Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики
Но я замотал головой и поволок Таню к койке. К счастью, Игорёк опять был у Таниной тёти Марины. Она взяла его к себе на весь период расселения 'Пожарки'. Внизу уже работала вычислительная машина, и все говорили, что излучение её особенно опасно для детей.
Когда я немного успокоился, было уже часов 11 вечера. Выходить так поздно было бесполезно - пока дойдём пешком до Лосинки, электрички перестанут ходить. Ночь прошла беспокойно, мучили мысли, и чтобы сбить их, я начинал нашу с Таней любовь снова и снова. Прекрасное средство для забвения - и мысли куда-то уходят и боль!
Утром рано я собрался ехать обратно в Пушкино. Таня решительно заявила, что едет со мной. Потом она пояснила мне - мало ли что могло за ночь случиться с Лилей - одной в пустом доме и беременной к тому же. Вдвоём всё-таки легче.
Когда мы приехали, а было около десяти утра, Лиля была уже одета (оказывается, она спать не ложилась, ждала меня и боялась выключить свет) и приведена в порядок. Неожиданно для меня, она встретила нас приветливо. Таня даже поцеловала её со словами: 'Слава богу, жива-здорова!'.
Мы выпили чаю и пошли гулять на реку. Зашли на лодочную станцию, взяли лодку, Таня села на вёсла - она прекрасно гребла. Катаемся, поём песни хором, чуть ли ни: 'Парней так много холостых:' - с юмором и с подначками.
Вдруг я увидел посреди реки большой прекрасный цветок водяной лилии. Таня подгребла к нему, и я сорвал его. Сорвал - и не знаю, кому давать - так и сижу с цветком в растерянности.
- Дай ей, - она же твоя жена! - кивнула Таня на Лилю.
- Нет, лучше дай Тане, - она же твоя любовница! - парировала та.
- Тьфу, - сказал я и выбросил в воду невинно пострадавший цветок.
После этого случая настроение упало, мы сдали лодку. Таня стала собираться домой. Я вызвался проводить её. Лиля отпустила. Мы приехали в 'Пожарку' часа в четыре. Настроение гадкое.
- - Куда это всё нас приведёт - не знаю! - рассуждала вслух Таня, - уж хоть она беременной бы не была, тогда понятно, а так - чёрт знает что получается!
- У Серафима в комнате 'пир' шёл горой. Я заглянул к нему, мне замахали руками - заходи, мол! Все старые знакомые. Я зашёл, выпил полстакана, запил пивом. И вдруг так 'захорошело', стало так легко, и ушли все, какие были, плохие мысли. Редко так сразу и, я бы сказал, эффективно, помогает водка человеку!
Я сбегал в магазин, взял две бутылки и зашёл к Серафиму вместе с Таней. Дядя Сима любил Таню за её прямоту, трудолюбие, красоту, за то, что она не фыркала при виде пьяного человека. Да её и нельзя было не любить - я не знал человека из знакомых, который сказал бы о ней плохо.
Нас посадили вместе - как жениха и невесту посреди стола, спиной к окну. Все чокались с нами и пили за нас. Даже кричали 'горько!'. И вдруг дверь тихо растворяется и появляется : Лиля.
- Я вам тут не помешала? - спрашивает она скромно и проходит в комнату. Таня мгновенно вскочила и полезла в окно. Я - за ней, держать, второй этаж, всё-таки, и высокий. Все повскакивали с мест, ничего не понимая. Кое-кто бросился к Лиле с угрозами: кто такая, дескать, чего припёрлась?
Серафим мгновенно подскочил к Лиле, обнял её, закрыв своим телом, и, обернувшись, вытаращив свои белые глаза, сказал грозно:
- Она - моя! Это - моя прекрасная дама, и кто заденет её, будет драться со мной!
- Так бы и сказал, а то входят тут без вызова:- раздались вялые возгласы и тут же стихли.
Мы с Таней и Лилей вышли в коридор. Дамы заперли меня в Таниной комнате, а сами у дверей обсуждают мою судьбу.
- Мне такой не нужен, - слышу я голос Лили, - бери его себе.
- А мне на хрена такой, если тебе не нужен! - отвечала Таня.
- Эй вы, договоритесь как нибудь, а то так я и вовсе один останусь! - кричал из запертой комнаты я.
Дверь отперли, и эту ночь я провёл с Лилей в своей комнате. Несколько следующих дней мы провели, гуляя по знакомым. Дядя, к сожалению, летом в Москве не бывал, а то бы мы пошли к нему.
Зашли в гости к Риве и дяде Федулу, нашим бывшим соседям, жившим теперь на Ломоносовском проспекте, остались у них на ночь. Неожиданно встретили на улице тоже тбилисского соседа - Стасика, который уже жил и работал рядом с Москвой - в Щербинке. Он с матерью - тётей Валей (это на которую чуть ни свалился пьяный Вова, висевший на бельевой веревке) снимали где-то в подмосквье дачу с яблоневым садом. Мы - к ним.
А тут вскоре и мама моя приехала. Оказывается, тётя Валя уговорила её отдохнуть вместе с ней в подмосковье. Вот так неожиданно и оказались мы в компании наших близких тбилисских соседей. А я, сославшись на испытания, остался жить в 'Пожарке', иногда навещая их на даче. Но без ночёвки, ведь к восьми утра мне на завод, без опоздания!
К сентябрю все разъехались, я проводил Лилю и маму, посадил в поезд, и обещал приехать, когда родится ребёнок. А этого можно было ожидать очень скоро.
Великое переселение
К первому сентября поступил приказ о переселении всех жильцов 'Пожарки'. В экстренном порядке всем постоянным жильцам дали по комнате, а аспирантов переселили на первый этаж бывшего здания поликлиники, где на втором этаже уже жила часть ранее переселённых жильцов 'Пожарки'. Почему-то туда же, но в отдельную комнату переселили и Фёдора Зайцева.
Тайна переселения Фёдора Зайцева открылась не сразу. Но уж если мы заговорили о ней, то стоит рассказать в назидание холостым мужчинам.
Фёдор иногда приводил в свою комнату (туда, где стояла штанга, и где был повержен первый силач городка) дамочек. Но так как он очень боялся соседей по коммуналке, то делал это тайно. Тайно запускал даму, убедившись, что соседи сидят по своим комнатам, и так же тайно выпускал. В туалет, если это было нужно, тоже отпускал гостью под своим строгим надзором.
И вот однажды гостья перепила, что ли, или приболела, но не смогла уйти утром вместе с Фёдором, который спешил на работу. Фёдор и запер её в комнате, а когда пришёл на перерыве (ЦНИИС, как я уже говорил, был в двух шагах от нас всех, жителей городка), то с соблюдением конспирации выпустил невольную пленницу.
Всё бы ничего, но через некоторое время - неделю или больше, Фёдор учуял в комнате запах канализации. Действительно, в стене проходила эта труба и, решив, что она течёт (ибо запах объективно стоял в комнате), начальство переселило Фёдора в другую комнату. Но злосчастный запах не исчезал, и я тому свидетель, ибо частенько поднимался к силачу потренироваться, да и выпить. Так Федора переселяли уже третий раз, и последним его пристанищем была комната, о которой я уже говорил. Тайна зловонных комнат разрешилась тогда, когда Фёдор случайно встретил на улице ту даму, которую как-то в целях конспирации запер у себя в первой комнате. Пожаловавшись ей на ситуацию с переездами, Фёдор признался в своём бессилии - запах устанавливается в любой комнате, куда бы он ни переезжал. А дама неожиданно спрашивает:
- А фикус большой ты перевозишь с собой?
Фёдор подтвердил, что его любимый старый фикус в большой деревянной кадке переезжает вместе с ним. Дама засмеялась и рассказала, что ещё в тот раз, когда Фёдор запер её в комнате, ей 'приспичило' в туалет по большой нужде. Комната заперта, делать нечего, она и вытащила фикус из кадки, справила туда нужду и снова посадила туда растение. Землицу утрамбовала, пригладила - всё в порядке. А запашок-то пошёл! И прочно устанавливался в том помещении, куда прибывал щедро унавоженный фикус!
Фёдор достал фикус из кадки, сделал ему соответствующую 'санацию', и пить вино в его комнате стало значительно комфортнее! Но хватит о Фёдоре и его зловонном фикусе. Теперь - о более насущных вещах.
Тане дали комнату на улице Ивовой в доме ? 6 на первом этаже. Это был огромный дом ещё сталинской постройки, самый большой дом городка в то время. В трёхкомнатной квартире проживала пожилая, интеллигентная пенсионерка - тётя Лиза, с двумя кошками - Апой и Сериком, и парень Серёга, который не пересыхал, хотя и работал где-то. И если тётя Лиза сразу прониклась ко мне симпатией, как интеллигент к ителлигенту, то для Серёги я был просто пустым местом, как, собственно, и он для меня.
Кстати, Серёга скоро изчез с горизонта и вот как (холостяки - насторожитесь!). В гости к нему зачастила худая, жилистая и бойкая девица из далёкого подмосковного посёлка с гордым названием 'Вождь Пролетариата'. Звали её Катькой, но она называла себя 'Ксэ', т.е., видимо, кошкой. Серёгу она называла 'Псэ', т.е. пёсиком, собачкой. Справедливости ради, надо заметить, что Катька называла 'Ксэ' любую женщину, а 'Псэ' - любого мужчину. 'Такая Ксэ пошла, вся из себя!' - вот одна из её ходовых фраз.
Ксэ регулярно поила Псэ самогоном, который привозила её маменька из глубинки, и угощала квашеной капустой, ведро которой она же привозила каждую неделю. Псэ даже бросил работу и пьянствовал целые дни. В благодарность Псэ ежедневно колошматил Ксэ, но та молча переносила побои. Наконец Псэ и Ксэ расписались законным браком, Ксэ прописалась в комнату Псэ, и следующие же побои были зафиксированы где надо. Псэ исчез с горизонта, как хулиган и тунеядец. Властная Ксэ тут же стала распространять своё влияние на Таню. 'Ксэ так сказала, Ксэ так велела:' Я пропускал всё это мимо ушей, но когда Таня вся в слезах объявила, что Ксэ хочет спать со мной, и более того, Таня дала на это согласие, я не выдержал. Я зашёл к этой Ксэ в гости, после чего она заявила Тане, что спать со мной она не будет, а будет только бодрствовать. 'Спи сама с твоим Псэ!' - разрешила Тане всесильная Ксэ.