Александр Павлов - У ступеней трона

Василий Григорьевич так и впился глазами в этого незнакомца, который своим приходом должен был рассеять тьму, окружавшую его со вчерашнего вечера, разъяснить мучительную загадку, положительно истерзавшую его своей таинственностью. Не успел незнакомец войти в комнату, как дверь уже за ним затворилась и комната снова погрузилась в мрак. Василий Григорьевич благодаря этому не видел, что делает вошедший к нему человек, не мог разглядеть теперь не только его лица, но даже фигуры, а тот, оставаясь стоять около двери, спросил:

— Вы, кажется, стучали? Вам что-нибудь нужно?

Холодный тон, которым произнесены были эти слова, возмутил Баскакова.

— Позвольте, — вскричал он, — прежде всего, что это все значит? Где я и как я сюда попал? Я бы это понял еще, если бы был хорошенькой женщиной, но, насколько мне известно, я на женщину нисколько не похож. Объясните мне, пожалуйста, зачем меня похитили, и для чего меня посадили в эту кромешную тьму?

— А разве вам необходимо знать, где вы находитесь? — услышал Баскаков в ответ, и теперь в тоне незнакомца ему даже почудилась как бы насмешка.

— Я думаю! — горячо продолжал Василий Григорьевич. — На что же это похоже, если человеку, которого хватают на улице, даже не говорят, зачем его схватили? Или, может быть, я попал в какое-нибудь разбойничье гнездо? Но предупреждаю вас, что я — человек небогатый и выкупа за себя дать никакого не могу, да и не дам. Если же это — простая комедия, простая шутка, так пора ее, сударь, прекратить.

В ответ на эту горячую тираду Баскаков услышал легкий иронический смех.

— Так вам, сударь, интересно знать, где вы находитесь? Извольте, так и быть, я удовлетворю ваше любопытство: вы посажены в каземате тайной канцелярии.

Баскаков вздрогнул, сделал шаг назад и стукнулся спиной о стену.

— Как? В тайной канцелярии? За что?

— За что — этого я и сам не знаю.

— Но кто же вы сами такой?

— Кто я? Один из агентов канцелярии.

— Может быть, вы меня и арестовали?

— Не стану скрываться. Но вы на меня за это гневаться не можете: я — простой исполнитель приказаний. Мне было отдано приказание схватить вас, я вас и схватил, так же, как схватил бы каждого из петербургских жителей, несмотря ни на его положение, ни на его связи.

На минуту воцарилось молчание. Василий Григорьевич был положительно ошеломлен. Он не мог уяснить себе, что все это значит. С одной стороны, он слышал, что с падением Бирона тайная канцелярия совершенно уничтожена, а с другой — и он сам был живым и ярким доказательством этого — тайная канцелярия осталась прежним грозным учреждением, и ее агенты действуют так же, как и раньше. Раздумавшись об этом, Баскаков почувствовал, как леденящий ужас прошел по его телу.

— Но скажите, ради Бога, — обратился он к таинственному незнакомцу, силуэт которого он скорее чувствовал, чем видел в стоявшей кругом темноте, — долго ли меня будут здесь держать? Наконец, неужели я обречен на вечное сидение в этих ужасных потемках, потемках, которые могут свести с ума, которые мучительнее всяких пыток. Ведь я — живой человек, нельзя же меня заранее закапывать в могилу!..

— О, что до этого, — отозвался незнакомец, — то я совсем не имею инструкции лишать вас света. Здесь вы помещены только на время, и я могу вас перевести в более удобную и более светлую комнату. Если вам угодно, то пойдемте со мною.

— О, еще бы не угодно! — вырвалось у Баскакова.

Агент отворил дверь, взял под руку Василия Григорьевича и вместе с ним вышел в коридор, с обеих сторон которого чернели дверные амбразуры. В коридоре было сумрачно, он освещался слабым светом, падавшим из двух фонарей, прикрепленных к стенам, но и этот полумрак после абсолютной темноты, в которой пробыл так долго Василий Григорьевич, обрадовал Баскакова и заставил его облегченно вздохнуть. С невыразимой радостью, как человек, который вдруг прозрел после долгой слепоты, Баскаков оглядывался по сторонам и вдруг вздрогнул. Его взгляд упал на фигуру Преображенского офицера, сидевшего в глубине коридора и показавшегося ему донельзя знакомым. Да, он не ошибся; это был не кто иной, как поручик Милошев, с которым он так недавно виделся у Лихарева. Он сделал радостное движете, хотел даже крикнуть ему, но в это самое время агент тайной канцелярии, шедший с ним рядом, остановился у одной из дверей, и, пропуская вперед своего пленника, проговорил:

— Вот, пожалуйте сюда, здесь вам будет гораздо удобнее и гораздо светлее.

Каземат, в который вошел теперь Баскаков, был так же неказист по обстановке, но зато в нем была койка, а кроме того — и самое главное — он освещался дневным светом, падавшим через узкое, защищенное толстой решеткой окно.

До сих пор Василий Григорьевич совершенно не полюбопытствовал взглянуть на лицо своего спутника. Но теперь, когда они вошли в каземат, Баскаков обернулся к нему, чтобы поблагодарить за перемену помещения, и вдруг замер от изумления при одном взгляде на человека, стоявшего перед ним. Ему показалось, что он заглянул в зеркало. Перед ним стоял человек, до того похожий на него, Баскакова, словно он был не только его родным братом, но его двойником.

Незнакомец заметил изумление, отразившееся на лице Василия Григорьевича, и с улыбкой спросил его:

— Вы, кажется, удивляетесь нашему сходству?

Баскаков вдруг вскрикнул. Он вспомнил встречу в герберге на Невском через несколько дней после приезда в Петербург, вспомнил и дуэль на Царицыном лугу, вспомнил свой разговор с Лихаревым после этой дуэли, вспомнил даже слова Антона Петровича: «Я не скажу вам имени вашего двойника, но, если вам когда-нибудь придется встретиться с ним, вы должны убить его без сожаления, как убивают гадину, попавшуюся на дороге».

— Но кто же вы, кто? — диким криком вырвалось у Баскакова.

— Я уже сказал вам: я — агент тайной канцелярии. Зовут меня Барсуков, и я, поверьте, нисколько не виноват в странней игре природы, создавшей нас так похожими друг на друга. Впрочем, — прибавил он с легкой улыбкой, — эта игра природы вам на пользу. Я не могу сделать зло человеку, так удивительно похожему на меня, и если вам угодно, то я могу вас избавить от знакомства с застенками тайной канцелярии.

В тоне, каким он произнес эту фразу, слышалось что-то донельзя фальшивое, но Василий Григорьевич не обратил на это внимания и, обрадовавшись возможности спастись, горячо воскликнул:

— О, еще бы мне не было угодно! Я не знаю, что бы я и сделал, лишь бы вырваться отсюда. Спасите меня, и я сумею вас отблагодарить.

— Я в благодарности не нуждаюсь. Выслушайте меня, и, если вам угодно будет принять мои условия, я сделаю для вас все, что возможно.

— Условия? Какие условия?

— Первое и самое главное: вы должны тотчас же покинуть Петербург.

Василий Григорьевич насторожился и бросил подозрительный взгляд на своего собеседника.

— Странное условие! — пробормотал он. — Кому же я здесь мог помешать?

Барсуков пожал плечами.

— Очевидно, есть люди, которым вы мешаете, — многозначительно произнес он. — Да разве вам не все равно, где жить? Разве вас к Петербургу что-нибудь особенное привязывает?

Василий Григорьевич на минуту задумался. Ему показалась странной последняя фраза его собеседника. По тону, каким он произнес ее, было заметно, что он знает, какая связь существует у него с Петербургом, знает, что ему не безразлично покинуть теперь приневскую столицу. Но затем легкая усмешка дрогнула под усами Баскакова. Ему мелькнула одна мысль, которую он захотел тотчас же привести в исполнение.

— Скажите, — спросил он самым невинным тоном, — вы это говорите от себя или действуя тоже по чьему-нибудь приказанию?

— А вам это не все равно?

— Представьте себе, не все равно. И вот что: будем играть в открытую. Предположим, я соглашусь уехать из Петербурга, но, согласившись уехать из Петербурга, разве я не могу вернуться сюда через неделю или через две? Думаю, что мое возвращение не входит в ваши расчеты.

Глаза Барсукова точно сузились, из них как бы сверкнула молния.

— Конечно, не входит. Если вы хотите знать все, я должен буду вам поставить еще и другое непременное условие: вы должны не только уехать из столицы, но даже забыть о том, что она существует. Живите себе, где угодно, делайте, что хотите, — вас не тронут, пока вы не вспомните о Петербурге и…

— Но ком еще? — переспросил Баскаков и сам же «быстро добавил: — И о княгине Анне Николаевне Трубецкой, не так ли? Вы это хотите сказать? Я мешаю, очевидно, одному из ее поклонников, которому перешел дорогу? Будьте же откровенны, любезный, вы видите, что я насквозь вижу ваши карты.

Барсуков вспыхнул и немного дрожащим голосом ответил:

— Вы угадали.

Лицо Баскакова приняло презрительное выражение.

— Тем лучше! Значит, вы предлагаете мне за свободу забыть о Петербурге и о Трубецкой — не так ли?