровно — спал, и Педро решил, что будить его теперь по меньшей мере глупо. Повязка на плече была наложена хорошо и почти не промокла от крови. Тогда советник взял стоявший около раненого поррон, основательно прополоскал глотку и пошел обратно наверх.
— Ну как, уговорил?
— Он спит.
— Ой, лиса!
— Думаешь, притворился?
— Уверен. Иначе он не был бы астурийцем. На бинокль.
Танки были примерно в трех километрах. Четко виделись только первые. А вся остальная масса скрывалась в туче пыли. Это облегчало маневр, который предложил Хезус. Танки фашистов, двигавшиеся в «дымовой» завесе пыли, далеко не сразу могли разглядеть контрманевр на фланге, а рота Игнасио уже двигалась туда. Педро волновало именно это направление.
— Хезус, ты не говорил Игнасио, что он может выйти в тыл? В такой пылище это вполне возможно.
— А, черт! Про пыль я забыл. Дьявол бы побрал эту пыль! А ты, консехеро?
— Мне тоже только сейчас пришло такое в голову.
— Игнасио тоже может догадаться, — подумав, сказал Хезус. — Пожалуй, он догадался!
Педро снова вскинул бинокль к глазам. На правом фланге, где двигалась рота Игнасио, стояла подозрительная тишина. Передние танки фашистской «свиньи» уже остановились и открыли огонь по танкам, которые огнем преграждали им дорогу к реке. На левом фланге часть франкистских машин развернулась, пряча свои бока, и двинулась навстречу левофланговой роте.
Но на правом фланге было спокойно.
Прошло еще несколько минут. И тогда в самой гуще фашистских машин произошло нечто невообразимое. Они взрывались и горели там, в самой глубине «свиньи».
— Второй! Третий! — считал Педро. — Четвертый!
Хезус, который только что был рядом и нетерпеливо теребил советника за рукав, исчез. Педро оглянулся и увидел, что он уже вылезает из блиндажа с биноклем Антонио в руках.
— Ладно, — сказал он. — Смотри. А то потом скажешь в России, что тебе не давали учиться.
Прошло минут двадцать, прежде чем фашисты догадались, в чем дело, и оттянули часть своих машин назад. Теперь в трудное положение попал Игнасио.
Командир и советник молчали. Они-то с самого начала понимали, на какой риск шел командир третьей роты. Но они знали, что каждый из них, не раздумывая, поступил бы точно так. Пятнадцать фашистских машин горело на поле. Целый батальон почти полностью был уничтожен. А республиканских горело только две. Пока только две. Бой еще не кончился.
— Смотри! — крикнул Хезус.
Пройдя рейдом по тылам вражеских батальонов, на левый фланг вышли шесть «Т-26». Шесть танков из роты Игнасио. Потом еще четыре.
Фашистские танки повернули вспять.
На равнине снова забушевал огненный смерч. Он начался вдали от командного пункта танкистов.
— Это что-то небывалое! — крикнул Педро на ухо Хезусу.
— Да, — согласился Хезус, — бьет не меньше ста орудий на километр фронта. Бедная Испания… Преданная всем продажным миром. Этот мир ублюдков и предателей не должен жить под небом земли!
* * *Недели через три ночью передовые части отошли на заранее подготовленные позиции. Танкистам об отходе не сообщали, очевидно посчитав, что они находятся в достаточно глубоком тылу.
Хезус вылез из пещеры, поднялся на КП, осмотрелся и неожиданно крепко выругался по-русски.
Прижав руку к щеке, советник исподтишка посмотрел на командира и подумал, что Хезус все-таки ожидал чуда: ведь и ему было ясно еще вчера — после успеха франкистов на левом фланге, где фашисты ворвались в траншеи, когда все защитники оказались перебиты, — еще вчера было ясно, что командованию ничего не оставалось, как выровнять линию фронта. Но Хезус, видимо, надеялся на чудо.