Галина Башкирова - Рай в шалаше

А Таня? Что Таня? Ни одной слезинки, ни одного признания... странно, ведь Таня как будто бы человек несильный, почему она молчит?

И с Катериной она молчит. А Катерине так хочется быть полезной, соучаствовать не в мудрствованиях, а в жизни! А тут разве не жизнь? Подозрения, ссоры, духовная рознь: жизнь, зашедшая в тупик (так, вероятно, определила бы сложившуюся ситуацию сама Катерина, сторонница крайних определений).

И с Леной, почти сестрой, Таня молчит, при этом Тане кажется, что она не рассказывает ей ничего из жалости: у Ленки своего полно, с одними детьми, своими и чужими, хватило бы сил разобраться!

Но когда человек ранен и раны его кровоточат, разве размышляет он о том, что люди вокруг заняты своими неспешными делами и неловко их отвлекать? Он либо обращается за помощью, либо уходит в свои одиночество и боль. И не потому, что не хочет выжить, — потому, что иначе не может. Это сидит внутри, и с этим ничего не поделать.

...Итак, Таня вышла из роли, почему — никто не знал, и в ответ начали копиться обиды неутешенных, необласканных, невыслушанных ее друзей и подруг. А переключиться на новую роль она не умела — может быть, она просто негибкая женщина? Вероятно! Но как часто в жизни так бывает! Никто, казалось бы, не изменился, все такие же! И все такое же вокруг, никаких внешних, всем известных событий не произошло. Только кто-то один в приятельском кругу повел себя чуточку по-другому, замкнулся на время, позволил себе быть невнимательным, не позвонил неделю или месяц, а позвонив, не спросил: «А ты что?», «А он что?», «А на работе что?», «А мать что?»... И все — и поехало, покатилось. Ведь он не только у одного не спросит, придавленный собственным горем, — у всех. Тут кроется, должно быть, загадка того, что прежде называли коллективной психологией: ни словом друг с другом не перемолвятся, промолчат, иногда и не увидятся друг с другом, иногда даже не знакомы между собой, но все затаились, заметили еще два-три срыва... Ага! Значит, не случайность, значит, он или она — не такой, не такая, как изображалось, значит, на самом деле — черствость в душе! А мы-то дураки, мы-то наивные! И вот уже общественное мнение готово, вот уж покатили бочку, как сказал бы Денисов. Отчего? Что случилось?

Милости хочу, а не жертвы.

Бывают такие аттракционы с бочками: вам ее, потехи ради, катят, а вы, вместо того чтобы быть сшибленным с ног, вскакиваете на нее и семените ловко ногами и смеетесь весело вместе с теми, кто вам эту бочку послал, будто это шутка, игра и не опасно для жизни. А потом, если вы человек памятливый и недобрый, можете и сами, выждав момент, тоже отправить свою бочку в обратном направлении — пусть разбираются!..

В случае с Таней до всего этого еще далеко, и все же следует учесть и эти — возможные, непредсказуемые по скорости развития последствия Таниной хмурой замкнутости.

...Но все это отступление понадобилось лишь для того, чтобы попытаться понять, почему Таня именно в это время, в эту ли ночь или в другую, села работать, а не побежала к подружкам жаловаться.

«Быть лидером и быть в центре — разные понятия. Быть лидером — понятие широко известное, без лидера невозможно слаженное функционирование ни одной даже самой малой группы людей. Многочисленные эксперименты, проведенные в нашей стране и за рубежом, показали это с достаточной убедительностью. Для понятия «лидер» важно не то, чем человек занят, капитан ли он подлодки или мастер в цехе, важно, что он находится в центре людей и в критических ситуациях берет на себя принятие решений.

Быть в центре — понятие более широкое, имеющее отношение ко всей жизнедеятельности человека, к тому, как человек осознает возможности реализации себя и своих способностей, своей энергии в мире. От того, как человек оценивает понятие «быть в центре», зависит вся система его представлений об иерархии ценностей. От этого же понятия зависит, как человек понимает, что такое счастье».

Таня перечитала последнюю фразу, задумалась и вычеркнула: нет, это не годилось даже для первоначальных набросков.

«Итак, то, что человек понимает под «центром».

Единый стимул поведения в разных его проявлениях.

После удовлетворения первичных потребностей, необходимых для поддержания жизни, начинается восхождение по ступеням иерархии ценностей. Здесь мы вводим условно понятие «стремление к центру», рассматриваемое нами с точки зрения рефлексии, то есть понимания и оценки нашей деятельности нами самими и представителями внешнего мира.

1. Это может быть чувство приобщения к истине. Занятие математикой, например, или стремление к историческим преобразованиям. Любовь к женщине, детям, становящиеся центральной идеей существования человека.

2. За свою деятельность: занятия математикой, общественную работу, воспитание детей — человек непременно стремится получить знаки социального признания.

3. За свою деятельность — занятия математикой, общественные дела, воспитание детей — человек стремится получить не просто знаки социального признания, а постоянное подтверждение другими людьми, что они эти знаки видят и воспринимают человека лишь в соответствии с ними.

Математику может быть важно лишь то, что он прикосновенен к самым сложным ее разделам. Следующий шаг — то, что общество признало и высоко оценило его прикосновенность. Наконец, то, что все вокруг, зная о высоте его социального престижа, воспринимают его только в качестве великого ученого».

...Написав эти строки, Таня вспомнила, как коллега из соседнего сектора жаловался ей: «Они относятся ко мне, как к мальчишке, а я старший научный сотрудник». Впрочем, при нынешнем конвейерном развитии науки это стало нормой: оценивать себя не тем, что сделал, а полученной степенью.

«4. Понятие «быть в центре» надо решительно отделить от понятий «воля к власти» и «изначальная агрессивность» человека».

...Тут, на этих словах, Таня остановилась, решив, что она разъяснит то, что имеется в виду, позднее...

«5. Аспект исторический. Каким образом, начиная с первобытных времен, могло развиваться это понятие. Не быть голодным, прикрыть наготу, занять определенное положение в первобытной ячейке...»

А дальше? Нет, Таня перепрыгнула через последние две ступеньки —

«быть лучшим охотником, лучшим стрелком, подчинить себе всех женщин племени... Нормально, старшие сотрудники с их комплексами признания и непризнания существовали и в древнейшие времена. Но как зарождалось самое высокое — бескорыстное сознание приобщения к истине?

Быть может, в ту минуту, когда человек при свете негаснувшего огня рисовал в пещерах оленей, бизонов и мамонтов, рождалось не только искусство — рождались новые состояния человеческого бытия. В эти часы, минуты, мгновенья — кто узнает? — рождалось новое отношение человека к самому себе. Он сам, его тело, руки, ноги, его ненасытный желудок, его мужская плоть в попытке захватить, утвердиться, восславиться в пределах рода, племени отходили на время, он переставал чувствовать себя центром, вокруг которого и ради которого бродят по земле звери, растут деревья и женщины стонут в ночи...

Вульгарный материализм объясняет появление искусства лишь хозяйственными нуждами: запечатлеть, чтобы удачнее убить. Запечатлеть, чтобы превратиться в человека!»

Таня поежилась. Замерзла. Она встала, походила по комнате, взяла с кресла теплую шаль, подарок тети Капы (тетя Капа вязала ее долго, чуть ли не целый год, подбирая нитки, советуясь беспрерывно с Таней), накинула шаль на плечи, уселась с ногами в кресло, подоткнула шаль под себя и снова принялась писать.

«...Итак, искусство, как форма личного и одновременно надличного существования.

Появление «надличного» в человеке.

6. Существование в истории особых моментов прорыва человека не к своему самосохранению и самоутверждению, какие бы формы оно ни носило, — к истине. (Попытаться проследить в веках.)

7. Один из таких моментов — зарождение христианства».

...Мы не беремся объяснить, почему Тане понадобился именно этот пример, потому ли, что он ясен и лежит на поверхности, или потому, что совсем недавно Денисов поразил Таню своим яростным, даже нарочито глуповатым (глупости в его разговоре, на наш взгляд, не было, было мальчишеское желание все того же самоутверждения) отрицанием объективной закономерности появления христианства.

Но оставим Таню, не будем перебивать ее столь часто и бесцеремонно.

«Появление христианской религии легче всего объяснить рядом конкретных и осязаемых причин (так же как появление искусства): ужасы рабовладельческого строя, тяготы налогового гнета, низкий жизненный уровень масс, произвол цезарей в центре, наместников и солдатни на периферии. Но эти факторы отчаяния по большей части не были новыми. Нельзя также объяснить отчаяние накануне появления христианства и провалом «реальных» форм борьбы: «за неимением Спартака рабам пришлось начать слушать проповедников». Это одна сторона истины, но не вся истина».