Виктор Алексеев - Соперник Византии

- Что уставились, - нарочно грубо сказал Калокир, - бездельничаете, работать пора.

Он вытащил из кармана увесистый мешочек с деньгами, Достал тридцать пять солидов, помня о том, что еще пять оставил на столе, и сказал слуге:

- Отвезешь Ираклию и передашь ему, что, если Господь будет милостив, может быть, когда-нибудь встретимся еще раз.

В ноябре скончался отец императора Никифора Варда Фока в девяностолетием возрасте. Но совсем недавно, когда император посетил его, ему показалось, что отец проживет еще немало лет - таким он ему показался бодрым и деятельным. Они обсуждали дела империи, отец осуждал старшего своего сына Льва, который своей непомерной жадностью и стремлением к еще большему обогащению обрекает население на нищенство и усугубляет авторитет императора. Обсуждали также воинские успехи, особенно на востоке, уже была взята Антиохия - этот красивейший город, и оба сожалели, что он был разрушен и сожжен. Старый Варда в свое время был неплохим полководцем и всю свою жизнь посвятил защите интересов империи. Старость не мешала ему давать сыну толковые советы и даже посещать его в новом дворце в центре Константинополя, который ему не нравился из-за узких проходов и крутых лестниц. Потому и печаль сына была велика. Почти неделю базилевс никого не принимал, кроме послов, которые вернулись из Болгарии с благоприятной для него вестью о согласии царя Петра отдать замуж двух принцесс за сыновей Феофано и Романа II и с просьбой помочь болгарам против русов, которые появились на Истре.

Спустя несколько дней, когда печаль Никифора по смерти родителя несколько притупилась, избрав удобный случай, появилась Феофано.

- Я пришла к тебе, Никифор, чтобы выразить свое искреннее сочувствие по поводу кончины твоего отца и с надеждой, что ты немного успокоился, чтобы переговорить со мной о важном, - сказала она.

- Почему-то ты не хотела меня видеть, когда я зашел к тебе в гинеконит [104] , а вот сейчас надумала. Ты слушаешь разные вздорные наветы на меня, будто я собираюсь оскопить наших сыновей в угоду Льву. Разве я тебе не говорил, что после смерти моего сына я всегда забочусь о Василии и Константине как о своих детях, и как ты могла подумать, что я решусь на такое злодеяние? Если бы я так думал, то разве беспокоился бы об их дальнейшей судьбе, не предложил бы царю Болгарии Петру выдать замуж двух принцесс за наших сыновей, чтобы упорядочить их жизнь. Ныне послы сообщили мне, что через несколько дней принцессы будут в Константинополе. Посмотри на их портреты, какие очаровательные девушки, говорят, в натуре они еще красивее. Как ты могла такое подумать обо мне!

- Но ведь и ты, - сказала Феофано, - постоянно слушаешь своего братца Льва, который известен всем как сплетник, клевещет на человека, происходящего от твоего рода, всеми уважаемого за военные подвиги, притом твоего двоюродного брата, которого ты унизил и заточил в его имении, заставляешь вести беспечную жизнь, валяться в болоте грязных удовольствий. И это в расцвете сил! Вспомни себя в эти годы, ты постоянно стремился к успеху, благочестию и заботе о христианской церкви. Верни ему деятельную жизнь, призови в Константинополь, верни отобранное достоинство, накажи сочетаться браком с дочерью какого-нибудь уважаемого гражданина, в этом могу и я тебе помочь. И не слушай своего братца, и не будь посмешищем наглых людей.

Феофано, как всегда, была прекрасна, и никто бы не подумал, что она в свои неполные тридцать лет уже имеет трех детей, двое из которых почти взрослые люди. От нее веяло юностью, свежестью тела, ароматом утреннего прохладного моря. Нет, с возрастом она будто и не теряла обаяния, прелести и привлекательности.

Никифор задумался. В словах Феофано была правда. Он действительно слушал Льва, зная, что нет никого ближе чем отец и родной брат. И все же в наветах братца он чувствовал какое-то лукавство, не желание помочь ему, а настроить против Цимисхия, сообщая, что Феофано тайно встречается с Иоанном. Он поверил, потому что такое случалось и с ним.

- Хорошо, - согласился Никифор, - пусть возвращается в столицу. Я дам ему достойное дело, женю его, но чтобы во дворце я его не видел.

Феофано встала, шелохнулось ее пышное розовое платье и обдало Никифора ароматом морского прибоя.

Прибытие послов во главе с Никифором Эротиком и сообщение о подписание с Болгарией мира и взаимодействия порадовало базилевса. Его план нейтрализации Болгарии в разгоревшемся конфликте с императором Германии Оттоном I успешно воплощался. Именно тогда, когда Болгария оказалась неспособной противостоять русам, появились василики императора. Дипломатическая комбинация, казалось бы, удалась. Болгары на печальном опыте должны были убедиться, что ни договор с мадьярами в ущерб интересам империи, ни союз с немцами не спасут ее от чужеземного нашествия, и только испытанный друг, Византия, может выручить Болгарию, стоит только попросить ее. А заключение династического брака даже свяжет обе страны, а если вернуть русов или разбить их, то Болгария уже будет зависима от Византии, а там можно вернуть Мисию под свое правление. Теперь осталось только договориться с новым императором Священной Германской империи, только что короновавшимся в Вероне, о династическом браке одной из дочерей Константина Багрянородного, Феофаной, но не с таким звериным аппетитом, который проявил Оттон I. А если не получится скромного договора или отказ, то флот Византии уже готов к боевому походу. После нескольких дней отдыха новое посольство в Северную Италию для встречи с Оттоном I отправится во главе с тем же дипломатом Никифором Эротиком. Одновременно посольство, возглавляемое епископом Филофеем, должно отправиться с огромными подарками и данью в становище правобережных печенегов и заставить их идти на Киев который, по сведениям купцов, остался без Святослава, а значит, беззащитным. Это остановит Святослава, значит, позволит сосредоточить армию во Фракии, рядом с Мисией, и тогда можно или договориться с полководцем варваров, или начать военные действия. Такова была стратегия Никифора Фоки, план, который он предложил военачальникам, но который только в двух пунктах был выполнен - договор с германцами и нападение печенегов на Киев, на все остальное повлияла изменчивая судьба.

Это был декабрь. Западные ветры приносили холод, промозглый дождь и снег. Никогда стужа так не оковывала этот город, продувая сквозными ветрами и насыщая низкой температурой, как в 969 году. Снег валил струпьями и перьями на столицу, делая ее дороги непроходимыми и заполоняя овраги и выбоины. Люди сидели по домам, прислушивались к вою ветра и поддерживали себя домашним очагом. В этот ненастный день 10 декабря Цимисхий возвращался от встречи с Феофано. Наполненный и потрясенный прелестью живой Мессалины, очарованный лаской и бесовской любовью слов и движений императрицы наслаждений, он терял голову, он жил еще в качающемся мире похоти и чистой, без каких-либо изъянов, женской красоты. Таких только рисовали и ваяли художники, но таких, как он думал, никогда не существовало в жизни. И вот оно. И вот они, стучащие слова в его висках: «Если ты не станешь императором, ты больше никогда не познаешь моей любви».

По прибытии домой Цимисхий призвал к себе своих друзей Михаила Вурца и Льва Педиасима и в запертой комнате обсуждал план убийства Никифора Фоки. Это был десятый день декабря.

Никифор Фока присутствовал на всех службах в Софийском соборе. Во время песнопений один придворный клирик подал императору записку. Другие говорят, что Никифор, как всегда, стоял в парикептике и наблюдал сквозь щелку занавески за священниками и диаконами, о которых ему сообщили, что они получают деньги в руки, вместо того, чтобы отдать на пожертвование церкви, и видел, как в алтаре на почетном своем кресле сидел патриарх Полиэвкт, как за спиной у него сквозь щель в двери протянулась рука с запиской. Император взял бумажку, отворил дверь, но уже никого не увидел. Он развернул бумажку и прочитал: «Да будет тебе известно, царь, что в сию ночь тебе ужасная смерть готовится. Это истина! Прикажи осмотреть гинеконит: там найдут людей вооруженных, которые убьют тебя». Прочитав эту записку, Никифор приказал постельничему Михаилу сделать тщательный осмотр для отыскания людей. Но постельничий, от страха ли перед царицей или по своей медлительности или глупости, оставил без всякого обыска ту комнату, в которой скрывались злодеи, - так писал историк и биограф Никифора Лев Диаякон. Скилица же, историк, добавляет, что Никифор передал записку своему брату Льву, чтобы он как можно скорее явился с вооруженными людьми. Но, когда Лев получил письмо, он был занят игрою в кости, которую он очень любил и, не прочитав письмо, бросил его на свою постель. Как скоро наступила ночь, царица пришла к императору и начала рассказывать ему о красивых невестах, недавно прибывших из Болгарии.