Александр Павлов - У ступеней трона

Лицо Баскакова покрылось тенью, но он ничего не ответил.

— А вы, сударь, приготовьтесь, — сказал после небольшого молчания Барсуков. — К вам, может, скоро гостья одна приедет.

— Какая гостья?

— А княгиня Трубецкая… Анна Николаевна. Я к ней все эти дни жениного отца гоняю, да не приезжала она из Твери…

— Разве она в Твери? — против воли спросил Василий Григорьевич.

— В Твери, в Твери… Там у нее сестра заболела, так княгиня накануне того дня, как вы в Неве очутились, и уехала…

— Как накануне? — переспросил Василий Григорьевич, вспомнив, что накануне он видел Трубецкую в костюме пиковой дамы на маскараде у Шетарди. — Это не может быть.

— Верно вам говорю, что так, — возразил Барсуков. — Теперь она должна скоро вернуться… Целых десять дней прошло.

— Как десять дней?! — изумился Баскаков. — Неужели я десять дней пролежал без памяти…

— Совершенно верно, — подтвердил его собеседник, — за это время много воды утекло… Я вас еще кое-чем порадую. Нонешней ночью цесаревна Елизавета Петровна императрицей стала…

— Да ну? — радостно и удивленно воскликнул Василий Григорьевич. — Неужели это — правда?!

— Истинная правда. Сегодня по всему Петербургу такая радость, что просто страх. Ровно светлый праздник наступил.

— И то светлый праздник… — начал Баскаков и не докончил. Он услышал скрип полозьев, ржанье лошадей, и его сердце вдруг забилось так сильно, что он ясно слышал его стук.

— Это, должно быть, княгиня приехала.

И Барсуков торопливо вышел из комнаты.

Баскаков закрыл глаза. Голова у него закружилась, все запрыгало перед глазами, а сердце продолжало биться все сильнее.

— Зачем она приехала?! — прошептал он. — Еще больше растравить рану… Я не хочу, не хочу ее видеть…

Последние слова едва не вырвались у него криком. Но, когда дверь скрипнула и Анна Николаевна вбежала в комнату, когда его затуманенные глаза встретились с ее сияющим радостью взором, ему показалось, что он снова теряет сознание….

— Вася! Милый! Родной!..

Эти восклицания вырвались у молодой женщины вместе со слезами, которые обожгли лицо Баскакова. Она обхватила его голову руками и долгим тревожным взглядом впилась в его бледное похудалое лицо.

— Милый, милый, — говорила она, глотая подступавшие слезы. — И ты мог подумать, что я тебя разлюблю!.. Ты мог так жестоко ошибиться!..

— Ошибиться? — повторил он, чувствуя, как у него замирает сердце. — Но я же видел… видел…

— Кого?

— Вас… в костюме пиковой дамы…

— Когда?

— На маскараде у французского посла…

Она тихо рассмеялась, счастливая, что может рассеять его сомнения.

— Глупый! Да ведь меня во время этого маскарада уже не было в Петербурге… Я уже была на дороге к Твери… Наконец, я никогда не надевала костюма пиковой дамы…

Эта фраза, вместо того чтоб успокоить его, снова подняла в нем сомнения и заставила заныть сердце.

— Но я же видел этот костюм у вас в уборной…

— И все-таки я не надевала его, — с мягкой улыбкой, глядя на Баскакова полными беззаветной любви глазами, повторила Анна Николаевна.

— Но тогда кто же… кто же это был?

— Кто был одет пиковой дамой?

— Да, да.

— О, ты ее знаешь… Ты ее сейчас увидишь… — И, подойдя к двери, она крикнула: — Соня, иди сюда…

Вошла Софья Дмитриевна. Она прямо подошла к кровати, протянула свою руку смутившемуся Баскакову и, задержав его руку в своей, заговорила:

— Простите меня, Василий Григорьевич!.. Это я сделалась невольной причиной ваших мук, ваших тревог и горя. «Пиковая дама», которая так глубоко ранила ваше любящее сердце, — была я. Вы можете мне поверить, а если не поверите мне — поверьте моему будущему мужу, вашему кузену, Николаю Львовичу…

Для Василия Григорьевича наконец прояснился горизонт. Последняя тень сбежала с его лица, светлая улыбка оживила глаза, и, полный неизъяснимого счастья, он протянул руки к Трубецкой и воскликнул:

— Прости меня, Анюта!.. Ослепленный, я чуть не совершил ужасного шага… То есть я совершил его, но Господь спас меня… Прости меня, милая, дорогая, любимая!..

Его ослабевшие нервы не выдержали, слезы брызнули из его глаз и смешались со слезами Трубецкой, приникшей к нему и горячим поцелуем прижавшейся к его губам…

Счастье — лучший доктор. Через неделю Баскаков был уже на ногах и оставил маленький домик на Петербургской стороне, в стенах которого он воскрес для новой жизни, вернул утраченное было счастье.

Прощаясь с Барсуковым и его женой, он теперь смотрел на своего двойника без всякого предубеждения, с ласковой, благодарной улыбкой пожимая руки своему недавнему врагу.

— Мы оба с вами воскресли… — говорил он. — Судьба недаром наградила нас таким странным, удивительным сходством… она сроднила и наши жизни…

Через месяц в громадном доме княгини Трубецкой, в этот день сделавшейся дворянкой Баскаковой, было людно, шумно и весело. Свадьбу молодых людей почтила и императрица, благодарная Анне Николаевне за то участие, какое та приняла в ее деле. Величественная, красивая и ласковая, она от души расцеловала новобрачную и сказала:

— Вы счастливы, а это самое главное… Личное счастье, голубка, важнее титулов, знатности и даже короны…

— Но вы же счастливы, выше величество… Вы так еще молоды, что для вас еще будет очень много счастливых минут, — заметила Баскакова.

Елизавета вздохнула.

— Кто знает!.. А мне кажется, что свое счастье я еще могла вернуть, стоя у ступеней трона; теперь же на троне я должна забыть свое личное счастье для счастья моих подданных…

Но печаль недолго омрачала красивое лицо императрицы. Через секунду она снова оживилась и с ласковой улыбкой глядела на окружавшее ее шумное веселье, на этот праздник молодости и любви…

И чем больше глядела Елизавета на это веселье, тем светлее становилось ее лицо. Это веселье предвещало и ей веселую жизнь, чужое счастье обещало и ей счастливое царствование.

Аванзал — передняя зала, официантская, иногда приемная.

Австерия — гостиница, трактир, харчевня и питейный дом.

Амбассада — посольство.

Асессор — заседатель, должностное лицо, облаченное судебной властью.

Аудитор — чиновник для военного судопроизводства, письмоводитель и стряпчий или секретарь и прокурор в одном лице.

Берг-коллегия — горное присутственное место.

Берлина — старинная карета, рыдван, колымага.

Будуар — дамский кабинет, комната, где светская женщина проводит свой день и принимает близких.

Вице-канцлер — заместитель министра иностранных дел или президента коллегии иностранных дел.

Вольта — легкая шелковистая хлопчатобумажная ткань для пошива женского платья и белья.

Выездной гусар — служитель у вельможи в венгерской одежде.

Гайдук — ратник, служитель у вельможи, для прислуга при езде, запяточник высокого роста.

Галун — позумент, газ, золотая, серебряная или мишурная тесьма.

Генерал-аншеф — инженер-генерал.

Генералиссимус — главнокомандующий, начальник всей военной силы государства.

Генерал-фельдцейхмейстер — главный начальник всей артиллерии.

Гофлакей — придворный лакей.

Гофмейстер — придворный чиновник, ведавший канцелярией, почетное придворное звание.

Гоф-фурьер — придворный служитель в чине восьмого класса.

Гренадер — пехотинец.

Исполать — хвала, слава.

Кабинет-министр — член официального совета, верховного органа в составе 3-х кабинет-министров.

Кавалергард — воин, всадник, гвардеец тяжелой кавалерии.

Камеристка — дворцовая служанка.

Камер-лакей — старший лакей при дворе.

Камер-юнгфера — девица для прислуги при государыне, второй по значению женский придворный чин.

Камуфлет — неожиданная неприятность, подвох, неудача, небольшой взрыв.

Канделябр — большой подсвечник с разветвлениями для нескольких свечей или электрических ламп.

Кираса — латы из двух пластин, выгнутых по форме спины и груди, и соединенные пряжками на плечах и боках, предмет парадного снаряжения гвардейской кавалерии.

Клеврет — приспешник, приверженец, не брезгающий ничему чтобы угодить своему покровителю.

Клобук — головной убор монахов, высокий цилиндр без полей с покрывалом.