Виктор Алексеев - Соперник Византии

Такое оглашение правды о заботах монахов не могло привлечь симпатии священнослужителей, а вызвало ненависть к императору. В это же время Никифор Фока пишет книгу, рассказывая о боевой жизни, умении побеждать, о воспитании и подготовке воинов к войне на примере походов, сражений, побед на восточной границе империи.

Год за годом страну преследовали несчастья, поначалу чисто атмосферные. В 967 году было большое землетрясение, которое разрушило многие дома, в том числе и в столице. Потом последовала засуха, когда в мае месяце подули знойные ветры, от которых погибал скот и растения, увял на корню хлеб. А потом наводнение буквально залило все улицы, и они превратились в реки, погубив много людей и скота. Неурожай хлеба привел к обнищанию крестьян, росту цен на все продукты, а цена хлеба повысилась в восемь раз. Знаменит анекдот, который был в ходу по всей Византии:

«Седовласый старик подошел к императору и попросил назначить его стратиотом. Так назывались крестьяне, владеющие землей на условиях несения воинской службы. Никифор Фока удивленно взглянул на него:

- Ты же старик, - сказал он, - как ты можешь требовать, чтобы тебя причислили к моим стратиотам?

Крестьянин почесал в голове и ответил:

- А сейчас я стал значительно сильнее, чем когда был юношей.

- Как это? - изумился император, глядя на старика.

- А потому что раньше купленный на нимисхий хлеб я не мог унести в руках и грузил на двух ослов. А в твое царствование хлеб за два нимисхия я, не ощущая тяжести, могу носить на плечах».

Император со своим братом Львом, который уже бросил службу в армии, пошли на аферу, не свойственную Никифору, но сулившую большие доходы, которые необходимы были ему на содержание армии и флота. Он ввел монетную реформу. Монета, имеющая чистый вес золота, называлась хистаменон, а облегченная примерно на десятую часть - тетартерон. Так вот, вносить подати надо было хистаменонами, а получать от государства тетартеронами. Популярность Никифора [93] падала, как тает весенний снег. Обидев монахов, доведя экономику до самого низкого уровня, оставляя людей на грани голода, урезав доходы членов синклита, Никифор Фока вызвал всеобщее недовольство. В то время как страна с каждым днем нищала, Лев Фока и Василий Ноф, паракименон, обогащались, взяв под свой контроль продажу хлеба. Чаша терпения горожан переполнилась, и когда Никифор совершал, по обычаю, торжественное шествие за стены города к Пегали, где находился великолепный храм Богородицы, в него полетели камни. А спустя какое-то время недалеко от храма из-за немыслимой спекуляции между горожанами, византийцами и армянами возникла многолюдная драка и резня, в которой многие люди были убиты и ранены. Когда Никифор вышел из храма, один пустынный монах подал ему письмо и немедленно удалился. Император развернул его и прочитал: «Государь! Провидение открыло мне, ничтожному червю, что по прошествии сентября, в третий месяц, переселишься из этой жизни».

Никифор тут же приказал разыскать монаха, но все усилия стражи и соглядатаев оказались тщетными. Монаха не нашли, а все, кто бросал камни в императора, были наказаны. Женщина с дочерью, которые неистово бросали булыжники в Никифора и задели его, были прилюдно сожжены.

Репрессии постигли и приближенных. Неожиданно и вопреки приказу императора 28 октября Антиохия была взята. Никифор разгневался. Он помнил предсказания дервиша, теперь ему стало казаться, что кольцо заговора стало сужаться. Вместо торжества и обычной награды в честь взятия Антиохии император отстранил стопедарха Петра и таксиарха Михаила Вурца от командования армией. Гнев пал и на двоюродного брата Иоанна Цимисхия, которого он сместил с должности до-местника востока на логофета дрома, а потом вовсе сместил с должности, сослав в Халхидон в собственное имение без выезда. Уже страшась заговоров, Никифор перестроил часть Большого дворца, превратив ее в неприступную крепость в центре города, окружив глубоким рвом. Распространился слух, что якобы Никифор хочет оскопить сыновей Романа Василия и Константина и, уже слышалась в городе откровенная брань в адрес императора. Действительно, кольцо ненависти и заговора сужалось, пока не превратилось в трагедию.

Современник Никифора Фоки знаменитый поэт Иоанн Геометр оставил такую эпитафию:

Святослав вернулся от вятичей. Нельзя сказать, что поход бил труден и опасен. В сравнении с нашествием на Хазарию он даже показался легким и благоприятным, чем плавание по Оке и Волге, взятие Итиля, Селендера, Кафы и битва у Саркела. Святослав снова пришел на берега Оки, где в прошлом сговаривался со старейшинами рода и волхвом Верхом, и уже не просил, а приказал собрать всех старейшин родов, вождей и воевод со всей земли вятичской для соборного разговора. Поначалу не все ладилось, ибо ждал целых два месяца, ряд родов просто игнорировали собор, но часть вождей все же прибыла. Разговор начал Святослав с прямого вопроса:

- Кому платите дань?

- Кто как, но, выходит, хазарам, - следовал ответ.

- Хазаров нет. Теперь я, Святослав, владею Хазарией, -строго и своевольно заявил князь. - А какую дань платили?

- По шельге с рала.

- Мне платить будете тоже. Но каждую весну в дружину мою будете посылать своих воев. Ныне не прошу. Распускаю дружину на отдых. А в следующую буду ждать.

Длинная напряженная пауза. Вятичи сидели задумчиво, искоса поглядывая друг на друга. Поднялся Верх и, скептически улыбаясь, молвил:

- Будет время - будет и пища. Какая нам разница, кому платить. И воев дадим сами, не как хазары сгоняли и отбирали юнаков [94]  в войско свое, а кое-кого и дев на продажу. Только кто за юнаков плату в семью давать будет?

- Ну, как положено. Нынче я оставлю на пять сотен воев, а потом каждого возьму на полный кош. А уж там видно будет, - ответил князь.

- А какому богу молитесь? - вдруг полюбопытствовал князь, не видя в ближайшем капище Перуна.

- Кто кому, - за всех ответил Верх, - кому что на роду писано, а то и всем: Сварогу, Волосу, Макоши, кто кому.

- А почему не Перуну?

- Так то ж не наш Бог, а варягов, - заметил один из мужей, - пусть они ему и молятся.

- И все же, - подвел итог собора Святослав, - мы одной веры и одного племени, потому и жить будем вместе.

За два месяца, что провел Святослав на Вятчине, в нескольких мирных походах и в ожидании собора, он задумался над тем, как собирать дань в этой обширной земле с непроходимыми лесами, малыми и обширными реками, решил отказаться от полюдья и поступить так, как это сделала матушка в своем домене. Назначается одно место - главное, куда свозится вся дань со всей земли. Но если территория эта обширна, то поначалу дань свозится в несколькие оговоренные места, а потом уж в главное, которое должно быть на берегу реки. А там по реке в Вышгород. Он давно уже решил, что незачем и некогда ему заниматься хозяйскими делами, мать в этом деле больше разбирается, чем он, потому пусть сама и решает.

С Верхом они провели многие вечера в застолье и так, обсуждая вопросы бытия и веры, войны и мира. Верх показался Святославу человеком разумным и дальновидным. Он понимал, что разрозненные славянские племена - это растопыренная ладонь, где каждый палец в отдельности бессилен, собранный кулак - сила. Он очень печалился о смерти Асму-да, называя его толковым, глубоко познавшим суть вещей и образ Божий. И очень удивился, что Асмуд не славянин, а ва-ряг-норманн, но примирился с тем, что он ближе был к русам.

- У меня тут живет один хазарин, был забит своими же почти до смерти. Но вот одна женщина, вдова, выходила его. Цельный год на ноги ставила и поставила. А потом они по вере нашей слились, и род их принял. И теперь троих детишек имеют. Нешто я противиться буду? Пусть растут вятичи! - и он громко расхохотался.

В другой раз Верх спросил:

- Вот смотрю на Вятко, каков богатырь вырос, а ведь мальцом его хазары увели. Как он у тебя, князь, оказался? И почему его все Волком кличут?