Коллектив авторов - И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

— Батюшка, я ведь литератор, пишу на русском. Страна, в которой родился, это — судьба. Человека создаёт путь наибольшего сопротивления… Поэтому могу только благодарить Бога за все испытания. И за то, что мы с вами встретились. Именно здесь.

— И теперь, — подхватываете вы. — «Здесь и теперь». А что, неплохое название для вашего романа?

— Поразительно! Я ведь его так и собираюсь назвать! Дома в Москве на листочке записано. Телепатия?

— Почему бы и нет? Убеждён, телепатия существует. Все это замечательно. Одно плохо. Из‑за наших перемещений мы оба не имеем возможности работать. Я ведь уже начал писать словарь библиологии: обо всём, что касается Библии. От А до Я. Будет томов пять или шесть.

— Но ведь это задача для целого института!

— Раз такого института нет, должен же кто‑то сделать эту работу. Итак, кто первый идёт принимать душ?

— Идите вы.

— Нет уж. Давайте разыграем.

Вы подбрасываете монету. Первым выпадает мне.

Когда выхожу из ванной, застаю вас сидящим над блокнотом с авторучкой в руке. Вы задумчиво покручиваете завитки в бороде, пишете своим неразборчивым почерком, скорее похожим на закорючки стенографистки. Словно кто‑то диктует.

Как в Самарканде и Бухаре, утром в гостиницу за нами заходит местный зодчий. Внизу ждёт чёрная «волга». Едем в Хиву. Все тот же утренний ветер путешествий врывается в окна. Встречное солнце слепит глаза.

Архитектор рассказывает о своих делах, я кое‑что записываю, ещё не зная, что в Москве статья так и не будет опубликована из‑за глобальных перестроечных тем, заслонивших для редакции все частные проблемы.

Вы горячо участвуете в разговоре, то и дело оборачиваетесь к нам, пока не обращаете внимание на громоздкий аппарат, закреплённый между вами и шофёром.

— Что это такое?

— Телефон, — отвечает водитель. — Можно позвонить в любой город Советского Союза.

— Прямо отсюда? На ходу? Не может быть!

— Попробуйте.

— Эх, жаль нельзя позвонить домой, в Семхоз! Там добавочный, сложно. А если кому‑нибудь в Москву?

— Пожалуйста.

Вы набираете номер и, захлёбываясь от восторга, сообщаете нашему общему знакомому Алику Зорину:

— Говорю из машины, которая мчит со скоростью девяносто километров в час! Едем с Полковником мимо ишаков, тополей, тутовых деревьев. Держим курс в Хиву. Привет всем! Аривидерчи!

Вы‑то в восторге, а я сижу сзади и думаю: «Что ж это за машина с таким телефоном, какому ведомству она принадлежит?»

Весь день осматриваем музеи, архитектурные памятники Хивы. А к вечеру (по просьбе архитектора) идём в горсовет на беседу с его председателем.

Сидим в большом кабинете под портретом Ленина. Странно мне видеть вас в этой обстановке. А вы, как ни в чём не бывало, прихлёбываете зелёный чай из пиалы, участвуете в разговоре о бедах этого города, о разрушении исторических памятников.

Утро следующего дня проводим в Хиве. Потом нас везут далеко за окраину Хивы, туда, где начинается пустыня. Здесь у небольшого пруда стоит дом. В одной из его комнат на расстеленном по полу ковре в нашу честь накрывается обед.

Во дворе на мангале жарятся шашлыки. В котле варится рыба. С десяток громадных бродячих собак кружат рядом, привлечённые запахом.

— Полковник, эта пустыня — настоящая?

— Самая настоящая. Каракумы. Если так вот прямо идти через барханы на юг несколько сотен километров — пересечёшь её всю и выйдешь в Туркмению, к Ашхабаду.

— Прекрасно! Я пошёл. — Вы поворачиваетесь и начинаете уходить по песку.

— Куда вы, батюшка?!

— Хочу хоть раз побыть в пустыне. Не волнуйтесь. Скоро вернусь.

К моему изумлению, все бродячие псы, забыв о соблазнительных запахах, устремляются за вами.

Человек, окружённый собаками, уходит далеко–далеко. Вот уже и не видно за барханами…

Накрыт дастархан. Все сидят по–восточному вокруг уставленного яствами ковра. А вас всё нет.

Не на шутку обеспокоенный, в который раз выхожу встречать и, наконец, замечаю вдали движущуюся точку.

— Ох, Полковник! — говорите вы, когда во дворе я сливаю вам ковшом воду. — Вся наша поездка была замечательная. Но прогулка по пустыне!.. Знаете, как мне это было нужно! Проверить свои ощущения: я ведь столько писал о древних племенах…

Перестройка. Гласность. Демократия. Вспыхивает всеобщий интерес к подлинной истории страны, истории революции. Рушится догматическое мышление. Вроде бы меняется отношение государства к церкви. Многие люди вдруг задумались о смысле жизни, вечных проблемах бытия. Путаница в головах у большинства страшная.

Друзья, знакомые, пациенты постоянно обращаются ко мне с вопросами. А уж вас, батюшка, одолевают тысячи людей. И, тем не менее, однажды, когда я говорю, что в этой круговерти никак не могу закончить роман, что порой просто не знаю, как отвечать людям, вы предлагаете:

— Пусть запишут свои вопросы, а я попытаюсь ответить письменно.

Не знаю, как вам удаётся находить время, но листочки с отпечатанными на машинке ответами я получаю очень скоро. Несколько из них сохранилось:

Каково ваше отношение к «Розе мира» Даниила Андреева?

— «Роза мира» — безусловно, талантливая книга, которая отражает определённый опыт Андреева. Но, мне думается, что этот опыт носит скорее оккультный характер, нежели мистический. Оккультный в том смысле, что источник его не в высших сферах бытия, а так сказать, в промежуточных, «астральных». Эта сфера, как известно, отличается обманчивоизменчивым характером и способна создавать иллюзорные картины. Наиболее ценно у Андреева его чувство одушевлённости мира (лиурна), что подтверждается опытом многих ясновидцев. Мне лично это очень близко. Кроме того, что‑то реальное кроется за образами Уицраров, но это область менее бесспорная. Сама идея «Розы мира» для христианина представляется излишней, ибо синтез, который она подразумевает, может дать лишь подлинное Вселенское христианство.

Почему каноничны только четыре Евангелия?

— Церковь отдавала предпочтение тем текстам, которые соответствовали духу её учения, адекватно передавали её веру, идущую от апостольских времён. Апокрифические Евангелия были заражены духом античной теософии, чуждой изначальной керигме (благовестию Церкви). Наука нового времени показала, что четыре Евангелия самые древние и что все апокрифы — вторичного порядка, опирающиеся именно на наши канонические источники. Но, повторяю, дело не в датах, а в духе. Кстати, и в литературном отношении апокрифы являются плевелами и несравнимы с каноническими Евангелиями.

Где граница дозволенного в бытии одного человека за счёт другого — между супругами, между детьми и родителями?

— Эта граница условная. Идеал — полная прозрачность друг другу. Это прообраз грядущего единства человека. Смотри поэму Вяч. Иванова «Человек». Мы все ипостаси одного Адама. Но он расколот. В любви полов естественные процессы поставлены на службу единения людей.

Что значит быть женщиной и быть мужчиной? После опыта безверия, осознания Пути, испытания свободой воли?

— Вопрос мне не совсем ясен. Единство двух обусловлено тем, что один может и делает то, что другой не может и не делает. Если бы мужчина обладал всеми женскими свойствами, не нужна была бы любовь полов. Пол — залог единства как взаимодополнения. Это не имеет отношения к конкретной социологии семьи. В прошлом мужчина воевал, охотился, зарабатывал, а женщина занималась очагом. Сейчас женщина вовлечена в так называемые мужские дела, и поэтому резкое разделение труда стало размытым. Даже в Англии традиционный «божок», глава семьи, теперь часто готовит утренний завтрак. Но все же у нормального мужчины остаются воля и ответственность, а у нормальной женщины теплота и дух «очага».

Кто такие с духовной точки зрения люди с расстройством психики (сумасшедшие)?

— Человек, грубо говоря, делится на три сферы: дух, душу и тело. Физические болезни, поражая тело, ограничивают его функции; психические болезни, поражая центральную нервную систему, ограничивают или искажают её функции. Жизнь духа тогда как бы капсулируется. Но настоящая болезнь духа — это грех. Воля к добру может сделать и психически больного святым. Например, юродивые.

Как понимать конкретные даты сотворения мира и других событий, упомянутых в Библии?

— Библейские цифры символические и не имею, никакого отношения к хронологии. 7 — число, означающее совершенство полноты. Поэтому сотворение мира произошло за семь дней. Конкретно же сроки возникновения мира должен устанавливать разум, наука, а не откровение, которое открывает людям лишь то, чего они не могут постичь силами одного естественного разума.

Почему Иисус Христос назван не по древним библейским пророчествам? Ведь он должен был быть наречён Эммануил — «с нами Бог».