Александр Павлов - У ступеней трона

И действительно, Левашев страшно обрадовался ему. Он дружески пожал руку Баскакова, окинул его теплым дружеским взглядом и проговорил:

— Большое вам спасибо, что зашли! Я давно уже просил Антона, чтобы он как-нибудь свел меня с вами, так как я глубоко виноват перед вами и до сих пор не извинился.

— Какие глупости! — отозвался Василий Григорьевич. — Уж вы-то, во всяком случае, ни в чем не виноваты, так как, благодаря моей шпаге, пролежали целые две недели.

— Да, да, это был ловкий удар, и он уже отчасти искупил мою вину, но все-таки простите меня за эту глупую ссору, которая, фехтуй вы хуже, могла бы окончиться очень печально для вас.

— Ну, а раз этого не случилось, — весело заметил Баскаков, — так об этом и разговаривать нечего. Вы, надеюсь, не посетуете на меня, что я так поздно заявился к вам с визитом?

— Ну, что же теперь за позднее время! И, наконец, я так рад увидеться с вами, что об этом даже говорить не стоит! — ответил Левашев.

Они уселись в том же кабинете, где в памятную ночь дуэли Василий Григорьевич разговаривал с Лихаревым. Прежде чем сесть, Баскаков бросил быстрый взгляд на портрет молодой девушки, висевший над диваном, и его охватило неодолимое желание во что бы то ни стало увидеть наяву милое личико, глядевшее на него теперь из рамки портрета и вызвавшее в нем с первой встречи чувство глубокой симпатии.

Левашев уловил его взгляд и заметил:

— Это — моя сестра. Вы с ней незнакомы, кажется? Да, я и забыл, — с добродушным смехом продолжал он, — что вам негде было с нею знакомиться.

— Вот и ошибся, друг любезный, — вмешался Лихарев, — Василий Григорьевич знаком с твоей сестренкой. Он познакомился с нею как раз в ту роковую ночь, когда ты лежал без сознания.

— Тем лучше, — воскликнул Левашев, — значит, вы встретитесь сейчас со старой знакомой. Маня должна скоро прийти сюда.

Василий Григорьевич, сам не зная почему, покраснел еще сильнее и, чтобы скрыть свое смущение, быстро заговорил, обращаясь к Лихареву:

— А ведь я только что у вас был.

Лихарев вопросительно поглядел на него.

— Какое-нибудь дело есть? — спросил он.

— Да, есть.

— Может, я вам мешаю, господа? — задал вопрос Левашев.

— О нет, нет, нисколько, — отозвался Баскаков. — Я буду даже очень рад, если и вы, Дмитрий Петрович, окажете мне ту же услугу, какую я хочу просить у Антона Петровича.

— Понимаю! — улыбнулся Лихарев. — С кем же у вас, сударь, столкновение вышло?

Василий Григорьевич развел руками.

— Да явился ко мне один господин, ни с того ни с сего нанес мне оскорбление, и я хочу вас просить быть моими секундантами.

Левашев удивленно расширил глаза.

— Да кто же господин этот? Незнакомый вам?

— До сегодняшнего дня я никогда его не видал.

— Так с какой же стати он к вам привязался?

По губам Баскакова пробежала легкая усмешка.

— Да ему, видите, не нравится, что я живу в Петербурге, ему хотелось бы, чтоб я был отсюда как можно дальше. Ну, а так как я пока не имею никакого намерения уезжать отсюда, то мы об этом заспорили, и этот спор и приходится разрешать с оружием в руках.

Лихарев зорко поглядел на молодого человека, улыбнулся в свою очередь и спросил:

— А как фамилия этого человека, которому не нравится, что вы живете в Петербурге?

— Граф Александр Иванович Головкин.

Улыбка, появившаяся на лице Лихарева, расплылась еще шире. Он встал с кресла, на котором сидел, подошел к Баскакову и, нагнувшись к нему, шепнул:

— А хотите, сударь, я вам скажу имя вашей красавицы? Ее зовут княгиня Трубецкая.

Василий Григорьевич вздрогнул и испуганно поглядел на него.

— Откуда же это вы узнали?

Антон Петрович покачал головой и рассмеялся.

— Туг большого секрета быть не может, — опять зашептал он. — Головкина считали женихом княгини, и, следовательно, если вы деретесь с ним, то, конечно, только из-за Трубецкой — в этом никакого секрета быть не может. Ведь правда?

Баскаков молча кивнул головой.

— Так, значит, ехать к графу? — вслух спросил Антон Петрович.

— Да, я был бы очень рад, если вы согласитесь исполнить мою просьбу.

— Конечно, исполним, с удовольствием! Ты, Митя, понятно, не прочь?

— Напротив, я очень рад услужить Василию Григорьевичу, — откликнулся Левашев.

— Ну, так, значит, завтра мы и поедем к его сиятельству. А какие условия дуэли?

Баскаков пожал плечами.

— Как вызванный мною, он имеет право на выбор оружия, следовательно, об этом разговаривать нечего. Что же до общих условий, то у меня к нему нет слишком большой злобы, и поэтому я сам лично согласен драться только до первой крови.

— Ну, так и исполать вам! — проговорил Лихарев. — Значит, Митя, так и сделаем; ты заезжай ко мне утречком, мы вместе и отправимся.

Баскаков пожал руки молодых людей, а через несколько секунд за дверью послышались легкие шаги, и в комнату, точно птичка, впорхнула молодая девушка, которую ему так страстно хотелось видеть. Маня вбежала с каким-то громким восклицанием, но, увидев незнакомого человека, тотчас же остановилась и удивленно взглянула на него.

— Разве вы незнакомы? — спросил Левашев. — Ты же его видела, сестренка.

Молодая девушка пригляделась к Баскакову и дружеским жестом протянула ему руку.

— Здравствуйте! Узнала! — воскликнула она. — Это — вы, убийца моего брата, из-за которого несчастный Митя чуть не отправился на тот свет? — и она даже нахмурила брови, все лицо ее как будто стало мрачным; но через секунду она уже звонко хохотала, и Баскаков, любуясь ее веселым, оживленным лицом, чувствовал, как симпатия к этой милой девушке все полнее и полнее захватывает его сердце.

— Я, может быть, вам помешала? — спросила Маня. — Впрочем, — быстро добавила она, — если и помешала, извиняться не стану и уходить отсюда не намерена. Вы, сударь, еще незнакомы с моими капризами, — улыбаясь, обратилась она к Баскакову, — так довожу до вашего сведения, что я страшно капризна, что в доме все пляшут по моей дудке и прежде всех Дмитрий Петрович. Не так ли, Митенька? — и с звонким смехом она подбежала к Левашеву, обхватила его руками и закружилась с ним.

— Будет, Маня, будет! — взмолился тот. — Этак, пожалуй, и до обморока докружиться можно. Ты лучше скажи, улегся дядя или нет?

— Папочка-то? Конечно, улегся! Ведь это вы только такие полуночники; десять часов, а вы все еще сидите. Папочка, как только десять часов, сейчас же в постель. Ну-с, Дмитрий Петрович, спит ли папочка или нет, это до вас не касается. Вы лучше скажите, хотите чаю или нет? Я уже велела собирать на стол.

— Ну, конечно, хотим! — отозвался Лихарев. — Я только вот сейчас сидел и говорил: «Хорошо бы было, кабы Манечка догадалась нас чайком угостить, я ведь знал, что вы у нас умница».

Лицо молодой девушки покрылось яркой краской.

— Антон Петрович! — воскликнула она. — Вы как меня сейчас назвали?

— Как? Как вас поп окрестил — Манечкой.

— А кто же вам, милостивый государь, — состроив серьезную мину, заговорила девушка, — дал право называть меня Манечкой? Что я вам, сестра, подруга, жена?

При последних словах на смуглом лице Лихарева, постоянно бледном и редко покрывавшемся румянцем, показались багровые пятна. Он как-то смущенно улыбнулся и и, разводя руками, ответил:

— Ни то, ни другое, ни третье, хотя третьим я бы с удовольствием вас назвал.

В глазах Мани вспыхнули лукавые огоньки, а на губах зазмеилась улыбка.

— Ого, — воскликнула она, — скажите пожалуйста! Я и не знала, что вы в меня влюблены. Только не на радость вам было бы, если бы я вашей женой стала, — едва сдерживаясь от душившего ее смеха, продолжала молодая девушка.

— Почему же не на радость? — багровея еще больше, спросил Антон Петрович.

— А потому, что я избалована и слишком капризна. Я бы вам всю жизнь отравила.

Лихарев посмотрел на нее пытливым взглядом и вдруг удивительно серьезным тоном произнес:

— Ну, это-то беда не большая.

— Что же, вы, значит, мои капризы ни за что считаете?

Лицо Лихарева как-то странно потемнело, он вдруг порывисто поднялся с места, подошел к Мане и, глядя на нее своими глубокими черными глазами, проговорил:

— Не будем болтать глупостей. Вы никогда не будете моей женой, следовательно, об этом и говорить не стоит, а если бы когда-нибудь вы стали ею, так вы не были бы ни взбалмошны, ни капризны.

Под влиянием ли его жгучего взгляда, от его ли слов, сказанных серьезным, но дрожащим голосом, молодая девушка вспыхнула и, точно смутившись, опустила голову. Но это продолжалось всего только несколько секунд. Ее глаза опять загорелись веселыми огоньками, и она, как бы позабыв о только что происшедшем разговоре, весело воскликнула:

— Ну, не будем болтать глупостей, вы совершенно правы. Гораздо умнее будет идти пить чай, и, кто любит меня, тот последует за мною! — и с тем же звонким хохотом она быстро выбежала из комнаты, а вслед за нею отправились в столовую и молодые люди.