Коллектив авторов - Конфликты в условиях трансформации современного российского общества. Курс лекций

Славянофилы доказывали принципиальную бесконфликтность общества и государства в России. Для И. В. Киреевского русское государство основано на «общем взаимном согласии всей русской земли». Естественные простые и единодушные отношения и законы, выражающие эти отношения, вытекали из двух источников – «бытового предания и их внутреннего убеждения». И. С. Аксаков писал: «Общество есть не что иное, как народный организм в деятельном развитии, не что иное, как сам народ в его поступательном движении». Общество, по его мнению, служит не только сознательному выражению народных начал, но и внутренней целостности народного организма. К. С. Аксаков доказывал, что история России отличается от истории Европы тем, что русское государство формировалось мирным путем, для него характерны «не брань, не вражда, как это было у других народов, вследствие завоеваний, а мир вследствие добровольного призвания».

Свободное согласие было, по убеждениям славянофилов, и в основе отношений властвующих и подвластных в России. В условиях самодержавия они соединялись нравственным убеждением, а не формальной юридической нормой. Концепция неполитичности русского человека славянофилов исходила из того, что в русском обществе существовало единство верховной власти и народа при разделении их прерогатив: народу – право высказывать мнения, а власти – обязанность заботиться о благе народа. Мешала этому единству появившаяся еще в эпоху Петра Великого разветвленная и многоступенчатая бюрократия. Поэтому для предотвращения конфликтов в обществе необходимо было лишить чиновников возможности быть посредниками между верховной властью и народом и создать условия для того, чтобы общество свободно высказывало свое мнение власти. Славянофилы считали, что и борьба за права человека приводит к разногласиям, ее альтернативой должно быть решение социальных проблем на основе консенсуса. При этом они решительно выступали против крепостного права и приняли самое активное участие в борьбе за его отмену.

Ф. М. Достоевский поддерживал концепцию соборности славянофилов, но при этом не был согласен с тем, что у русского человека бесконфликтная природа. По его мнению, эта природа внутренне противоречива. С одной стороны, в ней есть место добру и отзывчивости к другим народам. Русский человек «со всеми уживается и во все вживается. Он сочувствует всему человеческому вне различия национальности, крови и почвы» [2, с. 38]. К русской идее относится, по Достоевскому, и то, что простой народ жалостлив, он осуждает грех, но не самого человека и называет преступление несчастьем, а преступников несчастными. И поэтому даже закоренелые преступники не исключаются из общества, им дается шанс на исправление.

Вместе с тем, Достоевский полагал, что в русском народе скрывается и способность к бунту – «забвение всякой мерки во всем». «Иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительным безобразником и преступником – стоит только попасть ему в этот вихрь, роковой для нас круговорот судорожного и моментального самоотрицания и саморазрушения, так свойственные русскому народному характеру в иные роковые минуты его жизни» [2, с. 108]. Причина этого заключена в невыработанности русского характера и формы поведения, т. к. русский народ молодой. Кроме того, «русские слишком богато и многостороннее одарены, чтобы, скоро приискать себе приличную форму», русская широта становится опасной при выборе между добром и злом. На усиление конфликтогенности русского народа влияют, согласно Достоевскому, и ошибки власти. Так, в «Бесах» он пишет о самовластии губернатора, который, не выслушав выборных от рабочих, пришедших жаловаться на мошенничество управляющего, отнесся к ним как к бунтовщикам. Особенности сознания радикальной интеллигенции рассматриваются Достоевским в романах «Бесы» и «Преступление и наказание» и называются в этой связи атеизмом, рационализмом и нигилизмом.

Для монархиста Л. А. Тихомирова общественная ситуация начала ХХ века была крайне опасной для России; в это время «вредное влияние логики бюрократического всевластия соединилось с вредным влиянием социальной расшатанности страны». В работе «Монархическая государственность» он пишет о том, что Смута затронула устои российского государства. Выходом из этого конфликта является возвращение к нравственным принципам строительства государственности. По его мнению, предрасположенность все явления жизни подчинять этике характеризует русского человека ничуть не меньше, чем его отцов и дедов. Он этичен, а поэтому способен признать над собой только власть монарха, «русский по складу своей души может быть только монархистом или анархистом». Выступая за единство верховной власти, Тихомиров был принципиальным противником западной политической демократии, разделения власти, поскольку они ослабляли власть. Сильное монархическое государство признавалось необходимой опорой социальной стабильности и нравственного воспитания.

Евразиец Н. Н. Алексеев полагает, что конфликтогенность русского человека определена объективными особенностями формирования русского государства: с одной стороны, в ней действуют силы, организующие государство, а с другой, представлены анархия, «русская вольница». Алексеев это объясняет результатом политики колонизации в России, «борьбой с Азией, приспособлением к Азии и ассимиляцией Азии». Она способствовала созданию в России военного государства для борьбы с анархической вольницей. При этом обширность территории России позволяла населению, несогласному с политикой государства, уходить на границы империи и создавать там маргинальные группы, воюющие с государством. К ним относилось казачество, которое участвовало во всех русских смутах. Своеобразием русской истории является, согласно Алексееву, то, что Смута не была попыткой организации вольницы в пределах государственного порядка, но представляла собой вечный выход ее из государства в дикое поле и темные леса. И такой смутой была революция 1917 года, где возобладали идеи вольницы, диктатуры, социального устроения земли на началах коммунизма. Возобладало то, что содержалось в идеологии казачества, сектантского земного рая, а принесенный в Россию западный марксизм нашел широкое распространение потому, что соответствовал глубоким народным верованиям. Согласно Алексееву, «будущее принадлежит православному правовому государству, которое сумеет сочетать твердую власть (начало диктатуры) с народоправством (начало вольницы) и со служением социальной правде» [1, с. 116].

Таким образом, в российском консерватизме феномен конфликтогенности российского общества получил глубокое объяснение на основе как историко-культурных предпосылок данного феномена, так и особенностей менталитета россиян. В ходе анализа отмечались социальные группы, которые способствовали усилению конфликтогенности (интеллигенция и бюрократия). В числе важных предпосылок конфликтогенности российского общества назывались и ошибки верховной власти. Консерваторы также указывали на опасные для сохранения стабильности государства идеологические течения (атеизм, либерализм, нигилизм) и предлагали власти проводить необходимые реформы для предотвращения социальных конфликтов. Вместе с тем не все консерваторы исходили из подобной логики. Так К. Н. Леонтьев и К. П. Победоносцев выступали за контрреформы, за необходимость сохранения сословного общества с традиционной культурой, за укрепление роли Церкви в обществе и за решительную борьбу с оппозицией.

Принципиально иным образом относился к социальным конфликтам в России радикализм: если консерватизм исходил из необходимости предотвращения социальных конфликтов и борьбы с разрушительными силами в обществе, то радикализм, который был представлен народничеством и марксизмом, был последовательным революционизмом. От А. И. Герцена, Н. А. Добролюбова и Н. Г. Чернышевского до М. А. Бакунина, П. Н. Ткачева и В. И. Ленина можно увидеть последовательный переход от философско-исторического понимания революции как естественной стороны диалектики истории к понятию насилия как средства создания социально-справедливого общества. В рамках этого понимания и террор мог быть оправдан, как меньшее по масштабам зло, применяемое для исправления общества.

С именем Герцена связано философско-теоретическое обоснование «русского» крестьянского социализма. Опираясь на диалектику Гегеля, которую Герцен назвал «алгеброй революции», он доказывал неизбежность и благотворность социальной революции, в ходе которой должно было произойти обновление общества и восстановление нарушенного единства бытия и мышления. Герцен сравнивал революционное выступление стихийных народных масс с природным катаклизмом, поскольку в обоих случаях события были неизбежны и непредсказуемы по своим последствиям. Исторический прогресс, по его мнению, подчиняется принципу полярности двух начал: сначала небольшая часть общества становится в исключительное положение, образуя монополию, а потом массы стремятся поглотить «выгородивших себя», уничтожить эту монополию. Социальная революция способствует освобождению от «одного рабства после другого, пока не наступит полное соответствие разума и действительности». Конкретные исследования особенностей политических революций, породивших конституционную, парламентскую форму правления ряда западноевропейских стран, привели Герцена к неоднозначным выводам. Он признавал некоторые достижения капиталистического общественного строя, считая, что буржуазная, или, по его терминологии, политическая, республика, может быть переходной формой от монархии к «социальной» республике, но в то же время предполагал, что политическая республика – атрибут загнивающей, мещанской и индивидуалистической цивилизации Запада, уже прошедшей пик своего расцвета и приближающейся к скорой гибели. Герцен исследовал диалектику общего и особенного, национального и общечеловеческого в процессах перехода к социализму. Исторический прогресс, по его мнению, разнообразен, поскольку народы, как и люди, развиваются «в разные стороны» и по-своему участвуют в создании мировой цивилизации. Поэтому возникающие тупики всеобщей истории имеют временный характер и могут быть преодолены теми народами, которые сохранили свои жизненные силы. Россия, которую он относил к «молодым народам», способна вывести европейскую культуру из тупика социального развития, идти вместе с западными странами к одной цели, но разными путями.