Коллектив авторов - И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

Летом того года мы жили в Тарасовке, на даче. Вдруг приезжает Тоня и говорит, что сейчас, временно, батюшка живёт у них в Болшеве и хочет нас видеть. Мы с Катей взяли маленькую тележку, посадили туда Алика и пошли пешком. Я была очень рада повидаться с батюшкой, особенно в Тонечкином доме. Алик с Катей были во дворе. Батюшка подвёл меня к окну и, указав на Алика, которому тогда было полтора года, сказал: «Он большим человеком будет». Позже он сказал мне: «В нём осуществятся все наши чаяния». Погостив там недолго, мы поехали домой поездом.

Кончилось лето, и мы снова переехали в Москву. Верочка все чаще переписывалась с батюшкой, и хотя путь к крещению был длительным и трудным, он все же приближался к концу. Батюшка отвечал на все её вопросы, и, наконец, она дала согласие на крещение. В последнем письме к нему она писала: «Как хорошо быть побеждённой, когда знаешь, что победитель Христос». Был уже назначен день крещения — 18–е ноября.

Верочка поехала туда накануне. Я этого сделать не могла из-за Володи и приехала на другой день ранним поездом. Так как всё произошло очень рано, то, когда я приехала, все уже решилось. Но в утешение мне дано было видеть мою Верочку в состоянии полной безгрешности. Она стояла в светло–голубом платье, и её глаза светились каким‑то необыкновенным светом. Это была как будто та же Верочка, и в то же время совсем другая. Что‑то новое как бы пронизывало все её существо…

Итак, наша христианская семья обогатилась ещё одним членом. Верочка, Катя и я жили в лоне православной Церкви, а дядя Яша, Веничка и Володя были неверующими. Летом 37–го года мы поселились в Лосинке, где жил о. Иеракс. Мы могли часто бывать за богослужением, хотя Володя и приезжавшие гости (его сестра, моя мама и т. д.) даже не подозревали этого. В 38–м году у меня должен был появиться второй ребёнок. После гриппа у меня было осложнение: инфильтративный туберкулёзный процесс в правом лёгком. Врач настаивал на прерывании беременности, но я отказалась. Как врач ни убеждал меня, пугал, что я заражу старшего сына и мужа, даже заподозрил меня в толстовстве, настаивал на применении вдувания, что несовместимо с беременностью, я ни за что не соглашалась. Тогда муж созвал консилиум, и врачи решили, что меня надо отправить в деревню, усиленно кормить и каждый месяц делать рентгеновские снимки. Мы с Верочкой и Аликом уехали в Малоярославец. Верочка усиленно кормила меня, почти насильно, а сама похудела ужасно. Через месяц рентген показал, что инфильтрат уменьшается, а ещё через месяц всё зарубцевалось. Я выздоровела окончательно и 1 декабря родила совершенно здорового ребёнка. Профессор и врачи изучали мои снимки и удивлялись. Они смотрели на это, как на чудо.

Когда я приехала осенью к о. Серафиму, он одобрил моё поведение.

В роддоме я все же лежала в туберкулёзном отделении и была под наблюдением профессора–гинеколога. Алик в это время оставался с моей мамой, но контактау него с ней не было. Слишком различны были наши устроения. Однажды Алик заявил ей: «Спасибо, бабушка, что ты мне маму родила, а больше сказать мне нечего». На маму это произвело сильное впечатление.

Когда мы привезли домой Павлика, Алик долго разглядывал его и спросил: «А мысли у него есть?» Я огорчалась, что и второй у меня родился мальчик. Я ведь ждала девочку. Володя же сказал: «Два сына? Неплохо, неплохо!» Это меня успокоило. Но мы никак не могли договориться об имени. Володя хотел назвать его Леонидом, а я — Сергеем, в честь преп. Сергия. Как‑то Верочка сказала, что очень любит апостола Павла и предложила назвать ребёнка Павлом. На это я сразу согласилась и Володя, к моему удивлению, тоже. Крестили его в 39–м году на Благовещение. Неожиданно получилось, что к о. С. попасть мы не могли и, не желая откладывать такое важное дело, поехали к о. И. Крестной была Верочка, а крестным заочно о. С.

Воспитывать детей в такой сложной обстановке, в трудное время было нелегко. Да и я не умела быть воспитательницей. Тогда я обратилась к Божией Матери с просьбой, чтобы Она Сама воспитала моих детей. И Она услышала мою молитву. Теперь, через несколько десятков лет, я вижу, что мои дети сумели пронести огонёк веры через все испытания. И в этом я вижу особую милость Божией Матери.

В 38–м году Володя получил участок по Казанской дороге на ст. Отдых. Мне не хотелось строить дачу, обрастать собственностью, но о. С. благословил, и я согласилась. В 39–м и в 40–м годах мы уже там жили, хотя многое было ещё не закончено. Рабочие продолжали строить под моим руководством (я кое-что понимала в строительном искусстве). Катя моя уехала в деревню, и у Павлика была другая няня — Оля, очень милая девушка, которую я полюбила как родную дочь. Она была верующей, хотя не такой, как Катя. С первых же дней она полюбила всю нашу семью, но особенно привязалась к Павлику. И до сих пор она с любовью относится к нам всем. Она, живя у нас, закончила семилетку и курсы кройки и шитья. Во время войны она вышла замуж, и все это ей пригодилось в семейной жизни.

Когда Алику исполнилось 4 года, я отдала его в дошкольную французскую группу. Дети легко воспринимают иностранный язык в раннем детстве, а я особенно любила французский язык, поэтому я отдала его именно во французскую группу. Маленький коллектив был менее утомителен для нервной системы, чем большой. Алик пробыл в этой группе 2 года. Руководила этой группой приятная, интеллигентная женщина, детей было всего 6 человек. Алик выяснил, что трое детей было верующих, а трое — неверующих. Однажды Алик обратился к неверующей девочке: «Кто же, по–твоему, создал весь мир?» — «Природа», — ответила девочка. «А что такое природа? Ёлки, курицы? Что же, они сами себя создали?» Девочка стала в тупик. «Нет, Бог сотворил все, и Он управляет всем миром». Руководительница очень любила Алика. «Никогда я не встречала такого талантливого ребёнка, — сказала она однажды, — он всегда будет душой общества». Её предсказания сбылись. Я понимала, что это дар Божий, и не позволяла себе гордиться им.

В начале 41–го года Володю арестовали. Как технорук фабрики, он имел право подписи наравне с директором и якобы подписал бумагу, по которой кто‑то мог класть деньги в свой карман. В середине января у нас был обыск. Это произвело на меня тяжелейшее впечатление. Я воззвала к Господу и вдруг слышу какой‑то внутренний голос: «Что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после». Это меня успокоило, тем более, что то, что было у меня под матрацем, — огромная богослужебная книга, — они не увидели, даже не полезли туда, а шкафчик с иконами открыли и тут же закрыли, так что сосед — понятой — ничего не видел. Володю взяли, и в тот же день выпустили, но через 2 недели посадили надолго. Я боялась ездить к батюшке, чтоб не подвести его. Вместо меня ездила Верочка.

Батюшка велел мне написать молитву «Взбранной Воеводе» и отдать Володе. Я так и сделала. К моей радости, Володя молитву взял, прочёл и оставил у себя. Через несколько месяцев я увидела во сне, что мне дают свидание с Володей. В комнате много людей, а мне надо с ним остаться наедине. Наконец мы остались вдвоём. Я спросила его: «А молитву у тебя забрали?» — «Нет, — сказал Володя, — она осталась при мне». На этом я проснулась. О. С. сказал, что этот сон послан мне в утешение. Он благословил меня особо молиться за Володю, и дети тоже должны были кратко молиться за него. На детей он наложил строгий пост в период Великого поста.

Когда я была у следователя, увидела по соседству полкомнаты, заваленной делами той фабрики, где Володя работал.

Жизнь у нас резко изменилась. Я устроилась надомницей и вышивала портьеры. Детей устроила в детский городок, а сама вышивала с утра до вечера. Я никогда не была рукодельницей, но так как я, как и в юности, брала благословение на каждую работу, все у меня получалось удачно, не было никакого брака.

В июне неожиданно грянула война. Батюшка передал через Верочку, что я должна немедленно покинуть Москву и попробовать снять дачу под Загорском. Я сразу же поехала в Загорск и оттуда в Глинково[17], где жили наши друзья. Мне удалось снять комнату. Я вернулась и в тот же вечер упаковала вещи, забрала детей, Верочку, Олю и Катю (она неожиданно оказалась в Москве) и снова уехала в Глинково. Не буду рассказывать о тех мытарствах, которые мы перенесли в Глинкове в первый год войны, но батюшка был рядом, можно было всегда пойти к нему посоветоваться (в 4,5–5 км от нашего дома), и это меня успокаивало.

Верочка ездила ко мне каждую субботу и в воскресенье уезжала. Она возила мне продукты, разные вещи, которые я меняла на Загорском рынке. Брат её Веничка однажды приехал ко мне, и мы с ним пошли на рынок. Он был страшно травмирован всеми ужасами войны и удивился, что я была так спокойна. И вся атмосфера была успокаивающей, непохожей на московскую. Я везла санки, чтобы что‑то сменять на картошку. На этих санках мы с ним по дороге съехали с горы. Он радовался, как ребёнок, и я чувствовала, как у него душа отдыхает. Вдруг он сказал: «Если кончится война и настанет Пасха, я приму православие». Когда я рассказала об этом батюшке, он сказал: «Может быть, за эти слова спасён будет». Больше я Веничку не видела. Он погиб в 42–м на трудфронте. У него начался заворот кишок, и он на операционном столе скончался.