Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Было ещё совсем темно, когда я поднялся. Мне казалось, что первым. Но я сильно ошибся — во-первых, этот наш новенький — поляк Богуш, завернувшись в одеяло, сидел на своём месте, о чём-то явно размышляя. Около костра на корточках разместился Игорь Басаргин. А в районе склада слышался сдержанный шум — там явно хозяйничал кто-то из девчонок.
Зевая и потирая лицо, я выбрался из-под одеял и, ёжась спросонья, подсел к огню. Мы с Игорем обменялись кивками.
— Ну что, пойдём? — после довольно долгого молчания спросил он. Я взглянул на часы. Они шли исправно, но я не был уверен в точности того, что они показывают — мы перемещались, и я подводил их на глазок, по солнцу. Было пять.
— Пойдём, буди ребят и кого-нибудь из девчонок, — кивнул я, — пусть приготовят поесть.
— Никого будить не надо, — Ленка Власенкова вышла из складского помещения, — я всё приготовлю… Мальчишек вот поднимайте.
— Доброе утро, Лен, — поздоровался я…
…Поднимались мальчишки как обычно неохотно, переругиваясь (впрочем, тоже очень вяло), натыкаясь друг на друга и спотыкаясь. Что интересно — в такие моменты меня охватывало острое и очень приятное чувство какой-то особенной близости со всеми этими «паразитами». Подобное я переживал и там, на той Земле, в походах — но тут это сделалось абсолютным. Не знаю, испытывали ли это остальные. По-моему — да.
Девчонки непобедимо спали. Принимая из рук Ленки довольно-таки скудный завтрак, я дружелюбно ей сказал:
— Нас проводишь и ложись спать. Сколько можно глаза таращить?
— Лягу, — согласилась она. — Олег, вы бы ещё дров принесли. Скажешь, а?
— Скажу, — пообещал я.
— Угу, спасибо, — кивнула она, направляясь к лежаку.
— Значит так, — перешёл я прямиком к делу. — Ты, Сморч, Андрюшка и ты, Басс — оставайтесь на охране. Север, Щусь, Фирс — пойдёте за дровами и таскайте, пока не опухнете. Или пока Ленка не скажет: «Хватит.»
Фирс присвистнул:
— Да уж. Мы как раз скорей опухнем…
— Лучше опухнуть, чем замёрзнуть, — вскользь заметил я. — А мы с Сергеем пойдём охотиться… Богуш, — окликнул я поляка, — пойдёшь с нами. Сергей, подбери ему оружие… И вообще — кончаем жевать и переодеваемся в парадную форму.
Снаружи вошла Наташка Крючкова, развязывая ремень с оружием.
— Там холодно, — сообщила она, — и туч нет… Мальчишки, вы уже встали?
— Уже встали, уже уходим, — конспективно ответил я, затягиваясь в куртку. Мы поразительно быстро привыкали к новой одежде и, хотя у всех сохранились какие-то детали (а то и полные комплекты!) «старого туалета», их уже почти никто не носил.
— Не задерживайтесь, — предупредил я и обратился к Сморчу: — Если кто будет тут крутиться — гони на работы. Пинками.
— Будь спок, — Сморч похлопал по рукояти топора. — Первым, кстати, выгоню тебя.
— Я и сам уйду, — пообещал я, поднимая Танюшкину аркебузу и мешочек с пулями.
Танюшка спала. Мне почему-то очень-очень захотелось, чтобы она проснулась и что-нибудь сказала мне напоследок… и, может быть, поцеловала… Я даже задержался над Танькой — но она продолжала спать, как сурок (или сурчиха), даже дыхание не изменилось, и я, удержав печальный вздох, пошёл к ребятам.
Мне почему-то было очень обидно…
… — Ты зачем его взял? — напрямую, хотя и тихо, поинтересовался Сергей, останавливаясь, чтобы поправить ремни. — Он же никогда не охотился, сразу видно.
— Вот и пусть учится, — так же тихо ответил я. — В конце концов — ему теперь с нами жить.
Поляк подошёл, нагнав нас. он вооружился палашом, метательным топором, охотничьим ножом и кистенём. Мне, если честно, хотелось бы знать, умеет ли он хоть чем-то из этого арсенала пользоваться. А вот Сергей напрямую поинтересовался:
— Слушай, без обид, Богуш — ты хоть чем-нибудь из своего арсенала умеешь пользоваться?
Ему пришлось повторить это несколько раз и медленно, помогая себе такими бурными жестами, что я не выдержал — засмеялся. Сергей обиделся:
— Между прочим — твою работу делаю, ты князь и о своих людях всё должен знать…
Так или иначе, но польский мальчишка его понял и почти так же пояснил, жестикулируя, что (он покраснел так, что даже в неверном полусвете это было видно) танцевал в ансамбле народных танцев карпатских горцев с почти таким же топором-чупагой. И умеет обращаться с пастушьим кнутом — дед научил, — поэтому и взял кистень.
— И то хлеб, — посмотрел я на Сергея. — Ладно, пошли…
…Совсем рассвело, когда мы добрались до говорливой горной речушки, весело прыгавшей с камня на камень куда-то в долину. Впрочем, сейчас, в утренние глухие часы, её беззаботный плеск звучал одиноко и как-то настораживающе. У подножья Карпат эта речушка уходила в болото, на котором гнездилось чудовищное количество уток и диких гусей — девчонки ловили их петлями и без конца коптили, причём половину копчёного мы вместе сжирали, «не отходя от кассы», и лишь вторую половину Ленка с трудом отвоёвывала на хранение. Копчёная дичь в Союзе считалась страшным дефицитом, но мы все ели её в походах и любили.
Правда сейчас нас сюда привели не утки и гуси, а мысли о более солидной добыче. Я уселся в густой, хотя уже сплошь жёлтой листве дуба над речкой. Сергей с Богушем залегли среди камней ниже по течению. Напротив нас — примерно на равном от них и от меня расстоянии — был небольшой песчаный пляж, тут и там расчёрканный самыми разными следами.
Зарядив аркебузу (не подшипником — их мы берегли — а подходящей галькой), я улёгся-уселся в очень удобном сплетении ветвей, положив оружие перед собой. Ажурная золотая занавеска листвы скрывала меня полностью; сверху я видел ребят за камнями, но с земли их едва ли мог бы заметить даже самый острый глаз.
Теперь надо было ждать.
По характеру я очень нетерпелив. Но, как и многие целеустремлённые люди (а даже недоброжелатели признавали, что я именно такой человек), я сумел приучить себя ждать, если нужно, подолгу и спокойно. Особенно это касается ожидания в дикой природе, которой плевать на проблемы человека и его устремления. Не обладая технической мощью, под природу можно только подстраиваться, подлаживаться, чтобы в конечном счёте взять своё.
Обязательно.
Первым на водопой, мягко ставя лапы, прошествовал наш заочный знакомый — гордый тигролев. Он наклонился над водой совсем рядом со мной — я видел загривок с мощным валиком мышц, слышал звук лакающего языка. Самка, но здоровее, чем амурский тигр, самое крупное кошачье на той Земле. Когда самка ушла, фыркнув напоследок, я обнаружил, что до белизны сжал пальцы на ложе аркебузы.
Выше по течению — и на другом берегу — неподвижно висело над камнями знакомое облачко серого тумана — отсюда абсолютно безобидное, но я передёрнул плечами, вспомнив, что в нём скрывается. На миг подумал: неужели и из нас кто-то может оказаться на это способным?! А ещё потом пришло воспоминание: что же всё-таки такого в фашистском значке на рукояти моего палаша?! Какая такая светлая сила в нём может быть заключена?!.