Коллектив авторов - Казачий Дон: Пять веков воинской славы
Характеристике многоголосия посвящен ряд обстоятельных исследований. Выделяя самые существенные аспекты, отметим, что коллективное пение понимается исполнителями как «беседа», диалог, реализуемый в певческой форме. Отсюда установка на мелодическую и артикуляционную индивидуализацию и взаимную дополняемость (комплементарность) голосовых партий (включение и выключение голосов, прием прерывания ключевого слова на ударном слоге и перебивки текста в разных голосах).
В ритмическом строении это, прежде всего, различные проявления симметрии (периодичности и зеркальности), в протяжных песнях проявляющиеся во временной пропорции предударной и заударной частей композиционной единицы. В строевых и полковых плясовых – взаимообусловленность динамических акцентов песни и движений всадника, особые приемы огласовки текста, связывающие скандируемые слоги в непрерывную цепь («играть с зацепом») или имитирующие подскок.
Для песен службы характерна гибкость и приспособляемость; чрезвычайно распространено бытование одной и той же песни в разных формах (бивуачной и строевой, под шаг в колонне и пляску), темпах и композиционных редакциях различного уровня распетости («покороче» и с «растяжками»). Один текст может соединяться с разными напевами, и, наоборот, один напев с несколькими текстами. При этом существенной роли не играет возможное различие в ритмической организации, легко преодолеваемое необходимой «расстановкой» слов – сжатием или расширением стиха.
Ни бытовой, ни воинский репертуар, несмотря на существовавшие запреты на пение в службе домашних песен, замкнутостью не обладал, что особенно важно было для сохранения «служивского» после утраты им прямых функций. И в «службу» из дома попадали иногда песни, никакого отношения к ней не имеющие.
Эпические, лирические, сатирические и промежуточные жанры можно лишь условно отнести к не приуроченным, поскольку обстоятельства их исполнения все же вполне определенны: это время отдыха, прием гостей с застольем («беседа») или эпизоды праздников и ритуалов, называемые «гульбой».
В этой части репертуара имеется группа жанров, предполагающих преимущественно мужское или смешанное исполнение. Таковы былинные, приуроченные в большинстве местностей к «каравайным обедам» или свадебному пиру, и эпические песни о зверях и птицах, звучащие при встрече родными жениха родителей невесты – «вечерних». Они представлены (суммарно) 14 сюжетами (в первом полутоме свода А.М. Листопадова помещено 65 записей, включая многочисленные варианты). В отдельно взятом населенном пункте (станице, хуторе) свою функцию сохраняли два-три подобных сюжета (например «Добрыня и Алеша» или «Отъезд Добрыни из дома», «Сватовство Ивана Гардиновича» – в гульбе, «Залетал-то бы, залетал млад сизой орел» или «Не пыль-то кура в поле подымалася» или «Сокол и Соколинка» при встрече «сватов»). Еще три-четыре находились в сфере памяти («Добрыня и Маринка», «Как и жил-то, был Микита» и др.). Практически весь этот репертуар сейчас относится к сфере памяти и исполняется по просьбе фольклористов, местных краеведов или других ценителей старины. К этой группе примыкают некоторые баллады – так называемые вдовские («Хоромы мои, хоромы высокие», «Из-под камушка, из-под белого») и исторические песни («Отчего Москва загоралася»).
Балладный репертуар представлен общеславянскими, русскими и местными донскими сюжетами («Вдова и Дунай», «Дочка-пташка», «Мать-детоубийца», «Как поехал королевич на дуваньицу», «Князь Волконский и девочка», «Бабочка зелье делала», «Татары шли, ковылу жгли», «За донским казаком был большой погон»). Популярностью пользовались литературные баллады С.Т. Аксакова, В.В. Крестовского.
Эпические и лироэпические тексты распеты преимущественно в протяжной форме. Лишь некоторые, несмотря на многоголосное существование, устойчиво сохраняют декламационную основу и ассоциируются в нашем представлении с северными старинами. Своеобразие звучанию придает тембровое смешение. Если эпический текст поется на свадьбе, то каждая страта сохраняет свой тембровый стереотип: в отличие от практики женского пения «под мужчин», то есть низкими «грубыми» голосами, здесь часто многоголосие приобретает черты ярусности, поскольку женские партии звучат в высоком регистре («тонкие голоса»).
Особую группу эпоса составляют скоморошины («камарошные»), представленные классическими сюжетами – «Дурней», и вариантами «Птичьей свадьбы». Они фиксировались как в сказовой форме, так и в сочетающей прозаическое повествование, пение и говорной стих, пантомиму. Они входят и в мужской, и в женский репертуар. Но более типичны для донской традиции песни-небылицы: «На дубу свинья гнездышко свила», «Как донские казаки рыболовнички», «А мы ноня гуляли», «Как кума-то к куме в решете приплыла», «Как сидел комар на дубочку» и др. Записана и песня о скоморохах – «Ой, шли веселые, разговаривали». В небылицах игра формой используется как художественный прием, поэтому вполне логично предположить их профессиональное (скоморошье) происхождение. По стилевому воплощению этой группе близки сюжеты демократической сатиры XVII в. (например, «Фома и Ерема»), бытующие в песенной форме.
Женские приуроченные песни не столь оригинальны, как мужские, и в основном повторяют соответствующие жанровые типы русской традиции (юго-западной, центральнорусской и северной). В колыбельных, причитаниях об умерших, свадебных песнях лишь иногда обнаруживается влияние мужской воинской культуры, проявляющееся во включении сюжетно-поэтических мотивов и синтаксических формул мужского фольклора, использовании местно-характерных песенных интонационных стереотипов.
Семейно-обрядовые жанры одиночной исполнительской традиции представлены колыбельными, потешками, относимыми к материнскому фольклору, и причитаниями по умершим. Для первых типичен корпус текстов и напевов, известных на значительной территории. Если записи колыбельных и потешек нашли отражение в публикациях последних лет, то причитания пока еще остаются в экспедиционных коллекциях.
Поэтические тексты материнского фольклора по преимуществу бытового содержания. Мифопоэтическое начало проявляется в ключевых образах – носителях сна (коты, голуби). Таковы же и образы иного мира – «горы крутые», «леса темные».
Напевы их по структурным признакам и мелодике можно подразделить на две группы – близкие песенным, стабильные и декламационные вариативные. Наиболее типичны тексты с семи-слоговым стихом (при варьировании число слогов сокращается до четырех-шести). Ритмический рисунок и господствующая мелодическая формула (терции с субквартой), широко распространены за пределами Дона, как у славянских, так и у тюркских и финно-угорских народов. Часто колыбельные и потешки интонируют на один напев. В этом случае их жанровое различие с музыкальной стороны определятся особенностями артикуляции, то есть лежат в сфере исполнительства. На Среднем и Верхнем Дону потешки поют на напевы прибасок или хороводных песен.
В репертуар, предназначенный детям, нередко втягиваются другие жанры. Таковы прибаски под пляску – «Казак, казачок», «Ой, тюх, тюх, тюх», «А чу-чу, чу-чу, чу-чу» и др.; скоморошины и небылицы – «Сова моя, совушка», «Посидите гости, побеседуйте» («На дубу свинья»). На Бузулуке в качестве колыбельной бытует баллада «Татары шли, ковылу жгли».
Местные причитания по умершим записаны в экспедициях преимущественно в виде поминальных. Во многих местностях исполнители не различают собственно погребальные («при покойнике») и поминальные («когда вспоминают»). Последние представлены характерным для большинства славянских традиций типом импровизационных причитаний нестабильной структуры. Поэтические тексты содержат типичный набор сюжетно-поэтических мотивов – дороги, утраты, и заговорные мотивы («Расступися, мать сыра земля» и пр.). Широко используются приемы иносказания лирических песен. Наиболее типичны для донской традиции две редакции формульного напева. Один – узкообъемный, исполняемый в декламационной манере с равномерным произнесением слогов, по манере близок приговорам. Второй – более мелодичный, за счет распевания слогов и непериодического ритма. В записях имеются и не вполне обычные по интонационному строению причитания в пентатонике, типичной для донских песен.
Календарные и свадебные обряды, как и закрепленные за ними фольклорные жанры, существуют сегодня в редуцированном, ослабленном виде. Календарные представлены зимними песнями обхода дворов и весенними хороводами. Все другие случаи функционирования песен в календарных обрядах являются результатом вторичной приуроченности.
Зимние святочные песни известны в трех разновидностях: колядки с христианскими сюжетами (Северский Донец и правобережные хутора станицы Мигулинской), детские кумулятивные колядки «Скакал, скакал козлик» с начальным рефренным возгласом «Ой, калёда!» (Северский Донец и Дон у его устья, Хопер); песни с припевом «Щедрый вечер» («щедровки») западных славянских традиций (Северский Донец, нижнее и среднее течение Дона). Напевы и тексты аналогичны записанным собирателями на южнорусских и восточных украинских территориях (Слободская и степная Украина). Русская разновидность таусеней («таусинь, «той авсень», «товсень») зафиксирована от Чира вверх по течению Дона. Этот вид обходных песен и в верховьях Дона известен далеко не повсеместно.