Глеб Анфилов - Физика и музыка

Творческие устремления изобретателей увенчались созданием чудесных корундовых иголочек, не «рвущих», а буквально «гладящих» звуковую бороздку, отличных электромеханических систем, легких и чутких звукоснимателей. Открылась возможность изготовления долгоиграющих пластинок и высококачественных проигрывателей. Тут тоже не обошлось без кое-чего вызывающего улыбку. Одна стокгольмская фирма паковала свою зубную пасту в коробочки, представлявшие собой крошечные «патефоны» с пластмассовой ленточкой вместо пластинки. На ней играли... ногтем. Покупатель выдергивал ленточку и слышал довольно громкие слова рекламы.

Все это, разумеется, «отходы», шутки изобретательской мысли. Они всегда в изобилии, когда техника уверенно идет вперед.

В 20-х годах родилась оптическая звукозапись на светочувствительной кинопленке. Звуковые колебания превращались в мигания света, они снимались на кинопленку, преобразуясь в дорожку серых полосок разной прозрачности. А при воспроизведении движущаяся дорожка заставляла быстро мелькать световой луч, направляемый через нее в фотоэлемент, где световые колебания порождали пульсации электрического тока, которые затем усиливались и в громкоговорителе снова обращались в звук. Как видите, схема сложная, составленная из многих преобразований, но надежная и удобная.

Новый технический триумф породил подлинную революцию в кинематографии. Началось развитие самого массового из искусств — звукового кино.

30-е и 40-е годы принесли следующие сдвиги: появилась магнитная звукозапись, запись звуковых сигналов путем намагничивания тоненькой ацетилцеллюлозной ленточки, покрытой составом, весьма похожим на обыкновенную ржавчину. Электрические колебания ведь нетрудно превратить в магнитные и наоборот. Этот принцип и лег в основу магнитофонов, ныне победно шествующих по всему миру.

Когда по радио объявляют бетховенскую симфонию — вовсе не значит, что в это время оркестранты замерли в студии и ждут взмаха дирижерской палочки. Ничего похожего. Оркестранты преспокойно сидят дома и пьют чай. В студии же находится дежурный диктор, рядом, в аппаратной, — оператор подле магнитофона. На дисках — неказистые коричневые рулоны магнитофонной пленки, запечатлевшие в себе всю — от нотки до нотки—громадную симфонию. Не вдохновенный дирижерский .взмах, а будничный нажим пусковой кнопки аппарата — вот что начинает музыку.

Разумеется, вчера, позавчера, месяц назад в студии действительно собирались музыканты — упорно трудились, десятки раз повторяли для переписи сложные места. Тогда, во время приготовления «музыкальных консервов», делалось все, чтобы они не уступали обычной «живой» музыке концертного зала. Вместе с дирижером и оркестрантами об этом заботился звукорежиссер — тонмейстер, так сказать «фотограф» звука, знаток не только музыки, но и акустики. Это по его указаниям оркестранты рассаживались в студии и перед ними на длинных шеях подставок-«журавлей» развешивались микрофоны. Во время записей тонмейстер сидел за своим пультом и, вслушиваясь в звуки оркестра, вертел множество ручек. В его власти было управление громкостью, даже тембром разных групп инструментов.

В наши дни работа звукорежиссера тесно сплетается с творчеством музыкантов. Еще бы — ведь подавляющая масса музыки доходит до слушателей именно в «консервированном» виде, в виде записи. И техническое вооружение тонмейстера стремительно обновляется. Улучшаются звукозаписывающие аппараты, совершенствуются микрофоны, естественнее и мощнее звучат громкоговорители. Все упорнее овладевают новой техникой и композиторы.

Еще в довоенные годы Сергей Прокофьев, готовя музыку к фильму «Александр Невский», мастерски пользовался эффектами тогда далекой от совершенства оптической звукозаписи. Он вызывал треск фанфар, направляя их прямо в микрофон, усиливал таким же способом звук фагота, помещал хор и трубачей в разные студии, чтобы записывать их с разной и легко регулируемой громкостью.

Сегодня же способы управления записью неизмеримо усовершенствованы. Их стало много, каждый заслуживает отдельного рассказа (что и ждет читателя в этой главе). Мало того: в руках тонмейстера появляются удивительные средства обработки уже записанного звука — аппараты для его «очистки», «фильтрации», наложения, совмещения. Часто труд звукорежиссеров и звукооператоров приближается к филигранному творчеству живописцев-реставраторов. И на этом нелишне ненадолго остановиться.

Несколько лет назад советская техника звукозаписи отметила немаловажный успех — выпуск долгоиграющей пластинки с реставрированными записями семи речей Владимира Ильича Ленина. Те, кто слышал ленинские пластинки первого выпуска, были приятно поражены: после реставрации исчезло резкое шипение, сопровождавшее запись, голос вождя зазвучал яснее, отчетливее, стали разборчивы все слова. По отзывам людей, слышавших живую речь Владимира Ильича, восстановить удалось даже нюансы тембра его голоса.

А сколько труда, сколько поиска было вложено в решение задачи! Надо было избавиться от помех, неизбежных при старой технике звукозаписи, освободиться от треска, заглушавшего целые фразы, причем так, чтобы не внести ни малейших посторонних призвуков. Никаких приукрашиваний, полная документальность, точное соответствие подлинному голосу Ленина — вот требование, которое поставила перед реставраторами звука специальная комиссия Института марксизма-ленинизма. И оно было выполнено неукоснительно.

Реставрация ленинских речей потребовала создания специальных приборов. Хорошо помог шумоподавитель, сконструированный инженером Владимиром Семеновичем Вайнбоймом. Этот аппарат дал возможность снять лишние шумы очень осторожно — только там, где было необходимо, и ровно столько, сколько необходимо. Шумоподавитель — своеобразный «умный» радиофильтр, который как бы сам, автоматически, выбирает режим своего действия, и в каждое мгновение разный. Он не «отсекает», не «скашивает» шум, а как бы «пропалывает» звук, удаляя помехи и не трогая полезного сигнала.

Восстановление речей Ленина еще не завершено окончательно. Готовятся новые работы, с еще более совершенными приборами, на высшей технической базе. Без сомнения, наших энтузиастов ждут на этом пути новые достижения.

И вместе с тем аппаратура звуковой «чистки» служит средством реставрации множества редких музыкальных записей.

В массивном, богато украшенном футляре — одна-единственная граммофонная пластинка. Старая-престарая, исцарапанная, затертая. На этикетке надпись: «Русская песня «Семеро зятьев», поет Федор Шаляпин».

Осторожные руки коллекционера берут пластинку за края, плавно опускают на проигрыватель. Сквозь густое шипение, треск, непрерывные щелчки до вас доносится изумительный бас молодого Шаляпина. Голос то пропадает под нестерпимым шипом и скорее угадывается, чем слышится, то тонет в гнусавом припеве неудачного сопровождающего хора.

Но вот вступает в действие шумоподавитель. Настраиваются радиофильтры, ставится пленка на магнитофон. Одна перепись, вторая, третья. Из громкоговорителя слышен «промытый» голос знаменитого певца. Будто ожил чудесный тембр — бархатистый, сочный, воскресла характерная, истинно шаляпинская выразительность исполнения. Но ведущий перепись инженер Алексей Иванович Аршинов недоволен. Передавать по радио эту песню нельзя. Почему же? Да потому, что вместе с голосом Шаляпина «ожили» скверные сопровождающие голоса. Их фальшивое завывание портит песню еще больше, чем прежде. Вот досада! Как же быть?

Аршинову приходит в голову парадоксальная, казалось бы, мысль: заставить Шаляпина петь с другим, хорошим хором, скажем, с Краснознаменным ансамблем песни и пляски!

Неожиданная идея, ничего не скажешь. Но она вполне по плечу современной технике. И задуманное было сделано.

Хористы Краснознаменного ансамбля разучили припев к песне так ловко, что он полностью отвечал пению Шаляпина— и по тональности, и по ритму, и по манере. А потом состоялась запись — слушая шаляпинский голос, новый хор вовремя подхватывал припев и метко «подгонял» его к запеву.

Дальше принялся за работу звукорежиссер Георгий Николаевич Дудкевич. Старый, скверный припев был устранен и заменен новым — с тщательным соблюдением громкости, характера звучания. Только после этого запись признали пригодной для передачи по радио. Ныне она числится в золотом фонде фонотеки Радиокомитета.

Подобных примеров немало. Энтузиасты из Всесоюзной студии грамзаписи «воскресили» прекрасное пение Собинова, Неждановой. В ряде случаев плохонькие аккомпанирующие ансамбли уступили место превосходно звучащему оркестру. Кстати сказать, отделение солиста от оркестрового сопровождения практикуют и в новых записях: сперва записывается «белый солист» (голос без оркестра), потом—оркестровая партия, затем звукорежиссер совмещает обе записи, как бы «подкрашивает» голос оркестром. И можно ручаться, что нигде не будет расхождения, нигде голос не потонет в грохоте литавр, не заслонится чересчур резкими трубами.