Анатолий Маркуша - Нет

— Допустим. А что мы выгадаем, приняв ваше лихое предложение? — спросил Севс. — Что? Только конкретно, пожалуйста.

— Много. Три полета в светлое время дня будет делать Бокун, два в ночное время — я. Три плюс два — пять. Через десять-двенадцать суток закончим программу. Иначе нам в график не уложиться.

— Значит, вы будете работать ночью, а днем спать? Бокун наоборот — днем работать, а ночью спать? Правильно я понял?

— Правильно.

— А как быть с наземниками?

— Надо увеличить бригаду, разбить ее на две смены. Надо платить премиальные, сверхурочные. Между прочим, это здорово умел делать Аснер.

— При чем тут Аснер?..

Хабаров тут же пожалел, что упомянул Аснера. Бледное лицо Севса начало вдруг краснеть, наливаться нездоровой кровью, а пальцы его быстро-быстро забарабанили по столу. Казалось, вот сейчас, сию минуту он раскричится, совершит что-нибудь нелепее и невероятное. Но взрыва не последовало. Вадим Сергеевич довольно миролюбиво сказал:

— Составляйте круглосуточный график. Невозможный вы человек, Виктор Михайлович. Просто не представляю, почему я вас терплю..

Теперь Хабаров работал почти каждую ночь. Но спать толком днем ему не удавалось. Всегда находились какие-то совершенно неотложные дела. И он уставал, сильно уставал, хотя и был доволен: дело двинулось заметно быстрее.

Неожиданно генерал Бородин напомнил Хабарову о его обязанностях заместителя председателя комиссии по отбору кандидатов на курсы летчиков-испытателей. Понятия не имея о постоянных ночных полетах Виктора Михайловича, генерал сказал:

— Пора проветриться, Виктор Михайлович. Завтра на двенадцать ноль-ноль я назначил первую проверку техники пилотирования. Полагаю, вы будете на месте?

Это было очень некстати, но Хабаров возражать не стал.

— Хорошо, Евгений Николаевич, буду вовремя.

И он приехал на аэродром, поспав каких-нибудь три часа. Кандидатов, назначенных на проверку, было восемь. Машин — четыре. Инструкторов — трое.

Виктор Михайлович взял бланк плановой таблицы и быстро заполнил его. Каждому инструктору два вылета и себе тоже два. Поглядел в список, увидел фамилию Блыша. Взял Блыша себе, остальных распределил наобум. Блыш доложил Хабарову сдержанно:

— Товарищ полковник, старший лейтенант Блыш к выполнению задания готов.

— Здравствуйте, Антон Андреевич, — сказал Хабаров и протянул Блышу руку. — У нас тут не очень принято козырять и не надо делать вид, что мы незнакомы. Слушайте задание: высота три тысячи, нормальный пилотаж: вираж вправо, вираж влево, переворот, петля, боевой разворот в одну сторону, потом в другую, еще переворот, иммельман и еще переворот, иммельман. Влево и вправо. Дальше: переворот, горка, бочка и переворот, ранверсман, бочка. Виток штопора влево, выход боевым разворотом, виток штопора вправо… Все.

Блыш пилотировал хорошо. Летчик это понял, на первом же вираже. И по тому, как уверенно он ввел машину в крен, и по тому, как одним четким движением ручки создал предельную угловую скорость вращения, и по тому, как аккуратно нажимом верхней педали строго поддерживал нос самолета на горизонте, и по тому, как легко переложил машину из левого в правый вираж… Словом, Блыш показывал настоящую работу. И Хабаров не дал ему закончить задание — к чему зря терять время? Сказал в переговорное устройство:

— Довольно, Антон Андреевич. Хорошо. Высота тысяча семьсот пятьдесят метров, обороты две тысячи двести, пять минут строго горизонтального полета с курсом двести десять градусов. У нас это называется площадка. Если поняли, выполняйте.

— Понял, — ответил Блыш, и в голосе его послышалось явное недоумение: подумаешь, горизонтальный полет! Нет, он ничего не сказал, но, должно быть, так подумал.

Блыш установил заданные обороты, снизился и, следя за курсом и скоростью, полетел по прямой. Виктор Михайлович не прикасался к управлению и ничего не говорил. Когда пять минут истекли и Блыш доложил, что задание выполнено, Виктор Михайлович сказал:

— Посмотрите на высотомер. Высота была две тысячи семьсот пятьдесят метров.

— Виноват, ошибся. Хватанул лишнюю тысячу метров, и, прежде чем Хабаров успел как-то отреагировать на это признание, Блыш опрокинулся в перевороте, сбросил лишнюю тысячу метров и погнал новую площадку.

— Не гоняй стрелки, Антон, — сказал Хабаров, — пилотируй по высотомеру. — И через пять минут: — Дай управление, посмотри, как это надо делать.

И Блыш увидел: в руках Хабарова машина будто замерла. Стрелка высотомера прилипла к циферблату, компас не дышал, и только стрелочка указателя скорости ползла потихонечку вперед.

— Ты думал, гнать площадку — ерунда? Ни черта, брат, не ерунда! По горизонту летать надо уметь. Все движения должны быть двойные — дал, убрал, еще дал и опять споловинил. И упреждать машину надо. Вот она собирается носик опустить, а я не даю, не даю. Видишь? Вот ее влево сейчас потянет, не пускаю. Ухватываешь?

Вернувшись на аэродром и мельком взглянув на расстроенную физиономию Блыша, Хабаров спросил:

— Ты чего?

— Видно, зря я сунулся с суконным рылом да в калашный ряд, — сказал Блыш, — какой из меня испытатель…

— Правильно. Пока — никакой. Выучишься, будешь нормальным испытателем.

— Уж лучше бы не успокаивали, Виктор Михайлович.

— Хватка у тебя, Антон Андреевич, хорошая. И нахальство есть. Эта ж надо было так шарахнуть — с двух семисот пятидесяти до тысячи семисот пятидесяти!.. Пойдет у тебя. Техника пилотирования — отлично, а площадка не в счет.

Хабаров осунулся, похудел. На столе у него выросла целая стопка непрочитанных газет. Виктор Михайлович никак не мог съездить в ателье забрать готовый костюм. Он ничего не успевал. И все-таки был доволен. Дело двигалось. Хорошо двигалось. Заметно!

К двадцатому марта предварительные работы были завершены. График опередили на четыре дня. И Хабаров проспал двое суток подряд.

Отоспавшись, Виктор Михайлович собрался съездить на рыбалку. Договорился со штурманом, приготовил снасть. Перед выездом, сам того не ожидая, позвонил Марине.

— Мариночка, здравствуйте, Хабаров.

— Ой, Виктор Михайлович! Что это вы пропали?

— Да так, дела всякие…

— Вам Павел Семенович нужен?

— Нет.

— Павел Семенович вам не нужен?..

— Скажите мне чего-нибудь хорошего, Мариночка. Можете?

— Могу. Только не по телефону, — и тут Хабаров услышал слова, обращенные явно не к нему, а к кому-то, кто был в комнате Марины: — Я же вам сказала, неужели непонятно — Павел Семенович будет после трех. Да. И можете закрыть дверь. Виктор Михайлович, вы не позвоните мне позже — тут сейчас нормальная психбольница, совершенно нет возможности разговаривать? Позвоните?

— Постараюсь, Мариночка.

Но тут явился Орлов, и позвонить Хабаров не успел. Они уехали на рыбалку.

Лед был уже непрочный, ноздреватый, солнце грело во все лопатки, и головастые окуньки кидались на мотыля как сумасшедшие. Они провели на озере два дня. Загорели, помолодели и вернулись домой такими счастливыми, такими свежими, будто за спиной у них не было месяцев напряженной работы, недосыпания, постоянно натянутых нервов.

Сороковка-дублер стояла перед ангаром. Машина была кремово-желтая, сияющая. В лучах предвесеннего солнца на иссиня-белом снегу машина смотрелась особенно четко, как-то празднично.

Хабаров забрался в кабину и разом отключился от внешнего мира. Он принялся проигрывать, репетировать предстоящий полет. Виктор Михайлович двигал рулями, переводил рычаг управления двигателем во взлетное положение, сам себе отдавал команды и тут же их исполнял. Его не мучили сомнения, он был уверен — все сделано как надо, все должно быть хорошо.

По приставной лесенке в кабину поднялся инженер.

— Как дела, Акимыч? — спросил Хабаров.

— Это я у тебя завтра спрошу. Хорошо баян переставили? — спросил Болдин и показал на левый пульт.

— Хорошо, — сказал Хабаров. — Ты график изменения центровки смотрел?

— Смотрел.

— И как?

— Как будто нормально.

Конечно, они тревожились. Человек не компьютер. Сколько успокаивающей, превосходнейшей, обнадеживающей информации ни оседало бы у него в голове, нужно ощущение, нужен еще ровный гул работающего двигателя, и мягкое раскачивание послушно рулящей машины, и чистая реакция летящего самолета на отклонения послушных рулей — вот тогда, и только тогда, человек может поверить до конца: все в порядке.

Накануне первого полета Виктор Михайлович снова позвонил Марине.

— Что ж вы меня обманули, я ждала, а вы не позвонили больше? — сказала девушка.

— Обстоятельства, — сказал Хабаров. — Сегодня я вам тоже не смогу назначить свиданья. Завтра могу. Как, Мариночка?