Александр Павлов - У ступеней трона

— На Царицыном поле, — сказал Баскаков, вспомнив о своей дуэли с Левашевым.

— Там неудобно. Там слишком много снегу — со всего Петербурга снег туда возят: теперь там и не пройдешь. А уж если вы не прочь дать мне сатисфакцию, сударь, — быстро добавил Барсуков, уже сообразив, что ему делать и как удобнее заманить своего двойника в западню, — мы можем встретиться с вами на Петербургской стороне сегодня повечеру.

— Мне все равно, — отозвался Василий Григорьевич, совершенно забыв о том, что сыщик может ему расставить ловушку. Он был уверен, что теперь уж его не захватят врасплох. Он захватит с собой шпагу и пару пистолетов, а с этим оружием он справится с кем угодно.

— А если вы согласны, так потрудитесь, сударь, — подхватил Барсуков, — часу в восьмом пожаловать на Петербургскую слободу… Там есть домик некоего Поспелова; вы постучите в окошко — я тотчас же выйду.

— Ладно, — согласился Василий Григорьевич и торопливо отошел от шпиона, глядевшего ему вслед злым, торжествующим взглядом.

Было около семи часов вечера, когда Барсуков поднялся на крылечко поспеловского домишка и постучал в дверь. Он уже все приготовил для встречи с Баскаковым и был уверен, что тот от него теперь уже не ускользнет. Когда Баскаков постучит, он тотчас же выйдет и предложит ему отправиться на берег Невы, к комиссариатским складам. А там уж будут в это время дожидаться двое сыщиков и трое сторожей тайной канцелярии. Они бросятся сзади на Василия Григорьевича, свяжут его, и тогда он может окончательно проститься с белым светом. И, постукивая в дверь кулаком, Баскаков злорадно шептал:

— Покажу я тебе, дружок, сатисфакцию… И глупыш же! Другой бы от меня за версту бежал, а он сам в руки дается…

Наконец его стук услышали. Скрипнула дверь, и мелодичный голос дочери Якова Мироныча окликнул:

— Кто там стучит? Батюшка, ты, что ли?

«Ага, отца-то дома нет, — подумал Барсуков, — ну, это мне на руку… поговорю с нею на свободе».

И вслух он сказал:

— Отворите, Катерина Яковлевна, это — я.

— Вас зачем еще принесло?

— Если пришел — значит, нужно.

— Отца дома нет.

— Я его подожду.

— Так ждите на улице… Я не желаю вас пускать.

— А я дверь сломаю — поневоле пустите.

Очевидно, Катя решила, что Барсуков способен исполнить угрозу, и скинула крючок, запиравший дверь.

Настойчивый гость вошел, улыбаясь, запер дверь и, скинув свой плащ в сенцах, проследовал в горницу, слабо освещенную сальной свечкой, горевшей в жестяном шандале. Барсуков оглянулся — Кати не было.

— Нечего сказать, — промолвил он, — хороша хозяйка: гость пришел, а она спряталась.

— Я для вас не хозяйка, — послышался гневный дрожащий голос девушки, убежавшей в соседнюю горницу, — а вы для меня не гость…

— Кто же я таков?

— Хуже ворога злого.

— Вот как! — воскликнул Барсуков, но это восклицание, которое он хотел произнести обычным насмешливым тоном, вырвалось таким злобным, что он изумился сам и невольно замолчал.

Однако он молчал недолго. Пройдя несколько раз из угла в угол горницы, он вдруг тряхнул головой, точно решившись на что-то, подошел к косяку двери, за которой спряталась девушка, и окликнул ее:

— Катерина Яковлевна!..

— Что вам нужно? Чего вы ко мне пристаете?! — послышалось в ответ, и в голосе, каким были сказаны эти слова, ясно прозвучали подавленные слезы.

— Ответьте мне совершенно откровенно на один вопрос.

— На какой еще?

— Очень вы меня не любите?

— Я вас ненавижу. И как будто вы этого не знаете!

Барсуков подавил тяжелый вздох и печально поник головой. С ним сегодня творилось что-то донельзя странное. Эту жестокую фразу он слышал из уст дочери старого комедианта не в первый раз, и никогда еще до сих пор она не производила на него такого ужасного впечатления. Но сегодня она точно перевернула его сердце, которое вдруг заныло, точно в нем открылась рана, сочившаяся кровью. Как бы он был счастлив, если бы девушка ответила ему теплым, ласковым словом, если б с ее полных, красиво очерченных губ, вместо этой ужасной фразы, сбежало слово любви, если бы эти губы, так и манящие к горячему поцелую, прильнули с этим поцелуем к его губам! Он опять помолчал, опять прислушался к доносившемуся из-за двери дыханию девушки и снова спросил:

— А за что же вы меня так ненавидите?

— А за что же вас можно любить? — вопросом ответила Катя.

— А я вас люблю, Катенька.

— Совершенно напрасно. Я не нуждаюсь в вашей любви…

Барсуков опять печально опустил голову; затем он вдруг точно оторвался от косяка и перешагнул порог комнаты, в которой спряталась от него девушка.

Слабая полоска света, падавшая чрез дверной прорез, позволила ему разглядеть стройную фигурку девушки. Катя сидела на кровати, сжав руки; лицо ее скрадывалось в сумраке, царившем здесь, но ему показалось, что девушка удивительно бледна и что в ее больших, как раскаленные угли, сверкающих теперь глазах стоят слезы. Когда он вошел, девушка вздрогнула, но, когда он подошел совсем близко к ней, — она не пошевельнулась, только еще ниже опустила голову на трепетно вздымавшуюся грудь.

— Катенька, — заговорил он и сам удивился, как странно, как мягко звучит его голос. — Катенька! Неужели для меня все кончено? Неужели вы никогда не изменитесь ко мне?

Он смотрел на нее во все глаза и не видел, чтоб она покачала головой, не слышал ее ответа.

— Катенька, — снова повторил он, — неужели я вам так противен, что вы никогда не полюбите меня?

Он с жадностью, с замиранием сердца ждал ответа. Он чувствовал, что этот ответ снова заставит заныть от боли его сердце, но молчание девушки было для него еще тяжелее, еще мучительнее. И вдруг он вздрогнул.

— Зачем вам нужна моя любовь? — тихим стоном вырвалось у Кати. — К чему она вам?!

— Но я вас люблю… люблю больше жизни… Ведь вы поработили меня… Ведь за счастье назвать вас женой — я не знаю, чем бы я пожертвовал.

Если бы он мог теперь видеть полные слез глаза молодой девушки, если бы он мог разглядеть ее лицо, искаженное мукой, — он понял бы, что в ее сердце совсем нет к нему ненависти. Но он не смотрел на нее; он стоял как преступник, склонив голову в ожидании смертельного удара.

— Это — правда, что вы говорите? — тихо, едва шевеля пересохшими от волнения губами, спросила девушка.

— Что правда? — не сразу понял он.

— Что вам дорога моя любовь, что вам хотелось бы назвать меня своей женой?

Что-то новое послышалось в тоне Кати, и это заставило радостно встрепенуться сердце Барсукова.

— Господи! — воскликнул он вполне искренне. — Да ведь я об этом только и думаю… Да для меня не нужно большего счастья.

— Хорошо, — прозвучал вдруг сразу окрепший голос девушки. — Я вам верю и постараюсь вас полюбить; я соглашусь быть вашей женой, но только тогда, когда вы дадите мне клятву стать другим человеком…

— Как это другим человеком?

— Бросить свою службу в тайной канцелярии… — нервным голосом пояснила Катя. — Пока вы будете шпионом, пока вы будете приносить с собою всюду кровь и проклятие — я никогда не полюблю вас. Но я скажу вам правду: я ненавижу не вас, а вашу службу.

Сердце Барсукова захолонуло от счастья; значит, надежда не совсем еще потеряна. Теперь, конечно, он не может дать клятвы, какую требует от него Катя, но со временем… кто знает. Он может и не служить в тайной канцелярии; теперь дорога для него открыта. Важно то, что любимая им девушка не ненавидит его, что она может полюбить его. И, не помня себя от радости, он хотел упасть на колени к ее ногам… Но в это самое время резкий стук в оконное стекло нарушил тишину. Любовь, полымем охватившая сердце Барсукова, сразу отошла на второй план; он вспомнил, что еще должен отомстить.

— Это — батюшка! — воскликнула Катя, спрыгивая с постели на пол.

— Нет, это пришли за мной, — остановил он ее. — Прощайте, Катя. Спасибо вам, что вы дали мне надежду… Я вас так люблю, что перестану быть шпионом, стану другим человеком… — и, торопливо поцеловав холодную, как лед, ручку девушки, он бросился в сенцы и, стрелой пробежав двор, выскочил на улицу.

Там его дожидался Баскаков.

— Як вашим услугам, господин Баскаков, — сказал сыщик, оглянувшись кругом и убедившись, что Василий Григорьевич пришел один. — Пойдемте.

Они молча зашагали вперед, мимо забора, загораживавшего какой-то пустырь. Но не успели они сделать двухсот шагов, как вдруг на белой пелене снега, лежавшего кругом, выросли какие-то две фигуры, спешно направлявшиеся в их сторону.

Барсуков вздрогнул, предчувствуя что-то недоброе. Он вдруг понял, что его перехитрили. Он остановился и спросил:

— Это что же значит?

— А это — мои секунданты, — спокойно ответил Баскаков. — Они могут быть и вашими…