Виктор Алексеев - Соперник Византии
- Неплохо было бы подгадать под их праздники. Разузнай, в какой праздник они более всего напиваются.
- Да в любой. Лишь бы был предлог.
- С кем завел связи?
- Так купил двух руссов и двух варяг. Один варяг из дружины Хельги, другой купец. Оба руса из посадских, регулярно докладывают и берут деньги. На Пурим пригласил двух бояр, Блуда и Свенельда. Думал, не придут. Пришли. Блуд веселый человек, даже сплясал по-своему. Но как только я предложил ему сотрудничество, притворился пьяным и исчез. Свенельд хуже лисы, интересовался, что и как, но я сам поостерегся иметь с ним дело. Эта лиса не только военачальник и полководец, у него своя многотысячная дружина, и кажется он замешан в смерти предыдущего князя, мужа Хельги. Нет, ему я просто намекнул, но конкретно ничего не предложил.
- И правильно сделал. А вот с первым боярином можно поработать. Как живет наша община в городе? Какие отношения с язычниками и христианами?
- За последнее время в общине прибавилось двадцать семейств, все они выходцы из Византии. Занимаются в основном продажей и перепродажей: скупкой меда, золота, пушнины и челяди. Христиан немного, они группируются возле церкви Святого Илии, недалеко от нашей синагоги.
- Есть среди них надежные люди?
- Есть.
- Так вот. Как только мы появимся в Асии Ясах, я дам знать, когда открывать Восточные ворота. Ты должен споить стражу и быть готовым присоединиться к нам.
- Конечно, Иша, но по незнанию наши могут погубить наших.
- Да, - задумался Иосиф, - хорошо, что ты мне подсказал.
Иосиф встал и заходил по комнате, мягко приседая, и вдруг обратился к секретарю, который, казалось, занимался только своим делом.
- Равви! Как спасти наших людей от нашего разбоя?
- Великий Иша! Вы же сами говорили, что надо глубже вникать в любую аггаду из Торы. «...И сказал Бог, обращаясь к Моше и Агарону: «...И пройду Я по стране Египетской в ту ночь, и поражу всякого первенца в стране Египетской от человека до животного, и над всеми божествами Египта совершу расправу. Я - Бог! И будет та кровь знамением на домах, в которых вы пребываете, и увижу ту кровь, и миную их; и не коснется вас кара губительная, когда я поражу страну Египетскую».
- Да, да, да, - согласился Иосиф, - теперь нам надо самим подумать, как воплотить подобное знамение. Конечно, можно отметить каждый дом краской. Ну, кажется, мы все оговорили. Теперь в обратный путь, мой брат!
Иосиф обнял Авраама и проводил до выхода.
Еврейская община в Киеве была немногочисленна, чуть более ста семей. В основном это были люди, прибывшие из Византии, много испытавшие от притеснения греков и армян в пору правления императора Ираклия, македонского армянина. Но с русами, варягами и славянами они жили мирно, особенно с купеческой частью города. Естественно, они находились под покровительством Хазарии, тем более что и гарнизон хазарский обосновался в их районе, называемом Козары. Население города относилось к ним равнодушно, как и ко всем другим народностям, что селились в этом большом и многолюдном городе. Община еврейская жила компактно, как бы спаянная бывшей бедой друг с другом, но это не означало, что она однородна. Евреи были разные. Хотя все они почитали Тору и семисвечник, религиозные праздники, регулярно посещали синагогу, некоторые из них, а это были самые грамотные люди, не принимали Талмуд. И хотя в последнее время религиозное почитание все больше склонялось к чтению Талмуда с его категоричным толкованием религиозных догм, некоторые члены общины считали, что это искажение истины. Свои религиозные воззрения они не выставляли напоказ, а обсуждали в очень узком кругу. Среди них было даже несколько христиан, которых на виду обсуждали и осуждали, но втайне относились к ним терпимо, а в некоторых случаях даже доброжелательно. Евреи-христиане были самой живой частью общины, именно они остро шутили над своими соседями, придумывая шутки - короткие рассказы о женолюбии, скупости, жадности, подхалимстве, подлости, и когда терпение у старейшины и раввина иссякало, их изгоняли из общины, а те селились среди разноплеменной группы христиан. Мир в общине существовал, но это был своеобразный мир, далеко отстоящий, даже противостоящий еврейской общине Хазарии. И когда в одно октябрьское утро их дома оказались помечены красной краской, община заволновалась и кинулась в синагогу за разъяснениями. Раввина Исхака не было. Их встречали достопочтимый Авраам и старейшина - добрейший и милейший Моисей. Они любезно объясняли главам еврейских семей, что это просто вынужденная мера по учету количества еврейских домов в Козарах, а старейшина составлял список членов семей якобы для праздничного поздравления. Авраам сам удивлялся, что нет раввина, хотя он с вечера предупредил его быть утром в синагоге. Но, как выяснилось, раввин Исхак с утра ушел на Подол к умирающему одинокому еврею, хозяину менной лавки. Люди расходились, но тревога в их душах оставалась.
Князя Святослава и княгини Ольги в городе не было. Правителем города и вершителем судеб был воевода Свенельд, но попасть к нему простому еврейскому гражданину было невозможно. И потом, как это выглядело бы со стороны? Нет, Исхак за бессонную ночь продумал все.
Ранним утром, еще солнце не брызнуло за Восточными воротами, еще красавцы петухи лениво чистили свои сапоги и не возвестили городу о начале нового дня, раввин уже шел в Подол, где проживал его давний знакомый, мелкий купец Пров, и решил через него попросить тайную встречу с воеводой. Почему тайную? А потому что Исхак прекрасно знал, что купленные Авраамом осведомители собирают по городу разные сведения и несут их Аврааму. Также Исхак был уверен, что письмо от главного раввина Хазарии, которое он обнаружил в синагоге и которое он сейчас держит за пазухой, пришло через Авраама и что тот предупреждал о встрече. Но, на свой риск и надежду на Бога, раввин поступает, как ему диктует совесть. Ни большая, ни малая война не входили в круг интересов, забот и выгоды священника, его тревожило лишь одно - спокойствие и благополучие общины, которое ему доверил Бог. Раввин, как и другие поселенцы в Киеве, родился в Византии и с юности до зрелого возраста жил в Константинополе. И там, как он слышал, после сдачи одного города в Сирии греки обвинили еврейскую общину в предательстве, что именно они открыли городские ворота.
А когда греки вернули город, то горе постигло всю еврейскую общину, которую безжалостно уничтожили, от старца до малого ребенка. Эта волна казней достигла и Константинополя, когда император Маврикий издал эдикт о выселении каждого еврея, если он не примет христианство. Так же поступил и царь Иосиф с христианами в Хазарии, разорив церкви и казнив многих христиан. Эти ужасы, коснувшиеся невинных людей, еще живы были в памяти Исхака, он понимал, что рекомендация раввина идет от самого царя иудеев, а разве он не повинен в тысячах погибших в Сирии, а теперь он хочет принести в жертву общину в Киеве? А потому он рискнул не следовать рекомендации раввина и оградить свою общину от неминуемой гибели. Пров, такой же пожилой человек, как и Исхак, в молодости служил в дружине Свенельда, и хотя был простым воем, пару раз отличился в войне с тиверцами, потому воевода знал его в лицо. Поэтому Пров согласился на предложение раввина и тут же поспешил к хоромам боярина. Вернулся скоро, сообщив, что сам воевода заедет к нему.
Уже солнце поднялось над Подолом, бросая за ночь остывшие лучи и подбираясь все выше и выше к Горе, где рядом с княжеским домом стояла фигура славянского бога, где поутру служки подбрасывали поленья, питая негасимый священный огонь, откуда по откидному мосту началось раннее движение городского муравейника, а воеводы все еще не было.
Раввин стал нервничать. Он прекрасно понимал, что необходимо скорее вернуться в синагогу, потому что эти нелепые знаки на домах приведут людей в замешательство и они повалят в синагогу толпой. И вдруг с грохотом пал засов в воротах Прова, на подворье оказались несколько всадников. Один из них тяжело спустился с коня, склонившись, вошел в сени и скинул боярскую шапку. Пров поклонился ему в пояс и впустил в горницу. Раввин встал, но, как только боярин опустился на скамью, тоже сел.
Свенельд был высок и широк в плечах, руки длинные, а ладони крупные, покрытые рыжими волосами, такими же были длинные усы и хохол, что говорило о знатности воеводы. Крупные продольные складки на лбу и когда-то голубые, но выцветшие холодные глаза выражали суровость лица, на котором не могла, да и никогда не появлялась улыбка. На мгновение Исхаку показалось, что он маленькая поминальная свеча в сравнении с большой праздничной свечой. Руки у него задрожали, и, чтобы не показать это боярину, он полез за пазуху, вытащил письмо и положил на стол.
- Говори, - приказал воевода.
Все еще ощущая внутреннюю дрожь, заикаясь, раввин промолвил: