Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

Мне уже исполнилось восемь лет, мы стояли с Колей у нашего дома и почему-то поссорились. «Жид», – бросил он мне. Если бы он бросил в меня камень, было бы несравненно легче. Я не очень понимал, что значит это слово, но чувствовал, что оно страшней ругательства. «А ты ему скажи – жлоб», – пожалел меня стоявший рядом взрослый парень. «А ты жлоб», – сказал я Кольке, но мне стало еще тяжелее. Назавтра мы помирились, но уже никогда я не мог перейти пропасть, разделившую нас не по моей вине.

Мама вернулась из больницы наголо остриженная. Вот она сидит на кровати, у окна. В окне – солнечный свет. Мама очень худая, очень бледная, Мама смотрит на нас, слезы текут по ее лицу. Мы с братом подходим ближе, еще ближе, вот мы уже обнимаем нашу маму! Мы чувствуем, что она слабая, она пахнет больницей. Мама обнимает нас снова, смотрит на нас и снова плачет, разглядывает наши ручки, наши головы и лица, и слезы не перестают стекать по маминому лицу.

А тем временем голод, холод, болезни в два счета расправлялись с хрупкими детскими душами. У детей изменились игры, появилась… новая игра – в госпиталь. В больницу играли и раньше, но не так. Теперь раненые для них – реальные люди. А вот в войну играют реже, потому что никто не хочет быть фашистом. Эту роль у них выполняют деревья. В них стреляют снежками. Научились оказывать помощь пострадавшим – упавшим, ушибленным. Из письма мальчика фронтовику: «Мы раньше тоже часто играли в войну, а теперь гораздо реже – надоела война, скорее бы она кончилась, чтобы мы опять хорошо жили…»

Много лет прошло, многое забылось, но 9 мая 1945 года я помню чуть ли не поминутно и очень ярко. Хоть мне и было тогда всего восемь лет. Эти первые дни после Победы почему-то запомнились мне вкусом конфет-подушечек. День Победы… Что скрывают за собой такие привычные, на первый взгляд, эти два слова? Слишком много… Воспоминания, слезы, запахи, чувство голода, одуванчики на обочинах разбитых дорог, особые песни и ошеломляющее чувство счастья.

До сих пор стоит перед глазами картинка – деревья, кусты, много-много зелени… День был настолько солнечный, яркий, вокруг гремела музыка, что меня не покидало чувство непередаваемого счастья. 9 Мая – большой праздник особенно для детей блокадного Ленинграда, для тех, кому удалось выжить благодаря тому, что взрослые предприняли неизмеримо огромные усилия для их спасения.

В 1957 году меня призвали в армию. Нас, новобранцев, везли в товарных вагонах, не сообщая, куда везут. Только прибыв в пункт назначения, когда нам пришлось давать подписку о неразглашении данных, мы поняли, что оказались в закрытом секретном городе «Челябинск-40»[1]. Там в белых комбинезонах и респираторах мы ликвидировали загрязнения территории от радиоактивной пыли. Как только мы набирали определенную норму облучения, нас с объекта списывали.

С женой

Эта уральская трагедия была предана огласке только спустя 30 лет.

Я отслужил ровно три года и вернулся в Ленинград. Радиация подорвала мое здоровье, как и здоровье многих ликвидаторов аварии. После чернобыльской катастрофы, которая прогремела на весь мир, мы заслуженно получили свой статус ЛИКВИДАТОРОВ радиоционной катастрофы на ПО «Маяк». К сожалению, непосредственных участников ликвидации последствий аварии 1957 года становится с каждым днем все меньше и меньше.

Очень жаль, что сегодня об этой аварии многим почти ничего не известно. А ведь эта трагедия ничуть не уступает по драматическим и экологическим последствиям аварии на Чернобыльской АЭС.

Горбунов Лев Глебович, 1937 г. р.

Мою прабабушку зовут Антонова Алиса Филипповна (девичья фамилия Афонина). Она родилась 3 июня 1937 года в Ленинграде, в больнице имени Шредера на Петроградской стороне.

Мне было очень интересно, как жили люди во время войны, и вот мне бабушка рассказала свою историю – то, что она помнит из своего детства.

«Когда началась война, мой отец, его звали Филипп Павлович Афонин, ушел на фронт. Мама, Афонина Евдокия Васильевна, осталась с тремя детьми и бабушкой Ксенией. Сыну Володе было 12 лет, сестре Маргарите 7 лет, и мне 4 года. Мы жили в Ленинграде, на улице Зверинской, дом 33, квартира 49.

Насколько я помню, был приказ, чтобы срочно отправить детей из города. Отправляли в детский лагерь на автобусах в Боровичи. Оказалось, что это было предательство. Старших детей отправили в лес, а у маленьких был тихий час. Но мне повезло. Моя сестра узнала, что будет обстрел, схватила одеяльце и волоком стащила меня в лес. Погибло очень много детей. Потом мама нас нашла и забрала.

Война запомнилась как страшный голод. Постоянно бегали в бомбоубежище. Обстрелы и бомбежки были постоянными спутниками военной жизни Ленинграда. В 1942 году умерла бабушка. Ее завернули в простыню и увезли на санках на Серафимовское кладбище в общую могилу.

Описать все ужасы войны невозможно. Забивали окна. Жили без света и тепла. За водой брат ходил на Неву и привозил ведро на санках. Возвращался весь обледеневший. Плакали постоянно, очень боялись во время бомбежки и забивались в углы. От бомбежки горел зоопарк, кричали звери – страшное зрелище!

Всегда хотелось есть. Когда делили хлеб среди детей, все смотрели, у кого больше кусочек. Помню, как брат где-то раздобыл немного муки. Развели эту муку водой и жарили над свечкой блинчики. Набрасывались на еду как голодные собаки. Мама работала, а дети жили сами по себе и ждали только еды. Самым главным деликатесом была „дуранда“ – плитки прессованного жмыха от семян маслосодержащих растений. Это было настоящее лакомство по сравнению с супом из клея. Обезумевшие от голода люди могли не просто отобрать продукты, но и убить за маленький кусок хлеба.

Однажды сестра Рита пошла в магазин за хлебом. За ней шел парень, он выхватил карточки, и мы остались без хлеба. Невозможно описать, что мы тогда испытали. В нашем доме, в соседской квартире жил хороший мужчина. Он все время стучал в нашу дверь, но мы не открывали – голод заставлял людей становиться людоедами.

В начале войны отец был ранен и лежал в госпитале во Всеволожске. В больнице выдавали папиросы, но отец не курил. Он их менял на хлеб и отдавал нам.

Помню, как всегда со слезами читали папины письма с фронта. Но однажды на столе стояла папина стеклянная кружка, которая вдруг треснула и развалилась пополам. А на следующий день, 13 января 1943 года, пришло извещение, что отец пропал без вести.

Гулять практически не ходили. Боялись бомбежек. Но детям хотелось играть. Один раз мы играли во дворе. Подъехала машина, нагруженная свернутыми коврами. Мальчишки залезли на ковры и увидели, что в этих коврах завернуты покойники – полная машина. Это собирали по домам умерших людей. Мы очень испугались, и я запомнила это на всю жизнь. Брат Володя ходил с мамой на работу и помогал ей. В 1944 году я пошла в школу, а старшая сестра Рита оставалась дома, так как не могла ходить из-за дистрофии ног.